заправлял рыбацкой артелью. Неглупый мужик, и хитропопый… в батю, от матери – сметка и деловитость. Пил в меру. Единственный из семьи отслужил в армии, в большом городе служил, попал в роту охраны, приучился к дисциплине и порядку. Ходил в увольнения, бывал даже в театре, мероприятия… но бывал. Считал себя вполне цивилизованным человеком. Виденным не особенно хвастался. А видел он немало… охранял зэков.
Петька и важничал, и по-нашему «блюл» себя. Не лез напрасно в скандалы и распри. Заслужил - в ухо даст, нет - промолчит. С родичами держался особо строго, поблажек им не давал. Но по другому характеру большому, безалаберному роду и не выжить. Оленей, розданных при ликвидации совхозных бригад, глава семейства и младшие братья в два года, пока он был в армии, прокутили. Колька сохранил полста штук, да и то за счет тестя, богатющего, куркулистого одноглазого Савелия. Число голов оленей у него доходило до пяти тысяч. Леноватый Колька периодически сбегал то к батьке, то к Петьке на Енисей, где он сбивал с толку Лешку, младшего. Они подворовывали у брата рыбешку, пили, колобродили. Не раз мял им Петька бока, но все ж родня… жалел. Лешку запирал в ледник, Кольку отвозил Савелию, где ждали парня жена и трое детей...
Заботы
В короткую осень Григорий не раз мотался на Енисей, к Петьке за рыбой, подрабатывал извозом. Все ж кой-какой заработок, шестьдесят километров туда, назад, свою часть рыбы коптил и продавал. И Асю хотел видеть, завлекал девчонку простенькими подарками, но подступиться к девке по настоящему не решался. Ну, случился грех, да и бог с ним… да куда там, не забыть никак. А Ася, как чужая… никакого внимания, Гриша извелся. Когда пошел омуль, две недели вкалывал на путине. Вся семья работала, как проклятая. Но Аську оставили в стойбище, на сторожах. Невод тянул маленький тракторишка. Петька за рычагами сидел. Рыбы брали за один замет тонну, не меньше. Под расчет Грише насчитали очень неплохо, получил и наличными, и два ящика омуля прихватил, и трехлитровую банку икры Петька дал. Долго не раздумывая, Гриша рванул к себе.
До бугра, обдуваемого ветерком и осенним ласковым солнышком, часа три неспешного хода. Вавилов, часик порулив в спокойствии и неге, отошел, оттаял телом и душой под звук ровно работающего мотора, спал с него рабочий зуд. Заглушив движок, ткнулся носом дюральки в низкий галечный берег. Тяжело вздохнув, закурил, пустил дыма в звонкий воздух, осмотрелся как следует. Голое место, тихо, гнусь почти отошла, остатки по кустам да в траве роятся. Долго сидел, жадно вдыхая и радуясь одиночеству. Еле выдержал работу. Одним самолюбием и удержался от желания удрать с тони.
Ненецкая пацанва под руководством пластающегося наравне с ними Петьки работала по двадцать часов. Морось… холодная, нудная, временами со снегом, в сапогах хлюпает, по лицу и за шиворот течет вода, глаза заливают и пот, и дождь. Обсохнуть не успеваешь, еще и трактор… старенький, пускач ни к черту, магнето еле дышит. Гриша, посмотрев на бесплодные попытки Петьки запустить двигатель, грубо толкнул его.
-Свали, это тебе не хореем в бока оленей тыкать…
Сейчас, вспомнив, как махали братья ножами, сплюнул:
- Паразиты неблагодарные, чуть не прирезали…
Сидел он в лодке, любовался закатом; по галечнику бегали кулички, деловито долбая длинными носами себе под ноги; чего там они находят, непонятно, но бегают шустро, то и дело клюв в камни бросают. Шлепала на мелководье рыба. Свежий ветерок доносил расколотые на разные оттенки запахи тундры. А их столько! Незримо веял над тихой рекой очень резкий запах, ни с каким не спутаешь, это от далекого костра, огонь поддерживался тальником. Пахло и похлебкой, а лаврушкой несло так, что Гриша чуть слюной не изошел, но сидел, не шевелился. Довольство в душе усмиряло натруженное тело - не спасовал, хоть и старше всех, работал наравне, выдержал… Уже не так крутило поясницу, отпустило и мозжившие колени. На сига не остался. Замотал головой, замахал руками:
-У меня хозяйство, техника без присмотра, нет и нет.
Петька отсчитал двадцать тысяч, подумал, приложил еще пять.
-Это за трактор. Если б не ты, и половины не сделали б.
Гриша докурил последнюю сигарету, дождался захода солнца, полюбовался, как оно, пылающее, озарив далекий лес, медленно скрылось за ним. Небо сразу же перелилось с голубизны в синеву, яркую, чистую и бездонную. Заметно похолодало.
-Ну вот, вроде и оклемался. Пора и до дома… Два месяца прошло, как в сторожах остался, всего-то…
Отдохнув, не так мрачно вспоминал путину. Ну, и то сказать, обижаться рыбакам нечего: поуродовался с месячишко, зиму живи, грей бока на печи. Вздохнув, тронул веслами маслянистую воду… «Может, Аську встречу, заберу, однако». Поежился, шлеп-шлеп, выгреб на стремнину, дернул стартер и пошел. К причалу поселка вырулил по-темну, у стенки светло, три крана прожекторами фар пугают сгущающийся мрак, стоят машины под погрузкой. На фарватере баржи жирными телами распластались, тут же буксиры верткими окунями в засаде притаились. Заканчивается навигация, последние грузы добирают. Лодку приткнул к старому пирсу.
«Эх, Аську б встретить», - проговорил вслух, вышагивая к поселковому магазину. Завернул на почту, но она уже не работала. К магазину вышел, когда и звезды стали проявляться на темном небосклоне. Над входом фонарь висит, светит хорошо, поэтому Асю узнал сразу: с разбитым носом, грязная, как свинья, отирала спиной стенки магазина. Возле нее стоял замызганный, запаршивевший бичара. Гриша цыкнул на мужичка:
-Сгинь!..
В раздумье смотрел на девчонку, та упорно шарила руками по стене, пытаясь найти опору обвисающему телу. Видать, даже не понимала, что с ней, где она. Обреченно крякнув, взял за шиворот куртки, посадил на крыльцо.
-Сиди, домой сейчас поедем.
По-видимому, узнав его голос, Ася покорно сунулась головой в колени, привалилась к поручню.
-Сиди, продуктов возьму.
Тащить ему пришлось не только мешок продуктов, но и девчонку. После некоторого колебания взял литр водки. Дорабатывая у Петьки, чувствовал себя болезненно, а последние дни и температурил. Условия проживания- хуже некуда, бичевник... С потолка льет, печка одним дымом топится. Если не заболеет, удивительно. Девку править, в порядок привести надо.
Ася спала, легкое поначалу тельце теперь увесисто давило плечо Вавилова; сделав из веревки ручку, тащил, кряхтя, и мешок у ноги.
-Надо было б взять её на путину. Оставили дома, разве усидит… - ревниво сопел Гриша. - В поселке всякой рвани хватает.
У лодки осторожно снял девчонку, та не просыпалась, держалась за него, посадил на капот, прислонил к фонарю лодки. Раскинул спальный мешок на деревянном настиле лодки, уложил Асю на него, укрыл дождевиком. Приладил фару, посидел, покурил.
Хорошая ночь… Тихо, заметно подмораживает, звезды ярко и безжалостно мерцают на черном небосклоне; там густо, а там пусто, как будто сыпанули небрежной рукой. У причала, несмотря на ночь, так и кипит работа, гудят моторы лебедок, звякают цепи, гортанно, резко перекликаются стропали и грузчики. Вавилов позавидовал и себе, и работягам. Себе за то, что отработал в полную силу, устал, но и заработал. Мужикам… что и они устанут, и им отдых будет.
-Эх-ха! - стукнул уключинами, погреб на середину реки. Запустил двигатель, прогрел и заскользил… будто по небосклону, так тиха и недвижна вода. Слева, из-за бугра, из-за далекого пойменного берега выглянул рог месяца, дорожку от фары посеребрил мертвенный отблеск. Выключил фару. И жуть охватила Гришу. Мотор ровно гудит, но лодка как будто увязла в темь, лишь все ближе подступавший высокий срез правого берега, белевший корневищами лиственниц, выявлял движение. Ася застонала, дернулась, закрыла лицо руками: «…не надо, я… не надо…»
- Эгей! – гаркнул Вавилов. – Просыпайся, алкашка! Домой приехали.
Девчонка притихла. Гриша рулил, посматривая на свернутое комочком тельце. Жалостью захолонуло под сердцем, взгляд замутился.
-Что за дикость! Человек ведь. Что ж мы за суки. Ох, и падлы мы, люди.
Вспомнил про Найду. Ее оставил сторожу, на даче.
Тот согласился присмотреть:
-Не обедняю, своих пара, еды хватает. Наскакивают крутейшие, хлебалова наберут, закуси на взвод, все остается, так что барбосам хватает, разожрались.
Сосед, заметив ироничный вопрос в глазах Григория, в сердцах добавил: - Да, да!.. Прислуживаю. И баб тащат. Баню им готовлю. Так что, милости прошу. Но спинку не тру. Заскакивай. На семи ветрах, поди, не до бань.
-Не до бань… - согласился Вавилов. - Омулька привезу, расплачусь.
-Давай!
Сегодня не до бани, а завтра можно с утра и навестить приятеля. Как он назвался, Серега Панин? Вроде так.
Наконец, и стоянка экспедиции, вершина холма надвинулась темной громадой, прикрыла звезды, стало еще прохладней.
-Вот ты и дома, - проговорил Гришка, заглушив мотор. Тишина липко, плотно вязла в ушах. Мирно журчала о борт вода, лодка по инерции скользнула к берегу, со скрежетом ударила о камни.
-Вот мы и на месте, - повторил Вавилов. - Поднимайся, Асюха! На этот бугор я тебя не втащу.
-Я сама, - вдруг неожиданно бодро произнесла она.
-Ну, и молодец! Вылазь и ползи вверх, да не оступись, а то лови тебя.
-Сам не кувыркнись.
Привязав лодку, спрятал спальный мешок и плащ в носовой отсек, поднял мотор, отсоединил аккумулятор. С мешком на плечах полез и Вавилов к светлеющему, звездному срезу. Раза два он, действительно, с трудом удерживался на крутом подъеме; хорошо, поручень из троса натянут, а то б действительно кувыркаться донизу. Обходить не захотел - круг метров триста. Не терпелось в тепло, под родную крышу, печку затопить.
-Есть ли дрова?.. Не упомнить. Дизелек запустить, тэны включить.
Выбрался наверх, отдуваясь, охая и кряхтя, тело гудело от ломотной боли, сердце пульсировало в ушах.
-Заболел, едрит ее, - ругнулся вслух Григорий. - Как пить дать, заболел.
-Ничего, вылечишься, - Ася уже сидела на крылечке вагончика. Светился красной точкой огонь сигареты.
-Богатая ты, однако…
-У тебя в плаще нашла, и спички там.
-Денег, случаем, не находила? – озлился Григорий.
-Искала. Пусто. Заработал чего?
-Подвинься, дай в хату пройти.
-Нашел хату… Ты ж, вроде, не хохол.
-Кто б говорил. И откуда такая грамотная? Месяц не виделись…
-За месяц много воды в Хете утечет.
Наконец, приржавевший замок поддался усилиям Гришки, он распахнул дверь.
-Прошу, мамзель. Правда, отмыть тебя надо б.
-Пока ты песком по горе сыпал, я умылась. Вон бочка на углу домика стоит, до краев дождями налило.
-Каким песком? – неприятно удивился Вавилов.
-А что, червонцы из тебя сыпятся?
-Ну да, действительно… Лампу раскури, не забыла, как?
Ася не ответила. Вавилов наощупь снял сапоги, скинул телогрейку.
-В лодке рыба и икра, кабы чего…
-Они же соленые, ни хрена с ними не случится.
-Подруга, язык попридержи, быстро ты, однако, осваиваешься.
-Как умею, как учили…
-А ну, поскромнее, девочка. А… понятно, похмельный синдром. Давай печку растопляй, я дизелек крутану, по телику соскучился.
-Я в поселке насмотрелась.
-Оно, конечно, цветной, небось?
-И цветной, и видики.
-Парнуху?
Ответа не слышал, гремел соском умывальника, крякая, обливая горевшее тело водой. До красна растер торс махровым полотенцем. Плюхнулся со всего маху на лавку, привалился спиной к стене.
Ася
