полусгнивший шпангоут

ПОЛУСГНИВШИЙ   ШПАНГОУТ





Уже несколько часов Сарин сидел на развалившемся  остове рыбацкой лодки. Каким горем, какими свирепыми штормами забросило её на этот высокий, обдуваемый  всеми ветрами, берег? Никто уж теперь не сможет ответить на это. Из пожухлой травы, ребрами огромного, неведомого животного  торчали полусгнившие шпангоуты. Кое-где сохранились доски, прикипев намертво к каркасу. На них и застыл серым нахохлившимся вороном Олег. Сквозь шелушащуюся краску проглядывало темное дерево. Что-то роднило Олега со старыми, почернелыми обломками. Чувствовал он себя безнадежно ненужным, как вот этот гнилой каркас отслужившей свой век лодки.
Она свое отработала сполна. Когда была в силе, ее лелеяли: красили, шпаклевали, сушили. А как же!  Кормила не одно поколение рыбацких семей и списали только тогда, когда подлатать или что-то подправить заботливые рыбацкие руки уже не могли.
А вот его выкинули в расцвете сил: ни латать, ни подправлять никто не собирается. Больно ли этому дереву? Спросить бы… Нет, конечно. Ему же больно, ему до смертной тоски обидно. Всего тридцать два года, а безнадежно никому не нужен. Как на глухом, забытом богом полустанке, волею судьбы отстал от стремительно улетевшего по расписанию, грохочущего, шумящего, живущего по своим законам экспресса. Там и он прекрасно себя чувствовал и был на своем месте, но вот всё: уже не слышно даже и подрагивания,  позвякивания рельса, -  полная тишина и давящее, безразличное одиночество. Куда ни повернись, глухая, дремучая стена леса. Но если есть остановка, значит, где-то есть и тропка к жизни далекой… непонятной… пугающей.
В свои тридцать два Сарин еще не разучился бояться. Неизведанность страшила его, но и манила. И если бы не жгучая обида…
Моросил обычный в этих местах нудный, мелкий, к осени - холодный дождик. С моря тянуло свежестью, прихватывая временами с берега йодистый, щекочущий ноздри, запах водорослей, иногда тянуло гнилью от недалеко расположенной зверофермы.
Олег одервенел, застыл хрупкой глыбой. Казалось: попробуй пошевелиться и сразу же рассыплешься на куски. Нужно было встать, пойти наверх в барак, растопить печку, согреться. Он даже попробовал это сделать - не получилось. Жизнь и крохи тепла удерживались неподвижностью. Устало подумал: умираю, и надо б, тело не чувствую, осталось чуть - душа отлетит и все - отмучился. А пока жив: глаза видели, нос улавливал запахи, уши слышали шелест дождя, мерный, тяжелый шум прибоя.
В стороне от моря, ближе к сопкам, всего  километрах в трех от старого барака завыло, засвистело: «Кашки» запускают. Отлетали мужики по минимуму, теперь на зимние квартиры. Один за одним вертолеты выныривали из-за гряды уже кое-где пожелтевших зарослей вяза, плотно окруживших небольшой аэродром, в основном предназначенный для полетов в летнее время и только для таких машин,  которым не нужен разбег для взлета и посадки. С тихой грустью провожал он взглядом исчезающие в низкой облачности винтокрылые машины. «Сейчас наши подойдут. Ну, что ждешь? Чего сидишь? С кем прощаешься, товарищ капитан? С ними или с собой? Встань! Поднимись наверх, шевелись, друг!» Сделал несколько попыток подняться и не смог, удивленно подумал: «Что ж, так и сдохну на этих обломках?»
Со стороны аэродрома показалась машина - будка для перевозки личного состава. Был еще автобус, маленький, старый газик, но он вечно ломался, и на полеты летчикам приходилось трястись в душной, пыльной, крытой железом коробке. Зимой в ней было так холодно, что обычно после остановки молодые парни по несколько минут  скрипели и трещали застывшими суставами, разминая их. Летом  задыхались от пыли и жары.
Машина, разбрызгивая грязь, лихо подлетела к бараку: «Что-то еще забыли, - недовольно подумал Олег, - чего надо? Утром ведь прощались». Просидели всю ночь друзья у теплой печурки. Водка не веселила, наоборот, чем больше пили, тем тягостнее становилось на душе. Пытались что-то посоветовать, больше от неловкости. Сарин морщился: «Всё, други, свое отлетал. Чем быстрее оторвусь от вас, тем мне легче будет, быстрее прибьюсь к другому берегу». Забываясь, ребята начинали говорить о работе, проблемах, связанных с наступившими переменами в стране, и чем это грозит им. Олег морщился, но слушал. Каких-то несколько месяцев назад и он на равных участвовал в этих разговорах… как быстро все повернулось.
Резко затормозив, машина остановилась у ног Олега, из нее выскочили его штурман Алешка Мохов и борттехник Миша Куприянов. Алешка подбежал к Сарину, нагнулся над ним: «Что сидишь, помогай! Еле вырвались, с минуты на минуту вылет могут дать, прикрыло пока, отпросился у комэски, - но, увидев глаза Олега, круто развернулся и помчался к машине, - затаскивай узлы, - крикнул Мишке, - я сейчас!.. Садись!» - кивнул шоферу, молодому матросику. Надрывно завывая, машина быстро заскользила в поселок.
Минут через десять она появилась со стороны продуктового магазина. Мишка уже затащил узлы в барак и теперь растеряно топтался возле Сарина. Тот совершенно не реагировал на их приезд. Олег же все слышал и видел, вроде бы, но все как-то нечетко, угасающе: «Неужели и правда околеваю?..» «Кружку давай»,- услышал крик Алешки, потом ему разжали рот. Ни вкуса, ни запаха он не почувствовал, он даже и глотнуть-то не смог. Как в воронку, влил в него водку Алешка, присел напротив Сарина, пытаясь заглянуть в глаза командира.
- Мало, наверное, - сказал Мишка, - давай еще.
- Да подожди, окоченел он весь, застыл. А... мать твою! - Мохов с руганью отпрыгнул в сторону, подхватывая падающего Олега. Водка вылетела из него фонтаном. Сарина било, корежило, в зубы воткнули какую-то палку, появилась пена на губах. Втроем они с трудом удерживали Олега.                      
-Что с ним? - испугано кричал Мишка.
- Нормально, держи крепче.
Сарин затих, его осторожно занесли в комнату. Мохов бросил технику: -Затопи печку, собери на стол чего-нибудь перекусить, - сам же начал яростно растирать и массировать Олега до тех пор, пока не увидел зарозовевшие щеки и  испарину на лбу. Заорал, - Ну все! Жив, курилка! Мишка, наливай по такому случаю, вмажем!
- Нам же на вылет! Поехали, влетит... -  заголосил Куприянов.
-Дубина! Ты что! Ничего и не понял? Мы друга с того света вытащили, чуть опоздали бы, и все! Эх ты... - Алешка укоризненно посмотрел на Мишку, тот смущенно отвел глаза. Он не хотел ехать: вроде, расстались совсем недавно, да и тяжело прощались, несмотря на выпитое.
Два года назад закончил Куприянов училище, по прибытии в полк с полгода потехнарил на земле. Поднатаскав, парня определили в экипаж к Сарину. О лучшем Мишка и мечтать не мог: боевой экипаж, слетанный, выполняющий наиболее сложные задания, имел благодарности даже от командующего флотом. Ему, конечно, нравился Мохов - веселый, компанейский, быстрый в решениях. На первых порах Михаил даже в походке старался подражать стремительному Алешке, а командир показался немного бирюковатым, даже неловким. Но полетав с полгода с ребятами, Мишка окончательно и бесповоротно отдал свое сердце внешне суровому, немногословному Сарину. Мохов даже похвалил с некоторым сожалением молодого офицера: «Молодец, парень, вовремя исправленная ошибка - это уже не ошибка». Теперь он с ужасом думал о судьбе командира. Сарин для него был все: мощь, сила, - государство.
Он подбросил в печку уголька, порезал селедку, хлеб, открыл консерву.  Мохов, приподняв Олега, приговаривал: «Ну, давай, друже, соберись, мы же все рядом, все будет хорошо! Глотни немного. Ну давай, полегчает...»
Сарин судорожно задвигал кадыком, поперхнулся, полежал, откинувшись на нары. Потом попросил: «Подними!» Придерживаемый Моховым, подошел к столу: «Налей немного, сам попробую». Выпил, вздрагивая и передергиваясь. Сел за стол, поковырял вилкой в консервах. Алешка поднялся, вздохнул: «Мы поехали Олежка, больше так не делай, не пугай нас!» Сарин встал, обнял ребят: «Все, друзья! Все! Расслабился… не в меру. Но не беспокойтесь, себя берегите». В машине Алешка, разговорчивый в любых ситуациях, молчал, в глазах стояли слезы. «Все плохо, все нехорошо, - думал он, - сейчас успели...»
Да, он знал Олега: глыба, гранит, ничем не свернешь. Но только внешне, а внутри - романтик, застенчивая, добрая душа. Никто ведь не поверит, что в житейских ситуациях опекой и опорой был он, штурман не только в полетах, но и по жизни - Алешка Мохов.
Не сложилась семейная жизнь у Сарина. Любил жену, сына. Тот также души в отце не чаял. Редки были их встречи, ничего не видел он в это время, только их: жену и сына. А может, все видел, и все знал, но не хотел портить праздника. Давно уже изменяла мужу его любимая Ольга. «Все к одному, - думал Мохов, - нелепо как!»
Полгода назад Олег на попутке отправился в аэропорт встречать семью. Тормознул Газ-51 на КПП в гарнизоне. Заметил, конечно, что шофер крепко под мухой. Но в машине сидели люди, да и спешил очень. На крутом повороте газон занесло на бетонный столб, и очнулся Олег уже в госпитале. Больше месяца провалялся с множественными переломами и сотрясением мозга.  У его Ольги не было в планах жить с больным, списанным подчистую капитаном. Да может и сама запаниковала, растерялась… Разве просто, только что жизнь как говорится, без проблем и забот, а тут такое… В общем, забрала сына и умотала к матери, выбив Сарина из колеи окончательно.
Неделю назад пришел приказ министра обороны о демобилизации Олега из ВС. Год должны платить пособие, равное содержанию за звание, дали бумагу на получение квартиры. Нужно было получить паспорт, прописаться, встать на воинский  учет, подумать о работе. Сарин решил остаться в поселке, тут вроде удобнее… Сообразили небольшой сабантуйчик местному начальству. Мохов в процессе распития договорился о прописке и работе. По жилью проблем не было: в забытом богом рыбацком поселке пустующих площадей хватало, можно расселить хоть весь полк. В более приличное место ехать Олег наотрез отказался: «Немного побичую, обомнусь к новой жизни, потом тронусь дальше».
После отъезда друзей Сарин немного посидел за столом, отпил грамм сто водки, чуть закусил и вышел на крылечко. Дождик поутих, облачность поредела. По направлению к сопкам опять засвистело, завыло. Минут через десять из высокой зелени стали выныривать один за другим тяжелые МИ - 14. Уходили в одном направлении - Уссурийский залив. За ним в дымчатой мгле - сопки. У их подножья просторно разбросались розовые домики гарнизона и небольшая деревенька. Долину на две равные половины делила бетонная взлетная полоса. Вокруг сопок крутилась быстрая говорливая речушка. Вода студеная, чистая…
Посчитал: семь прошло, еще один, а вот и он... Одинокая машина чуть изменила маршрут и прошла над ним. Заложив вираж градусов шестьдесят, летчик выпустил в хмурое небо серию ракет. Затем развернулся и еще раз прошел совсем низко над Сариным, покачиваясь из стороны в сторону. «Что же вы делаете, паразиты!..» - закричал Сарин. Он вскочил, поднял руки над головой, до боли стиснул пальцы, замер. Стоял, пока не затих гул исчезающей в промозглой мгле машины. По щекам струились слезы. Чуть не падая, добрался до комнаты, рухнул на нары. Остро и безжалостно билось в голове: «Все, дорогой! Теперь уже все! На все про все ты один!»  Никак, ну никак не