объезжая их, подолгу петлять. « Попали под новолуние, темно как у негра в…» - бубнил Вавилов. Уже под утро, на вторые сутки, поднялись из распадка на увал. Свет фар скользнул по голому, без единого деревца, заснеженному полю.
-Заглуши трактор, послушаем, может, собаки гавкают, я видела оленьи копанки и следы нарт.
-А я не заметил.
-Боишься потому что.
-Ничего я не боюсь. Волнуюсь за технику, не без этого.
-Чего тебе волноваться? Ты механик, поломается, сделаешь.
-Ну, молодца… молодица, твоими бы устами да мед пить.
-Глуши… Нет, не надо, уже едут.
-Не может быть! – поразился Вавилов. - Чтоб так повезло, прям на стойбище выскочить? Не поверю.
Двигатель заглушил. Они вылезли из кабины. В морозном воздухе слышался хруст снега, возгласы. Но и пять, и десять минут прошло, голоса также ясно звучат, резко хрустит снег.
-Полезли в кабину, двигатель греть надо. Раз едут, значит, приедут.
Не меньше получаса прошло, пока появились две упряжки. Вавилов радостно кивал головой, слушая оленеводов. Стойбище километрах в десяти, чуть левее, а Василий - дядька Аси, в гости на Пелятку ездил, возвращался с племянниками. Всю ночь трактор слышали, гудит, никак не понять, откуда он взялся. Вавилов без долгих переговоров отдал Василию продукты, себе в дорогу оставил булку хлеба, ребята дали ему рыбы, передок и голову оленя.
Василий напутствовал Гришу:
-За племянницу отвечаю, не волнуйся, в порядке будет. Приедешь, голову свари, язык ешь, бульон пей. С такой дороги шибко помогает…
Хлопцы повеселели, так как бутылочку распили, и три с собой им Гриша дал. Пригрозил:
-Это не даром, в мае, в начале, нет, в середине, привезете родственницу. А так, если проездом случится в моих местах бывать, заезжайте, денег дам, на продукты Асюхе.
-Да заедем, не переживай.
-Ну, будь здорова, Ася! – Гриша приобнял девчонку, хлопнул ее по малице рукой в районе предполагаемого зада. - Смотри, не балуй…
-Может, сам приедешь?
-Нет, Ась! Бурить будем и идем в сторону от вас. Так что…
-Я тебе унтайки сошью, малицу, - сверкнула агатовыми глазенками.
-Ну иди, иди… - вытолкал ее из света фары, поцеловал в губы. - Иди! Шей…
Дорога назад
Дорога назад показалась Григорию совсем недолгой. Слегка пуржило, следы его заметало - еле видны, но трактор шел мягче, и держал Вавилов повышенную скорость почти весь путь. Получилось у него около двадцати часов, чтоб добраться до экспедиции; желание хоть часик отдохнуть сразу же, по прибытию, отогнал отборными матюками: «Заправишь трактор, такой-сякой, а там отдыхай, пока сил не наберешься…»
Чувствовал, что вырубится надолго. Хватило еще куража, не раздеваясь, затопить печку. Поставил на нее эмалированную десятилитровую кастрюлю; набив снега, сверху положил оленью голову. Поставил ведро колотого льда. Вода нужна в первую очередь трактору, да и самому пот смыть неплохо. Найды нигде не видать, даже следов не узрел, по всему, на даче обретается. Дрема навалилась до такой степени тяжелая, хоть стой, хоть падай, но все ж добавил в кастрюлю, в подтаявший снег, воды из ведра; печка раскраснелась, жар погнал по стенам испарину. Григорий укрылся шубой, которая висела на стене и хоть чуть согрелась, скинув лишь ватник и валенки; шапки не снял - натянул поплотнее, меховые носки сунул за пазуху - согреть, а потом надеть; постель задубела, вагончик выстыл: ждать тепла, бодрствовать у печки сил не осталось, с носками подмышкой и уснул...
Проснулся от лая и скрежета когтей о дверь. Со стоном поднялся.
-Ох, и молодец, Найда! - нахваливал он собаку. Вовремя разбудила, сейчас водички дольем, а может, и не надо, ткнул ножом в вываленный из ощеренной оленьей пасти язык, надрезал.
-Пойдет! –довольный тем, что авантюра его с доставкой Аси на факторию благополучно завершилась, Гриша благодушно приговаривал: -Дровишек еще подкинем, чаек у нас с тобой есть, сахарок есть. Поискать, и соточка найдется. Ничего, подружка, разломаемся...
Оленья голова наполовину торчала из выкипевшего бульона, но дошла паром. Сопя и чавкая, неизвестно, кто громче, жаднее, завтракали Вавилов и его собака Найда. Григорий прихлебывал круто посоленный жирный бульон, смачно хрустел луком, заедал хлебом. Лук и хлеб припахивали мазутом и солярой, но вкуснее еды Гриша, кажется, век не кушал. Кастрюльку с бульоном, для Найды, вынес в коридор, остывать. А чтоб не томилась в ожидании, кинул ей самую большую кость, да и остальные не обгладывал, кидал, с завистью посматривая, как собака молодыми зубами жадно крушила оленью лобную кость. – Оголодала, значит, на даче нет никого, - повнимательнее оглядел дворняжку. Он только занес бульон, и Найда, неловко согнувшись, брызгая, увлеченно лакала из кастрюли.
-Ты! Подруга! У тебя брюхо от недоеда такое или нагуляла? А?.. – поманил собаку, погладил, приложил руку к теплому боку. Глаза собаки, в темной опушке, преданно и любовно смотрели на хозяина.
-Мамой, стало быть, станешь… Ну что ж, пора. К весне и принесешь кутяток, вот заживем-то. Но я в отпуск улечу, другой в этот раз тут останется, да тебя все знают, все любят, так что не обидят, не волнуйся. А я осенью обязательно приеду. До ледостава и приеду. В пятьдесят пять на пенсию, а мне сейчас? Правильно, это ой!.. ей!.. сколько, так что не переживай, и внуков потяну, и правнуков твоих. А теперь пошли досыпать… Дел у нас – не переделать, дум не передумать…
Ася
Экспедиция работала всю зиму, работали без отгулов и выходных, запланированное сделали.
От решения забрать Асю в отпуск Вавилов не отказался, как ни отговаривал его Филимонов
-Ты, Юрка, не понимаешь меня, - увещевал он удивленного и разозленного друга.
Тот катался по вагончику, кричал на Григория, аж слюной брызгал.
-Чего понимать! Тебя Люська ждет. Спустила пар. Дети разъехались, одна осталась.
-Ну, ты, соседушка, даешь!.. А кто ей виноват? Попользовалась сполна не только мной.
-Ну, вы же не маленькие... Остепенились. Думаешь, у нас с Зойкой все гладко прошло? Черта с два. И уходил я, но семья - это и старость присмотренная, детьми, внуками ухоженная. А что ты от этой, кроме сифилиса или, не дай бог, спида, заимеешь? Опозоришься только. Я говорил с Люськой, вернее, она со мной, ждет тебя…
-Надолго?
-От вас зависит… - махнул рукой. - Да куда вы денетесь! Любовь же не пропьешь!
Филимонов растерянно замолчал. Нечаянно вырвавшееся с языка мудровствование крепко его удивило. Молчал и Григорий. О любви к Люське речи нет, а вот по отношению к Асе вполне согласен, не пропьешь! И отступать не собирается. Чего там супруге втемяшилось, это не по профилю Вавилова. Алименты он платил исправно, в розыске ни разу не находился.
-Ну, чего молчишь?
-А семейную путевку я не опоздал оформить?
-Молодец! – обрадовался Филимонов. – Пиши заявление, подпишу. И кати отсель, завтра же. В управлении оформишь документы, в графике ты с тридцать первого мая. Но я тебя пораньше отпускаю.
-Хорошо. На рейс запиши меня и Зеленцову Анастасию.
Филимонов беспомощно всплеснул руками, сел к столу.
-Знал я тебя, но чтоб до такой степени, дурной…
-Я тебе, Юра, и говорю. Час долдоню. Ни я… ни с кем не смогу жить, ни со мною… никто.
-Ну, а с девкой что ты хочешь сотворить?
-Съездим ко мне на родину, и в Сочи съездим, если удастся. Вернемся на север, до пенсии доработаю. А где подыхать буду, пока не знаю…
-Не знает он! Ну, черт с тобой! И правда, сдвинулся ты под этими широтами, или до этого еще. Как появишься, поговорим о том, где подыхать… - крякнул, взъерошил на голове кучерявую копну. - Развратник старый… А может, и правда, любовь не пропьешь? Я-то одну люблю, и крутит она мной, как хочет. Ну, ладно, договорились. Говоришь, Зеленцова Анастасия? А отчество?
-Семеновна.
-Ну, ладно…
Ушел, тихонько прикрыв дверь.
«Как от больного…» - вздохнул Григорий.
Он вышел на крылечко, сел на лавочку. Земля парила под солнечными жаркими лучами. Шумели ручьи, вода, как змеиная спина, быстро и ловко изгибаясь, катилась по галечнику. У края расщелины, присмирев, разбивалась на серебряные пряди, и тут же, обломившись о края, ахнув, шумно и звонко рушилась вниз, падая, секлась об острые углы каменных глыб на бесчисленное число блестящих звонких нитей. И журчали эти нити, сошедшие в единую струю, уже далеко внизу, потоком обрываясь в реку.
На крутояре, кренясь, растопырила серые сучковатые ветки одинокая большая лиственница. Гриша с беспокойством смотрел на семейство ворон, черными наростами усыпавшее не окрепшую еще крону дерева. Ишь, санитары! Могли бы на вытаянных буграх погуливать, а то уселись… Оно понятно, сверху лучше видать, что и где вытаяло съестного. Но дерево на редкость примечательно, в округе таких гигантов - ствол в обхват и раскидистая крона - не найдешь. Укрепилась на камнях махонькой, понравилось, разрослась, издалека ее видать. Но велика для севера, клонится. На его век хватит, конечно, а все же жалко. Снега осталась мало, под деревом и в оврагах лежит. Река в заберегах вся, лед во многих местах треснул, подвинулся вниз по течению. И в этом году весна ранняя, дружная. День-деньской светит солнце, на ночь скользнет под горизонт, и вот оно! И взгляду радостно, и душе. Есть там и тревоге место…
«Зачем уперся? Ну, не хочешь Людмилу видеть, и хрен с ней. Может, Светка примет? Там, действительно, любовь их чувствами и поступками двигала»...
Первая любовь
…Познакомились в машиностроительном техникуме, оба учились на технологическом факультете, но курсы разные. Гриша заканчивал, Света поступала. Вавилов жил в пригороде, в частном секторе: свой домик, хозяйство, участок, река рядом, до большого озера километров пять степью, куда они потом и со Светой ходили. С раннего утра отправятся, и на целый день: рыбу ловят, на костре жарят, - красота! И Светке нравилось, хоть она и городская, и семья у нее очень представительная. Невеста!.. кругом обеспеченная, желанна для многих. Папа у нее военный, полковник, начальник кафедры в военном училище, мама - директор ателье...
Познакомились почти случайно. Видную девчонку Вавилов заметил в первый же день, как она пошла на занятия. Свете от училища до техникума недалеко, две остановки. Быстрее своим ходом, и Гриша здесь ходил, остановка его автобуса как раз тут. С неделю так ходили, вроде сами по себе. Вавилов, если приезжал раньше, ждал Свету, и заметил, что и Света ждала его. Гриша успехом у девчонок пользовался, но подойти к Свете боялся. Красивая девушка: и одета, и прическа… «Не твоего носа товар», - грустил Вавилов. И куда смелость пропала Гришина.
Учился легко, спортом серьезно увлекался. В волейбол в сборной города за взрослых иногда играл. Однажды, набравшись смелости, затаив дыхание, остановил ее приветствием:
-Доброе утро! А можно я буду встречать и провожать Вас, а то как-то неловко получается, рано утром, одна…
-Конечно! – просто согласилась Света.
С родителями Света познакомила Гришу зимой, пригласила на Новый год и его, и однокурсников. Присутствовали ее друзья, с которыми она росла и училась в школе военного городка. С одним из них Гриша у праздничного стола начал выяснять отношения, и было б из-за чего. В волейбол играли в разных командах, знали в лицо друг друга. На городских соревнованиях техникум продул курсантам. Но судья - училищный, с кафедры физвоспитания, подсудил своим. Вышли во
