ИЗ ПОВЕСТИ
О старом мячике
…Васютка! Васютка!.. Звонкий голос в вечернем, душном, настоялом дневным жаром, запашистом воздухе звучал глухо и совсем не страшно. Это мамка с покоса прибежала. Траву весь день ворочала, валки била граблями: сено колхоз сушит на зиму. Спохватилась, что дите брошено. Всполошилась.
Пятилетний Васька, головастый мальчишка с оттопыренными большими ушами, в длинных линялых трусах, пытался достать сучковатой палкой через щель забора, вязанного ивовыми, толстыми прутьями, собранными в прясла, старый мячик. Мячик резиновый, побелевший, истертый, и к тому же рваный, но у мальчишки и такого нет.
Услышав голос матери, Васька поднял голову, притих, уши его и упрямый широкий лоб являли готовность забросить важное дело, но руки, цыпкастые, растрескавшиеся, по локоть в мазуте, сами, без понукания, опять зашерудили палкой, сбивая повявшие цветы. Крепкое тело, обожженное солнцем до черноты, вздрагивало и ежилось, Ваське ужасно хотелось почесаться: кожа ползла лохмотьями с плеч и спины, сходила не первый раз, - куда там… занят очень важным делом.
Огород вреднючей бабки Митрофанихи - грядки серой, кусковатой земли, изрытые лопатой, взбаламучены сухой ботвой и ветками подрезанной малины. Попробуй выгрести мячик оттуда. Ленинградские гости как голодные кабаны старались: всё, бабкой с весны саженое, выкопали, обобрали - что законсервировали, что так повезут: картоху, морковку, свеклу… и варенья наварили, - упаковали… с утра, по темну Митрофаниха повезла гостей на станцию. Там они сядут на поезд и поедут в Ленинград.
Но Ваське не до осуждения захребетников городских. Хоть и не дело в таком разоре оставлять бабке землю, но папка говорит, что Митрофаниха еще здорова, пошибче любой молодки подолом метет, сама справится. А как метет подолом и зачем, никто объяснять Ваське не стал… щелкнул мальца по затылку, подрастешь, узнаешь! Думай теперь. Знать сейчас хочется, жди, когда подрастешь… Васька опять прислушался, всегда кричит его мамка… и всегда не вовремя. Глазенки мальчишки, голубые в обрамлении выгоревших ресниц, округло-торопливо мигали, он сопел, все его маленькое крепкое тело спешило, нервничало. Не откликнись на мамкин зов, получишь трепку. Но и мячик, который вчера гоняли по улице гости Митрофанихи: Люся - ровесница Васьки, ненашенская темненькая девчушка, и ее чуть постарше брат, Гена, - нужен ему позарез… Друг Володька сообразит… он проворный, он тоже видел, как бабка, ругаясь, кинула мячик в огород, и для младшего братика, Саши, приберет мяч. Все ж зацепился сучок палки за рванину. Васька, похолодев, подтащил добычу к частоколу, просунул руку и, сторожко посматривая на маленькие оконца бабкиного дома, потянул мячик в щель. Хлопнула калитка, мальчишка рванул за край резины, ободрав о прутья руку, вырвал мячик и с места, будто получив крапивы по голяшкам, прижав добычу к груди, помчался на дальний конец деревни. Сердце его улетело, не чувствовал Васька ни ног, ни того, что расшлепал по дороге все коровьи лепешки от прошедшего с выгона стада. Пылил он в длинной тени забора по бесконечному прогону; остановился, только забежав в свой двор, мяч сунул под крыльцо, отдуваясь, поддергивая спавшие трусы, вошел в дом. Мать с пуком старого стрельчатого, надувшегося зеленью лука, стояла у кухонного стола.
-Опять куры на огород вышли, я тебе чего наказала?
Васька бочком продвигался к умывальнику. Надо обратить мамкино внимание, что сын осознает вину и без напоминания готов сполоснуться в холодной воде, лучше б без мыла, конечно…
-В чем у тебя руки? В чем ты весь?..
Мальчишка целый день разбирал фильтры от трактора и доставал фигуристые колесики, которые пускал с горы, и как ни осторожничал, извозился в мазуте: и тугой живот, и ободранные коленки в мазуте, и голове досталось. Из-за мячика забыл, что и огород он прошляпил: не поглядывал за курами, строго-настрого внушенный с утра матерью запрет не приближаться к батьке, ремонтирующему трактор ДТ-54, нарушил. И от сердитого вопроса матери застыл… ну все, сейчас он получит. Чумазая ушастая рожица с готовностью ждала заслуженного наказания. Большие глаза наливались влагой, плечи скукожились, обозначив косточки, виновато обвисли руки. Белесая, в мазутных метинах щетинистая макушка являла собой покорность и неизгладимую тоску. Сердечко - тук-тук… Но мать, глянув на обмеревшего Ваську, улыбнулась, осторожно подтолкнула его к умывальнику, сунула в руки кус хозяйственного мыла
Почувствовав в ласковом шлепке мамы прощение, Васька повеселел, остервенело мылил руки, фыркал как папка под умывальником, и так же расплескивал воду, он ведь тоже работал, но тут же успокоился, получив увесистый шлепок по тощему заду.
-Не баламуть, садись к столу, не евши целый день настаешься, одни уши остались!
Васька пьет молоко с хлебом, довольно прижмуривается. День неплохо кончился: мячик у Васьки есть теперь, хоть и рваный, но настоящий. Брошена ведь городская игрушка насовсем, сам вчера слышал, мол, никому эта рванина не нужна. И добавила Митрофаниха: «Отдам тряпичнику, всю пыль с улицы гости дорогие на себя собрали…»
Пока провожающие сидели в доме и пили на посошок самогонку, их ребятня в нарядных городских костюмах носилась по улице. И Васька с ними побегал, и Володька побегал, и Сашка. Лето на исходе, Люся и Гена, отдохнув, отпившись молочком, едут далеко-далеко, Васька и представить не может, где это. Самое далекое у него - белое здание школы за озером, в сельсоветском поселке, там Васька зимой побывал. Но вспоминать об этом случае мальчишка не любит. Неизгладимая обида осталась в маленьком горячем сердце…
Красный день календаря
Случилось это на Новый год. То, что Новый год – праздник, мальчишка лишь недавно узнал, от сестры Тоньки, она уже два класса в их четырехлетке закончила. И точно знала, что с самого темного дня зимы все снова начинают жить. Васька, конечно, не поверил, что он или кто другой родились заново, но мало ли взрослые путают или шутят на свой лад. Допытывать сестру не стал. Решил, раз про то в книгах писано да еще в школе учителем сказано, пусть будет по-ихнему. В конце численника, на последнем листе нарисован Дед Мороз с мешком, в котором подарки всякие, вот глянуть хоть глазком! Елка рядом, игрушками наряженная; в первый раз, увидев, Васька долго сидел, разглядывал. Уж так красиво, дышать невозможно. Ленты, нитки всякие на елке, кони маленькие висят, машины, зверюшки, фонарики горят разноцветные. На макушке звезда красная… По численнику видать, что праздник в этот день, хоть в деревне и не праздновали Новый год, стол не собирали, самогонку не пили, не плясали под гармонь и песен не пели. И, конечно, елок из лесу домой никто не приносил, никто не ставил их посреди избы. Что елки так ставят, опять Тонька рассказала, она в город к тетке ездила, там видела. Там праздновали, так это городские, у них все как не у нормальных, - с завистью посокрушались Женька с Васькой. Женька - ровесница Васьки, Тонькина сестра. «Деловитая… не знамо в кого, - смеется батя. Чистый тебе бригадир».
А в их деревне работали как в будний, но нынче папка что-то раньше пришел с Пятницкого, с МТС. Мамка как всегда появилась с фермы лишь по темну. Васька сидел, численник новый разглядывал: вон какой толстый, доживи-ка до этого Деда Мороза... Каждый день по листочку отрывать надо, чтоб дожить. Попробовал посчитать, сколько их, но сбился, до десяти и читать, и писать умел, мамка зимой научила. Дальше застопорилось, папка заступился: «Не мучь мальца, успеет мозги за…ть». Мамка заругалась, что коров пасти все горазды, надо, мол, сына выучить на кого-нибудь, хоть на доктора. Папка спорить не стал… хоть на летчика… И о чем говорят, все пустое. Он, как папка, трактористом думал стать, какой еще летчик. Но учиться Васька хотел, и буквы все знал, в слога даже складывал. Совсем вроде взрослый, но обошлись с ним как с маленьким.
Он заметил суетню родителей; мамка возилась с платьем, подшивала, примеряла - шёлковое, цветастое, рукава фонариком. Крутилась у круглого зеркала, висевшего в простенке, сняла, - чего-то ей не видно было, - батю заставила держать, ругалась на безрукого. Батя собрался на ночь глядя бриться, направлял немецкую опасную бритву об широкий, с прозеленью, засаленный офицерский ремень; прозелень от особой пасты, которой бритвы точат, больше ничем их не взять: ни бруском, ни боем, как косу, - это Васька уяснил сразу. Папка и бритву, и ремень, и хитрую пасту привез с войны, берег их… Васька не понимал, чего он так трясется за свои трофеи. Вот у дяди Романа трофей так трофей, блестящий, голосистый аккордеон, как заиграет, так все бегом к нему на гору. Но для батьки его бритва дороже всяких аккордеонов.
Мамка в новом доме этой бритвой придумала срезать мох между бревен; тот висел лохмотьями, и в свете лампы страшные тени метались по тесаным топором бревнам; она попробовала ножиком пилить, но бритвой много лучше получилось. Наверное, и мамке страшно стало от этих теней, чего говорить о Ваське. Та водит бритвой, мальчишка мох срезанный в ведро собирает.
Пришедший по темну батька вместо похвалы за их работу некоторое время молчал, недоверчиво крутя бритву в руках и оглядывая стены. Мамка в это время уже насовывала валенки, и уж когда папка раззявил рот, она одной ногой была за дверью, и фуфайку, и платок успела с гвоздя схватить. Батя дал в дверь кулаком, та слетела с петель, клуб морозного воздуха рванул в избу; матерясь на чем свет стоит, батька посадил Ваську на печку, сам стал дверь пристраивать. Ругался он и объяснял, почему с бритвой надо обращаться, как с незамужней девкой: поломаешь, мол, это дело, и никуда не годна ни девка, а о бритве и говорить нечего...
Папка навесил дверь, подкинул дровишек в чугунку, погремел заслонками в печи и, бормоча что-то под нос, отправился за мамкой. Бритву в порядок отец привел и строго-настрого наказал обломать руки тому, кто к ней прикоснется. Кому нужен этот трофей…
Когда отец начинает бриться, Васька с ужасом прислушивался к страшному скрежету лезвия о щетину на батиной щеке. Тот морщится, кряхтит, отдувается, но дело доводит до конца. «Уф!.. - радостно выпрямляется и обязательно добавит, похлопывая себя по глянцевитой щеке, - ну, не мужик, чисто пасхальное яичко, - и крякает досадливо, - едрит, не щетина, а проволока».
Васька сидел в простенке у чугунки и чутко прислушивался к скрежету бритвы, к беготне мамки; его большие уши растопырились, покраснели, страшась пропустить момент, когда и ему скажут, что пора собираться. Но нет, батька конфузливо отводил глаза, мамка так и мыкалась по дому, вороша свои наряды. Мальчишка совсем сник. Он уже знал, куда родители собираются: днем забежала двоюродная сестра Женя, похвасталась только что сшитым сарафанчиком, в котором она поедет в санях на центральную усадьбу, в Пятницкое, праздновать Новый год; уходя, не преминула напомнить, что Ваську мамка не любит, потому что родила она его, чтоб батю захомутать. Для чего Ваську родили, пацана мало интересовало, но то, что его не любят, так как не берут на праздник, это он понял. А праздник - всем праздникам праздник, на усадьбу еще никто гулять не ездил, первый раз
