лаврушку, подсолил, улькнул туда и кубик «Кнорра». - Чтоб как у людей… - хитро щурясь, присел, приобнял Найду. - А ты знаешь, моя подружка, в чём различие ухи и рыбного супа? Нет, конечно! Так что, возжелаешь откушать? А?..
Найда тявкнула, лизнула теплым, мокрым языком лоб Вавилова.
-Правильно, от всех хворей ушицы надо принять.
Гриша достал початую бутылку водки и плеснул из горла в бурлящую накипь, перемалывающую хвосты, головы, пупки и белые нити кишок, грамм сто.
-Хватит тебе, счас попробуем, не сепети.
Он снял с полки деревянную ложку, серую цветом, в глубоких зазубринах по краям, то ли обкусанную голодными зубами, то ли оббитую временем. Выбросить бы надо, да вроде талисмана теперь, все прошла с хозяином, все выдержала, особенный запах у этой ложки, особый вкус варева с нее… Черпанул из кастрюли. Подошел к окошку, подул, понюхал парок.
-Ну… это уха! Всем собакам на зависть, - отхлебнул янтарного, усыпанного желтыми блестками бульона, - ох!.. - выдохнул. - Собачье твое счастье, что есть у тебя такой хозяин, - облизнул ложку, подмигнул уже в голос скулившей собаке. - Перчику не хватает, но это на мой вкус. Ну, что, твое готово, потерпи еще чуток, в коридорчике остудится, и мое поспеет, теперь и себе ушицу заправлю, - задумался...
От душистой собачьей похлебки засвербело под ложечкой. Рыба белыми кусками и чищеная мелочь лежали на столе, обитом серым пластиком… как на картине.
…«Пожарю пару сижков. Пока ушица доходит, я с жарёхой управлюсь».
Побросал чищеную картошку в кипящую воду, та заходила там колесом, кинул рыбу, варево сразу же увяло. Через некоторое время куски чуть шевельнулись, один подскочил, кувыркнувшись в блестках жира, другой… мелькнул плавник, чиркнув булькающую поверхность варева, губастая морда сига с побелевшим глазом высунулась сквозь янтарную кипеневую занавесь, а там и пошло, и закувыркалось. Вавилов подвинул кастрюлю на самый край плиты.
-Ну, во!.. – не выдержав, отхватил ножом кусок сырой рыбы, макнул в соль, отправил в рот, туда же спровадил кружок лука, захрустел, крутя головой. Обращаясь к Найде, крикнул:
- Куда я от этого? Кто меня там ждёт? Никому мы, подружка, не нужны. Ладно! – махнул рукой. – Несу угощенье, остыло, поди.
Через полчаса, насытившись и прибравшись, Гриша сидел за столом, лишь чашка с жареной рыбой да стакан и бутылка водки притихли у края. Худое его лицо, изрытое морщинами, имело вид горестный, потерянный. Обычно ясные голубые глаза затуманились, на кончике прямого хрящеватого носа повисла прозрачная капля пота. Он поднялся, открыл форточку, сел опять к столу. У его ног, сыто раздувшись палевым боком, лежала, чуть вздрагивая острыми ушами, Найда.
-Лежишь, подружка. Довольна… К весне кобелька хорошего надо б тебе подыскать, чтоб свое земное предназначение не забыла.
Налил в стакан водки, погрозил пальцем дремавшей собаке.
-Каждый должен помнить о своем предназначеньи, - откинулся на спинку стула, - и исполнять его в срок и с радостью…
Лампа-трехлинейка застыла над столом. Тихо в домике, движок выключен. Иногда треснет, наверняка подскочив, дотлевающий уголек в печке…
-Что ж делать, подружка? Лет пять я в отпуске не был. Собственно, некуда ехать, не к кому. Городским… да и деревенским бабам я не нужен. Одичал совсем. Детей настругал в наезды. Все пристроены, - задумался, поставил стакан на стол. - Кому я нужен? Аське, вроде, нужен. Узнать, есть ли паспорт. Домой на родину приеду, поди, и нет никого из родни. Взять с собой? За дочку сойдет. Путевку в профкоме получить… - потянулся. - Это дело треба обдумать. Что ж, рано, конечно, но подумать о старости, наметки кой-какие сделать на будущее пора...
Досадливо крякнув, Вавилов выпил водку, откусил жареной рыбы, оставшееся бросил Найде.
-Закуси…
Та хапнула налету, как муху, щелкнув молодыми, белыми клыками, и опять прикрыла глаза, вытянув блаженно морду.
-А ведь этот чертов глава рода, Семен… подсунул мне девку. Она в поселке огонь и воды прошла… - крутнул головой. - Изнасиловал? А может и так? Но вроде как принято тут, мол, в радость местным девкам внимание вахтовика, честь оказал… - почесал кадык, задрав подбородок. - Не-е братец, совесть… вот она, не пропил… Причем тут честь? - плеснул еще из бутылки. Повертел в руках стакан - Ну, а как по-другому? Дело-то простое, житейское… - скривился недовольно, выпил, и сразу же закурил. Пробубнил с сомнением, - никому ж хуже не стало…
Как все начиналось
В новые времена, демократические, начался дележ государственных хозяйств. Разделили оленей по паям, перешли на родоплеменное хозяйствование. И начался беспредел. Кто и чем думал в то благодатное время, теперь сам черт не разберет, а новоиспеченные кулаки от привалившего дарового богатства ум, конечно, потеряли. Раньше попробуй, прирежь олешка, разрешение требуется; теперь хозяином стали все, кто дышал и жил под северным небом: хозяин рачительный или несусветный запивоха, с умом или без него, - всех наделили оленями. А потом и в родах делить начали. Семена - батьку, сыновья отделили с сотней оленей на дальние пастбища. Гриша матюкнулся: «Пай-то пай, только рот не разевай»…
Большинство оленеводов, непривычных к самостоятельному хозяйствованию, спустило своих оленей в первые три года. Запрета нет, без догляда волюшка человеческая оказалась, народ такого испытания не вынес, санками мясо в поселок везли: на водку меняли, на продукты, на подарки… Бывшие директора совхозов, ветеринары, бухгалтера, помогали избавляться от подаренного государством бесценного добра: на материке в коттеджи оделись… А самое главное, почему это случилось, - совхозы развалили, денег не платили. Националы буквально пухли с голода…
Сплюнул, растер ногой, от дум рассвирепел не на шутку, тут же приструнил себя: «Не горячись, жалостливый какой стал. Сам только очухался…» Опять сплюнул. В голове пошумливало, хотелось скандала, драки.
«Ну, а как! Не успели оглянуться – фьють!.. ни рогов, ни копыт… - поднял бутылку, посмотрел, сколько осталось водки. - Пожалуй, хватит поправляться, о своей судьбинушке погорюй, оно полезней будет, всех не возлюбишь».
Но Грише страсть как хотелось о большом думать, требовалось в завершении удачного дня посострадать о несправедливо обделенных националах. Свое тогда мелким и никчемным окажется. Пришлепывая губами, отгоняя дым от сигареты, он уже рассуждал вслух:
-У кого голова на плечах, не спились ведь, не распродали оленей, хоть государство и оставило их со своими бедами один на один, и сейчас живут, не тужат. Это нищета в работниках ходит, старое в момент ожило, рабская струнка у них не на долго придремала. Возьми, а!.. - вскинул сердито руки. - Дали им свободу, ан, раз! И байская или кулаческая жилка тут как тут. Оно понятно, хорошие хозяева при царе крутились, выживали, и при советской власти не перемерли, и теперь, в пасмурное время не оплошали...
А вот взять того же Семена! Чем-то их прошлое похоже, у Гриши дед колдуном считался. У Семена дед шаманил. При советской власти одинаково пострадали. Сослали Гришкиного деда в Сибирь, Курейскую ГЭС строить, дед Семена сам дошел на кривых ногах до этой «ГЭСы», благо, рядом. «Может, повстречались? На том свете… точно. Эх! Пропали деды ни за что».
Семен бормотал как-то, что сейчас шибко большой интерес имеет и власть, и богатые к народным промыслам, мол, надо вспомнить дедовы таланты.
Гриша насмешливо согласился:
-Ты прав, сосед, и в новое время, оказывается, народ дурить несложно, хоть все про всех и знают, информационный бум...
Гриша выговорил непривычно прозвучавшие в тиши обшарпанного домика заумные слова и рассмеялся.
-Может, в нем, в этом буме, все и дело, а я придерживаюсь заповеди, «меньше знаешь, крепче спишь».
Семен качал головой:
-Не знаю, не знаю, как лучше! Все как с ума посходили: и гадают, и вещают, от всякой нечисти отвращают. Дураком надо быть, чтоб не попользоваться этим...
-Отстань! Одни от жира бесятся, у других с голоду мозги засохли, ну, а третьим, и за тех, и за этих теперь горбатиться надо. Я не пропаду, мне самому много не надо, руки есть, и вам помогаю, и государству еще останется…
Гриша от неожиданно удачных слов довольно рассмеялся.
-Да какой из меня колдун, мамка, вспоминая о деде, смеялась… пошепчет что-то, подует, и весь заговор. У тебя дед, это, надо думать, сила… знаменитый шаман, камлал по всему Таймыру, с того света людей за руку приводил, вот посмотреть бы? - обратился к посмурневшему Семену. - У внука, говорят, полон сундук идолов, истуканов деревянных? Показал бы, чего зажался? Их и продать можно.
Семен свирепо сморкнулся.
-Без них ни рода, ни семьи, и так разор… а если потеряем, роду нашему конец, - вздохнул. - Силой изымали, ссылали, даже расстреливали…
Гриша кашлянул.
-Ну, понятно, что атрибуты мракобесия. Но не все исполнительными оказались, советская власть многое прошляпила… - искоса посмотрел на Семена.
Напоминание об идолах расстроило ненца, мелко задрожали пальцы. Подумал сочувственно: «Где власть прошляпила, там и достаток… А Семен, наверное, и без его совета уже пропил обереги, вот и скуксился».
Так-то Семен - хозяин, вроде, расторопный, и хитрющий мужичок, при хороших-то генах дошел до последней черты, запивает по-нашему, а в запитии готов и жену за сотку огненной воды предложить, и любую из дочек. Щербатый Лешка поколачивает батьку, но, надо сказать, попадает от сына и сестрам, те от матки не отстают в гуляньи. Болен вроде, худ и немощен, зол… зол, зараза.
Гриша вспомнил, что только Лешка всерьез пытался достать его ножом. Даже вспотел. «Паразит, матке чуть глаз не выбил, застал с вездеходчиком»
…Мужик приехал к ним за рыбой, привез в обмен водку, проверили сетки, промерзлись, сели к столу, по кружечке с устатку выпили; хозяев напоил, сам, вроде, напился. Лешке, проснувшемуся по нужде, поблазнилось, - непотребное что-то творится на полатях - за ружье схватился, хорошо патроны не сразу впотьмах нашел, вездеходчик выскочил в пятидесятиградусный мороз голяком… Одежка в охапке…
Гриша сокрушенно сморкнулся, знал он того парня, Лешка, пожалуй не ошибся.
… благо ГТТ урчит под двигателем; на сиденье и вперед… Лешка успел все ж зеленый зад тягача обжечь картечью. А вездеходчик приморозил ступни ног о стылые гуски, пару седых волос заимел, но жажда делить постель с националками не иссякла. Перепало ему однажды за все, отпущенное богом, заряд картечи получил под грудину. Царство ему небесное, хороший мужик был, сердце не железка, запчасти для него нет…
Вавилов потянулся:
-Хватит, однако, философствовать...
Перебросил пробку-штеккер телевизора с двухсот двадцати на двенадцать вольт, подключился к питанию от аккумулятора. Прилег на кровать. Сегодня работы уже нет, а какая тут работа, если по-хорошему подумать, столько событий... Посетовал, что заячьи петли не посмотрел, но это уж завтра.
Уставился, задремывая, в экран: «Новости»… значит, восемнадцать ноль-ноль, и первой строкой заседание Думы, вопрос о продаже земли, - Григорий зевнул. - Нашли проблему, вон ее сколько, густонаселенность - один лапоть на километр… - подумал, пожевал губами. – А черта с два... И в реке рыбы меньше стало. Об озерах и говорить нечего. Они тут невеликие, хоть и много, за две-три зимы
