такое. Слезы стояли у него в глазах, сердце обрывалось от обиды, еще и шлепнула его мамка ни за что по заднице, укладывая спать.
Васька долго ворочался… спал он на лежанке печки вместе с котом Василием. Друг и тезка мальчишки утробно взмурлыкивал, толкал мальца башкой в щеку, терся усатой мордой о его лицо. Васька, наворочавшись, успокоил себя тем, что он достаточно самостоятельный человек и завтра сам придет на праздник. С таким решением он и уснул.
Утром мальчишка проснулся раньше всех, долго лежал под одеялом; изба выстыла, нужно сбегать посикать, но тепло на лежанке, пахнет разопрелыми валенками, как будто кто вспотел сильно… сукном, шерстью, кирпичной пылью. Теперь Васька горел одним желанием, чтобы родители ушли побыстрее. Ему ведь тоже собраться нужно, штаны у него есть, рубаха есть. Пальто, хоть и вата из дырок торчит, тоже есть. Валенки - на подошве одного дырка, а у другого подошва тонкая как бумага - батя подшивать не стал, подложил картонку, сказал, что новые закажут, до весны добегает, эти сдадут летом тряпичнику, Ваське на свистульки. На что мамка крикнула: «Никаких свистулек ему, вырежь из бузины и пусть свищет. И так денег нет, свистуны…»
Наконец, родители проснулись, мамка первая поднялась, прикрикнула на батьку: «Нечего дрыхнуть, почисть у животины, корма задай, печку протопи, Ваську к матке отведи!» Этого пацан больше всего боялся. От бабки сбежать - намучаешься, деловитого парня она берегла пуще глаза. Есть с чего, летом Васька чуть все село не спалил.
Летчик и коза
У них за деревней небольшой глиняный завод, так зовет свое производство дядя Коля Липатов. Нос у него крючком, щеки впалые, глаза блестят и все время веселые. Он летом тут один живет; перед началом работы садится у шалаша на снарядный ящик, зеленый, и такой плотный, что в нем воду можно хранить - не вытекает; вот он садится на него, раскуривает маленькую трубку и говорит, мол, сегодня завод «Ни дня без сто грамм» обязуется на гора выдать сто кирпичин. Интересно с ним… Он бобыль, настоящий военный, голубой картуз с кокардой - звезда и крылья, значит, летческий - всегда на голове, гимнастерка и галифе - староватые, но всегда чистые и не мятые; хромовые сапоги гармошкой… совсем плохи, в заплатках, век свой доживают.
«Только подумай, - сокрушается дядя Коля, - три войны отшагали; в музей хотел сдать - не взяли: с миллиона по паре и девать некуда…» Понятно, что шутит. Палка, о которую он опирается, диковинная - тонкая, но тяжелая, Васька еле поднимает: из кости слона ручка сделана, а сама - из самолетной, пушечной стали. Любимый техник самолета постарался ко дню выздоровления дяди Коли… золотые руки. Погиб техник, когда война уже кончилась. Соскочил с полуторки цветков нарвать… Ка…а…к жахнет! Мина у березы, кем-то поставленная, подстерегла…
Как Липатов начинает вспоминать, Васька, пригнув голову, уходит… Трезвый-то не вспоминает… Папка пенял Липатову: при мальце, мол, не особенно язык распускай, успеет еще откушать тещиных пирогов. Дядя Коля не соглашается: «Пусть слухает, готов должен во всякое время к труду и обороне…» И поди разберись, при чем бабкины пироги и «готов к труду и обороне». Сами хоть понимают, о чем балаболят? А спросишь, насмехаться начнут… «хоть и удал ты у нас Василек, но мал, подрастешь»… Чуть что - мал…
Липатов настоящий геройский летчик, орденов у него целая шкатулка, только он их не одевает и посмотреть не дает. Про слона Васька теперь знает, это такое животное огромное, вроде быка, и рога у него растут; только голова у слона перевернута, и рога у него вниз растут, удобней так. И нос у слона есть, но ненормальный. Он им в больших лесах бревна ворочает, слоном люди управляют, на нем сидят и маленькой палочкой по ушам бьют…
Васька вздыхает недоверчиво: говорит летчик, что уши у слона - что воротина. А еще в этих лесах жара несусветная круглый год, одежды никакой не надо: полотенце вместо штанов окручено - и все заботы. Потом Липатов рассказывал про кошек - тигров, которые этого слона боятся, а сама кошка так велика… попадись им бык на дороге, одной лапой справится. «Не надо им таких кошек», - решил Васька. И Липатова слушать с опаской надо, то про змея начнет рассказывать… по деревьям ползает, такой длиннющий и здоровущий, быка бедного враз зажирает. Съест - и спит год целый. Нет, пусть быки живут, такой змей и человеком не побрезгует, а без быков никуда, лошадей после войны маловато, куда без быков.
У Липатова пуля в висок вошла, и с другой стороны вышла, дырки видать; Васька смотреть боится, он только слушает дядю Колю, не перечит… а хочется. Как тут поперечишь: с этой дыркой Липатов свой бомбардировщик посадил, и все живы остались. Сейчас живет один, все лето в своем заводе кирпич делает, в шалаше спит, на костре похлебку готовит. Тут кругом в желтой земле ямы с мутной водой, и глубокие есть; Васька однажды съехал туда, завяз в глине по самую шею, еле дядя Коля его вытянул, перемазались они сильно тогда. Над костром в большом казане нагрели воды, сначала Липатов Ваську помыл, потом сам разделся. Пацан, было, в шалаш прятаться: пол туловища у дядьки в струпьях: живот, спина - сплошь, на ногах и руках поменьше, и стручок на мороженую морковку похож. Липатов покосился на Ваську:
-Ты ж мужик, парень. И сам в армию служить пойдешь, война не последняя, не дай бог, конечно… только нос не вороти - не девка.
Сидит мальчишка на бревнышке у костра, угольки чуть тлеют, дымок закручивается, в глаза норовит попасть, щиплет их маленько. Но хорошо, и солнышка хватает, тепло мальцу. Только глаза в сторону отводит, а они опять как привязанные к моющемуся Липатову тянутся. Левая рука и нога у него здоровые, в буграх мускулов, а справа похожи на сучки старой яблони: торчат, мешают: черные, сморщенные, обожжены сильно, но это они на виду такие, под гимнастеркой совсем не больные. Помогают в работе здоровой стороне…
Васька вспомнил, что дядьку привезла с фронта сестра медицинская, адрес своего дома Липатов ей неправильный дал зачем-то. Не с этих мест он. А куда деваться? Сестра молодая дальше поехала, Липатов остался. Зимой живет при клубе, печки в правлении, в библиотеке и в клубе перед кино топит. Народ помог, председатель не возражал: пристроили сзади клуба домик и сараюшку. У Липатова коза есть - Манька Облигация. Вредная - сил нет, в сараюшке жить не хочет, неделю надрываться будет, мекать, пока в дом ее Липатов не пустит. Батька с ним дружит, и шорник, дядя Матвей, дружит, да все мужики дружат.
Коза очень дойная, молоко жирное… поправился дядька, и без дела не сидит. Ямы теперь огорожены, а Манька - вредина, в яму ни разу не съехала, на виду, у шалаша, сейчас привязана: волков в округе хватает, вмиг присмотрят. Коза-то - дура, о волках ей никто не говорил; попробуй, скажи, не поймет, хоть Липатов и гордится, оказывается, «Манька все понимает, тока сказать не может!» Где понимает? Всю ночь как-то ее искали. Липатов в шалаше мертвый лежал, а мужики искали. Думали – все: и костей волки не оставили; утром пришла, рожками трясет, мекает.
- Прощенья просит, - смеется папка.- К козлу в город своди, животина продолжения рода требует. Совратит серого, черт-те что получится, горя не оберешься.
Липатов послушал папку, и теперь в их деревне в каждом дворе пяток коз ножками стучат. Васька коз не любит, сплошь все бодучие, молоко невкусное, чуть что – ищи-свищи эту козу, в любой огород влезет. Марьин козел даже на крышу сарая забирается, яблоки сладкие достает. Ему б оттуда сверзиться, так нет же, увидав кого, скакнет с верхотуры, пока его и видели…
Шалаш свой Липатов сделал на зависть, из пучков осоки сложил, рядками, рядками, только сверху, по коньку, кусок брезента. В шалаше у него маленькая чугунка на случай дождя и холода, иногда печкой пользуется, где кирпич обжигает, а чаще костром и треногой, на которой подвешен котел с водой. Чай очень Липатов любит, травы всякие заваривает, мужики к нему заходят чайком попотчеваться, поговорить. У Липатова можно и остограммиться, и ушицей голодного угостит. Карасики в дальнем, заросшем рогозом карьере у него разведены, ездил специально в другой район, там на болотах в норота наловил, в молочном бидоне привез; и не раз ездил. Развелось в небольшом пруду их много, морда ивовая не вынимается, на жареху всегда есть. Липатов сетует, что щуку или окуня запустить надо, как санитаров: чтоб карась крупный рос. Батька говорит: «Мы не хуже любого санитара прорежем твоего карася. А те сожрут вместе с г…м, еще и икру не успеет карасиха отметать». И правда: щука зубастая, куда маленькому карасю от нее деться. Васька с папкой согласен.
Мужики уважают Липатова, и завидуют. Папка, когда ухи натрескается, ляжет на спину, в облака смотрит, смотрит; потом сядет, долго смотрит, как Липатов помешивает в костре угольки прутиком, опять на спину ляжет, в облака смотрит. Молчат оба. Видит Васька: и жалко папке Липатова и завидует… А с чего?.. Поднявшись, куфайку так тряханет, что треск да пыль облаком из нее, бедной. «Пшел я… трудодень добывать»…
Не всегда приветлив Липатов. В шалаше неделю может пролежать… козу подоить, напоить некому. Манька на всю округу орет. В это время только папка ходит к нему, и тоже молчит тогда. Васька подслушал: лихорадка бьет Липатова, тропической называется. Только болеть Липатов не любит, и работа нужная, кирпича много требуется колхозу.
-Без кирпичины ни шагу, - смеется батя, - хоть по башке кого треснуть…
Знать, поправился в очередной раз дядя Коля Липатов, если батька смеется…
На пригорке коричневые брусочки рядком выложены, это кирпичи на солнце сушатся, скоро их в печку сунут и обожгут как следует, они покраснеют и покрепчают, чтоб от дождя не растаяли, когда из них печную трубу сложат.
Васька однажды узрел, как дядя Коля пытается корчажки глиняные лепить, получались они несуразные, горбатенькие. Липатов их подсушил и в зев печки сунул, когда он их опять на стол поставил, ничего, справные получились, Васька обмер от догадки. У них дома почти такие, только мало осталось, один кубан на два литра и две чашки. Пацан помчался домой, за огородом у них канава глиняная… дело недолгое, налепил парень всякой посуды, солнца ждать не стал… на придворке копна сена выложена. Из старых кирпичей мальчишка соорудил печку с подветренной стороны копны. Щепок набрал, посуду - в печку, щепками обложил, огонька слямзил из топящейся бани, и, пожалуйста, пламя подхватило бок копны, да батя по субботнему дню дома оказался, и колодец рядом. Водой залили еще не набравший силу огонь. Но разор хозяйству нешуточный: копну замочили, сено испортили дымом, пришлось раскидать, подсушить, что осталось… «На подстилку пойдет», - успокоил мамку батя. Мальчишке не влетело лишь случайно: заметили его сооружение и глиняную посуду. Дядя Коля горестно всплескивал руками: «Ну что за горе! Ты, батька, хоть мужские дела с острасткой делай, а то твой умелец обязательно захочет повторить до времени…» Посмеялись все. Но на Ваську, где б он ни появился, посматривают теперь с опаской…
