-Деда, расскажи нам сказку. Мы нонче, себя хорошо вели! Мамка нас даже не журила за проказы наши.
-Вот оно, значит как! Так и быть. Расскажу вам старинную, быль былинную. Вы слушать слушайте, да дурну траву не кушайте. Кто ту сказку поймёт, у того по усам мёд. Ну а у которого до ума не дошло, тому дым в дышло. Пущай дохает, от дури своей охает! Ну, так слушайте, ребятишки.
Давно это было. Так давно, что птицы, называемые ныне курицами, ещё сидели в яйцах. Яйцы лежали в гнезде. Гнездо свито на высоком кедре. И только жаркий ветер лизал им бока. Это всё присказка, а сказка впереди.
В одной лощине, на слиянии рек. Жило древнее племя, прозываемое Деями. Это было добродушное племя, не знавшее войны. Может потому, духи Природы и хранили их от напастей. Люди этого племени растили детей и скот. Кормились собирательством, находясь в полном согласии с матушкой Природой.
Так вот. На краю селения, именуемого в народе Деявка. Рядом с болотом, была кузница. И был у той кузницы хозяин. Жил он тут же, рядом. В шалаше, с тремя своими жёнами. Жил не тужил, с хлеба на квас перебивался. Все у него было хорошо. Да только вот детей ему боги не дали. Нрав у него был больно крутенек. Чуть что заголосит, замашет ручищами. Вот и остерегался его местный народ. За то и прозвал его Колотухою. Со временем смирился он со своей горестной долей. Ничто не вызывало у него волнения, не тревожило душу.
Да только случилась однажды сильная гроза. Дождь лил три дня и три ночи. Реки вышли из берегов. Разлилось болото, затопив все вокруг. Благо, шалаш стоял на высоком месте. Да только вода и до него вот-вот доберётся. Жёны Колотухи скулили тихонечко, а он сам молил богов не губить его и селение. Сулил жертвы им послать богатые, да видно все было понапрасну. На исходе третьей ночи в огромный кедр, стоявший неподалеку от шалаша, ударила молния. Да так крепко, что разломила его пополам. Грохот был такой, что кузнецу показалось, будь то земля разверзлась. Выскочил он на волю посмотреть, что «приключилось» и видит странную картину. Стоит на старом пне кудесник-волхв. Посох у него светится, в глазах зарево, а сам сух стоит. Дождь его словно не трогает. Упал кузнец перед ним ниц, прямо в грязь и молвит: “Чем обязан тебе, о великий кудесник! За что почтил ты меня своим присутствием?”.
- Наслали на вас боги порчу неминучую. Хотят Вас изгубить за неправедность. Почто живете замкнуто? Другой жизни совсем не видите. Да только есть у Вас другой исход. Готов ли ты, кузнец, отдать жертву богам?
- Готов ли я? Чем же участь моя оправдана. Что мне в жертву дать? Научи меня, все выполню в точности!
- Одна из жён твоих ныне зачала. Которая, узнаешь в скорости. От бед твоих родится мальчик. Наречёшь его Отерёбок. Твоя, ныне в жизни цель, ему служение. Не жалея живота своего веди его к славе. Хотя проклят будешь народом своим, не вини его за это. Ибо нет пророка в своём отечестве, как нет второй луны. Сказал так и исчез с глаз долой.
Вернулся кузнец в шалаш и не поймет, явь это была или привиделось ему. Смотрит, жёны спят давно, безмятежным сном. Пора и ему прилечь на боковую. К утру дождь кончился. Тучи расползлись. Выглянуло светило, окончательно стряхивая с листа деревьев остатки дождя. Кругом запарило, запели птицы, зажужукали твари земные. Кузнец спал дольше обычного, а когда проснулся, никак не мог понять, было ночное наваждение или нет. Всё было, как обычно. Жизнь пошла своим чередом. Но к осени занемогла его младшая жена Лелеюшка. Повивальная бабка Ворожея утвердила: “На сносях”.
На год другой жена его понесла. Тяжёлые это были роды. Не было в них радости, одна печаль. Родился мальчик. Да боги жестокие, взяли дань свою, душою матери. Погоревали все, да делать нечего. Взяла на себя заботы кормилицы вторая жена Постоюшка. Так и жили до пяти годин. Лаптем щи хлебали, да ягодой кислицею кору заедали.
Как начал мальчонка ходить, так всё, кругом пропасть. За что не возьмётся, всё ему не так. Измаял семью совсем. Стал уж всём не в радость, да делать нечего. Как подрос, стали за ним замечать одну странность. Не любил он всяких округлостей, да выпуклостей. Все норовил их уровнять, да пригладить. Для родителев прямо напасть, да терпят до поры. А как пятерище малому подошёл, стал его кузнец, Колотуха уму-разуму учить, к делу приспосабливать. Да только всё не впрок. Одно слово - не в раз ремесло. Есть в нем, Отерёбушке, какая-то чужая сила. Никак с ней предкам не совладать. Одна у него была страсть. Сидьмя сидючи на берегу реки, из глины безделушки лепить. Слепит блин какой, враз все края выровняет. Рыбьей костию пообрежет всё. Одним слово, сделает не пойми что, да разложит сушить на солнышке. А постарше стал, вообще зачудил. Каменья, что сам натворил, стал к отцу в кузнечный горн подкладывать вместо лемехов железных да бронзовых. Обожжет их, вытащит, сложит их в кучу и ну вокруг их прыгать, гикать, да радоваться. Порешил народ честной, что умом паренёк тронутый, грешили на роды тяжёлые. Тятюшка в расстройстве весь, а то и слезу пустит. Да делать нечего - обвык. Так и прожили они два раза по пол десятин. Разменял Отерёбушка свои пяти алтын. Да только чудить стал больше прежнего.
Случилось как-то Колотухе в лесу заночевать. Ходил он в ту пору торфу набрать для поддержания огня в горне, да зашел слишком далеко и не успел вернуться засветло. А ночи уже захолонели. Прозяб кузнец. Мысли его все об огне. Как бы он не затух без торфа, да и обогреться бы не мешало. Поутру, чем свет, заторопился кузнец ближе к жилью и прямым ходом к кузнице. Глянул на нее и обомлел. Горн, что из булыги был выложен, разворочен напрочь, огня в помине нет. Одни шесты с навесом остались. Он в крик. Давай ручищами махать. Проклятия на ворогов посылать, а потом и вовсе упал на землю матушку и зарыдал.
Вышел тут сын из шалаша да давай его успокаивать.
- Не тужи, батюшка. Будет у тебя кузня лучше прежней.
Не поверил ему кузнец, проплакался и решил за огнем идти в соседнее селение. К огню в те времена был особый почет, не всякий для кузнечного дела был пригоден.
А Отерёбушка, не теряя время даром, к делу приступил. Обожженные глиняные безделушки у него давно припасены были, в кустах спрятаны, да валежником забросаны. Очистил он место, углы вымерял, безделицы одну к другой приладил, глиной их вымазал, все неровности выровнял. Получилось славно. Оставил он свое деяние сушить, а на другой день обложил все валежником, искру высек, да все поджог. К вечеру все прогорело, превратив все в монолит. Положил уголь в горн, засыпал торфом, да раздул огонь.
К исходу третьего дня вернулся Колотуха. Глянул на кузню, да так и присел. Никогда он ничего подобного не видывал. Не знал он, что сказать, грустить ему или радоваться.
В ту пору деревья лист стали сбрасывать. Трава пожухла, птицы гомон прекратили. Пора к зиме запасы делать. Весь честной народ в делах. От того и зовутся они деями. Только Отерёбку неймётся. Он все булыгу из глины лепит, да в огне ее палит. А как ягода отошла, стал он из тех булыг, не пойми что лепить. Все окружности, да неровности он срезывает, углы ищет, да вымеривает. Слепил что-то вроде короба лыкового, только в два роста высоты, да пяти шагов на сторону. Сверху жердей навалил, а на них всё те же блины глиняные, только потоньше, укладывать стал. Тут и дожди зарядили, а ему хоть бы что. Народ, любопытства ради, смотреть приходил, да все посмеивался. Так и нарекли его за глаза Коробок. А семье что? Один стыд. Колотуха хмельным медом тоску заливает, беду бедствует.
Оно и понятно. Людская молва хуже разбою. Жаль Колотухе сына, он его оговаривать, а тот на своем стоит. Да ещё чего удумал: «- Давай- говорит- тятя из шалаша перебираться в коробу, в ней и просторней и светлей!» Мамашки в плачь, батяня в голос: “По что род наш позоришь, все и так смеются, а чего доброго осудят. Где это видано чтоб честным людям в каменных коробах жить? Того гляди, боги разгневаются, нашлют порчу. Не к добру все это, не к добру!”.
Только неймётся Отерёбку. Стоит на своём, никого не слушает. Перебрался в свою коробу с пожитками. Лаз щитом из хвороста прикрыл да рогожу привесил. На утро снег выпал. Дожили. Сверстники по чернотропу за зверем пошли, на первую их добычу. Отерёбок же начал хворост в коробу таскать да по ряду укладывать. Посередь коробы у него кузнечный горн был сооружен, только размером помельшее, а рядом с ним лежак. Под лежаком ямка вырыта, а в ней туяски, все больше из глины со всякой снедью. Так и стал жить.
Зима в ту пору выдалась лютая. Напал на селение мор. Люди в землянках да шалашах замерзали насмерть. Скотина, какая была, пала. Стал народ роптать. А как ярило вышло в зенит, собрались старцы, кто остался, на вече. Скорбеть, да тосковать долго не пришлось. Порешили всем миром, что всему виной Отерёбок. Он де, богов прогневал, своей дурью. За то надо наложить ему проклятье. Богам жертву принести, а его изгнать из роду - племени.
На том и сошлись. Поутру следующего дня разожгли большой костер и спалили в нем пойманного лесного петуха. Это было последнее предупреждение. Все отвернулись от Отерёбка. Мор продолжался с большей силой. Оставшиеся жители, все как один, от мала до велика, взяв в руки, кто что мог, двинулись к жилищу кузнеца. Кричали и шумели на все лады. Требовали урезонить сына, и в его присутствии стали вызывать Отерёбка из коробы. Да только ни кто им не ответил. Самый смелый из молодых деток решился зайти в короб. А в нем пусто. Отерёбка и след простыл. Впервые мирный народ дал волю чувствам. Разломали они коробу и разошлись. Как говорится “С глаз долой из сердца вон”. С весенними птицами забыли про него все. Только старик отец пил хмельной мёд пуще прежнего. Да кузню забросил напрочь.
К тому дню Отерёбок был уже далеко. Шёл он, куда глаза глядят. Через замёрзшие болота, непроходимую чащобу не обращая внимания на утренний мороз и снег по колено. Как он выжил только лешим весть. Люди сказывали, будто провалился он в берлогу к медоведу. А то мол, мамка была, да ни как ей оплемениться не давалося. Он же, как рухнул на нее, она и понесла. Отерёбок не робок был, да роженице и сподмог. В благодарность она его не заломала, а до самых вешних вод ублажала да вскармливала. А когда хрущак в разлете был, он к людям вышел. Было то грозное племя Бери. Они всё больше войной жили, да разбоями. Когда Отерёбок перед ними явил лик свой не мыт, не брит, не чесан, людишки его за грозного Перуна приняли, духа ратного и злонамеренного.
Был в том роду вождь по прозванию Финист. Так прозвали его за ум изворотливый, силу - сильную и дикость необузданную. Повелел он Отерёбка к себе призвать на вечевой спрос.
- Ты есть кто? - вопросил он странника. - По что к нам пожаловал, что умеешь творить?
[justify]- Я есть мастеровой, по прозванию Коробок - он ему отвечает.
