труха; прихватив Асю, съездил к себе за деньгами, и в час они домчали до поселка.
Заскучав без живого человека, обрадовавшись радушному приему, купил националам мешок муки, сахару, чая, хлеба, мелочи всякой. Разгрузили им, потом поехали за продуктами Вавилову. Конечно, взяли водки. Скромненько обошлись двумя бутылками.
-Выпилось, однако! – сожалеюще разводил руками Семен.
Гриша беспечно махнул рукой:
-Поехали, гулять так гулять, один раз живем...
Ринулся в поселок. Катя пошепталась с Асей, и в этот раза поехала она. Помогла Вавилову принести ящик с водкой, сказала, чтоб ехал назад один, она останется у знакомых, денег на две бутылки попросила. Гриша осуждающе покачал головой, но денег дал. В этот раз пригласил соседей к себе в балок, запустил движок, телик включил, хотелось порадовать новых друзей, какая-никакая, а культура.
-Неплохо устроился… - буркнул Семен.
Ася и Маргарита тут же прилипли к экрану. На бесстрастных лицах жили лишь их глаза, смотрели, не отрываясь.
Семен пытался скандалить:
-На стол подайте, уставились, куклы, как первый раз увидели!
Женщины шикали на него, даже от выпивки отказались.
Гриша еле успокоил недовольного Семена:
-Соскучились, пусть глядят, нам больше достанется.
-Однако… пусть глядят, - подумав, согласился Семен. -Однако шибко скучают по телевизору. Я больше на улице, а они в чуме: кроят, шьют, руки устают, глаза устают, пусть смотрят.
Грех, он и в Африке грех.
По поводу Аси дурного Гриша не держал, у него дочки старше. А с Маргаритой еще в Семеновом балке нашли общий язык. Ходили за водой и познакомились поближе: оскользнулись на крутом спуске, упали, слякотная земля не помешала жарким объятиям… Националов в гости пригласил не просто так, в застолье подливал Семену до полного его одурения, отводил спать в дизельную, отсылал Асю на берег промывать рыбу, и в свое удовольствие развлекался с Маргаритой. Девчонке каждый день находил занятие: сетки трясла, перебирала, кусты рубила на дрова. Та сердилась, но и мамка напутствовала:
-Иди, надо помогать, хлеб-соль кушаешь, помогай Грише.
Ася норовисто отвечала:
-Сама помогай, ты тоже хлеб-соль ешь!..
Вавилов, поглядывая на них, насмешливо почесывал в затылке: девка мамку ревновала, оттого и злилась. Ну и дура, нашла себе ровню.
За неделю попойки поистратился Вавилов крепко, всех припасов лишился, и ночью, проснувшись, как от толчка, решил, что пора с гуляньем завязывать и дорогим гостям показать на порог. Что и сделал поутру. Отвез хныкающее, страдающее похмельем семейство на стойбище.
Лед прошел, вода спадала, рыба из озер скатывалась в реку, хотелось успеть набрать побольше впрок: в магазине продавщица просила и соленой, и копченой, и гуся. И Вавилов, отправив гостей, работал хоть и с удовольствием, но оказалось, тяжеловато одному, частенько поглядывал в запарке в сторону Семенового стойбища. «Не обязательно же в пьянство да блуд ударяться!.. - успокаивал себя, и тут же признавался: - Сорвусь, увижу бабу, как пить дать, сорвусь».
Тундра наливалась зеленью, подсыхала освобожденная от воды пойма, осока в момент навострила свои позеленевшие пики. По буграм проклюнулись цветки: жёлтенькие, голубенькие, они робко гнулись под ветерком, но даже ночные заморозки переносили бесстрашно. Гриша усмотрел, что много будет голубики, кусты вокруг бугра и в низине густо усыпаны соцветиями, уже готовившимися распуститься. С южной стороны весь пологий спуск площадью с гектар занимала морошка. Под ногами, по всему бугру расползся брусничник. «Без ягод не останусь, сахару мешок куплю, варенья наварю, соков наделаю, компота, и так надавлю ягод. На хрен мне эта цивилизация…»
Гриша вечерами обязательно находил время выйти на улицу, жесть стены домика и доска лавочки потемнели от постоянного соприкосновения с его телом. Поглаживая натруженной рукой мозжащие колени, подолгу разговаривал с Найдой, изредка с наслаждением трепал собаку по загривку, ласково почесывал между чутко стоявшими торчком ушами.
«Слушаешь, зараза…» - бубнил он, оторвав умиленный от вида открывавшихся просторов взгляд, и обратив его на собаку. Всякий раз, как он садился на лавку, прижимался к стене домика спиной и устремлял взгляд в необъятные дали, его охватывало необъяснимое чувство осознания наступления в следующий миг чего-то важного. Он коротко ждал в предчувствии озарения, но… но… Воспрянув в радостном ожидании, вскоре сникал, сидел, пригорюнясь, пытаясь понять, что ж так его тревожит. Свободы хотелось? Так вот она! «Боишься, что кончится весь этот рай? Так от тебя зависит, как дальше жить, можешь и навсегда тут остаться. Дела неоконченные зовут? А если они? И кто определил конец этим делам? Останусь на этом бугре, и все мои дела…» - сердился Вавилов.
Чвыкали птички, мелькая малыми тенями в кустах тальника. Шуршали под старыми досками то ли лемминги, то ли мыши. Найда без роздыха всю землю перерыла на бугре, излаялась до хрипоты, теперь лежит и она, отдыхает.
Все ж поехал в поселок, пяток гусей отвез и рыбы килограмм пятьдесят продал в магазине и тут же отоварился. Подкупил съестного, а для поправки духа - водочки. Не задерживаясь, отправился назад, знакомых тут не было, а собутыльниками обзаводиться не хотел…
Это любовь? Если ты стар, а она молода...
…Гриша, в меру довольный жизнью, отдавшись воспоминаниям, лежал на кровати, часик и придремал; уже вставал дрова в печку подбрасывать, да прилечь нужда заставила. Лежать резона нет, пора ужинать, но тревога и слабость поселилась в том месте, где душе предполагается притаиться. Устал, это само собой, но когда он не уставал…
А лежит сейчас не праздно; доволен-то доволен, да тревога мысли кружит, одолевают думы о конечности человеческой жизни, и что ускорил он её окончание по причине головотяпства, по молодости наплевательски относился к своему здоровью. Стукнуло с полчасика назад, согнулся в сарае дрова накладывать, под лопатку вначале легко кольнуло, а потом так дало, как шило воткнули. Сдаваться не хотел, потер ладонью левую сторону груди, дров две охапки занес, присел на крылечко дух перевести, решил еще и перекурить… Достал из мятой пачки папироску, но опять невпопад стукнуло сердце, воздух разрядился, стало его совсем чуть-чуть, пощелкал по папиросе ногтем, с сожалением дунул в мундштук, нюхнул, спрятал в пачку. Жадно и мелко дыша, откинув голову, поднялся, шагнул к распахнутой двери, постоял, придерживаясь за косяк, прислушиваясь к себе. Вроде отпустило, добрел до кровати, лег ничком, так и не выпустив пачку папирос из руки, задохнувшись, перевернулся на спину, ворча и сожалеюще посмотрел на папиросы, кинул на стол. Задержал взгляд на бутылке с водкой, прикорнувшей у края стола, сглотнул слюну. Надо встать, тарелка с ухой, рыба жареная на сковородке ждут едока; поработав, хотел посидеть, перекусить, холодненькая ущица очень бодрит и жажду утоляет, особенно похмельную, и кофейку хотел попить, взбодриться. Неимоверно душист экзотический напиток в его диких местах. А ведь и кофе для сердца вреден. Неприятно удивился вспомнившемуся предупреждению, вычитанному в гороскопе журнала «Наука и жизнь», о том, что ему, в год Тигра, воздерживаться надо от всяких соблазнов. Журналов то у него целый ящик, Юрка привез, грузили у библиотеки в мусоровоз, выпросил...
Погладил грудь над сердцем.
-Не доведет пьянка до добра. Еще и бабы эти, особо Маргарита, лошадь необъезженная, все здоровье забрала. Жалуется, что Семен уже давно не дееспособен. Вспомнив ненку, молодецки успокоил себя: «Не верблюд же, ухайдокался…» Скривился презрительно, ну, и отдохнул, расслабился, так и остепениться бы надо, зачем поперся опять? – хмыкнул. - Зачем, зачем… затем!»
И не раз ездил. Но тянуло его уже не к Маргарите - Аська перед глазами стояла; часто вспоминал, какая она ладненькая да смышленая, как ловко с его хозяйством управлялась, пока он пьянствовал и развращался с Маргаритой. И надо же такому случиться, как притянул девку своими сожалениями да переживаниями.
Он и сейчас вздрогнул, вспомнив, как осторожно постучали в дверь. Придерживая рукой горло, открыл. Ася в проеме двери стоит, легка на помине, разрумянившаяся, глазенки сверкают, пар от нее - и носом, и глазом видно - валит: и дымом тальниковым, и шкурами кислыми, прелыми пахнет, и здоровым женским телом. Этот дух Вавилов и мертвым учует…
-Ты как сюда попала? – вытаращился на нее Гриша.
Потупила глазки, ножкой шаркнула, ну, девочка… за спичками пришла … огонь нечем разжечь.
-Заходи… - Вавилов недовольно посторонился. - Я ужинать собрался. Как же ты по слякоти, да такое расстояние… сколько шла?
Ася плечами пожала; дрянненькая, замызганная малица, до середины мокрая, сапожки грязные.
-Ну, раздевайся, ноги сухие?
-Нет, вся намокла, провалилась в ручей.
-Ну, черт! Простудишься. Раздевайся, поищу теплого.
Приодел девку в шерстяное белье, порылся в мешках, нашел поменьше, кинул за казенку.
-Иди, переоденься, завтра баню стоплю, сегодня тяжело мне, авось, не заболеешь до бани. Он сидел за столом, когда Ася вышла. Пояском стянула рубаху, штаны плотненько обтянули бедра. Хоть и мешковато, пообвисло местами, но все ж молодое выпрыскивает наружу круглыми упругими обводами.
Как мартовский кот забегал вокруг девки. Сопротивлялась… вяло, больше для формы… глаза прикрыла…
Мамаша, не в пример дочке, искусна в постели, бесстыдна и ненасытна. Ну, а далее, как и задумывалось, наверное, Семеном, опять поехали в стойбище, и за неделю спустил Вавилов все деньги, которые берег на черный день. Вот уж действительно… черный день… Собрал чертово семейство и опять отвез протокой к стойбищу. Высадил на берег, надеясь больше их не увидеть. На Асю не смотрел, совестно, ругал себя… и кобель старый, и безмозглый дурак.
В волнении так дернул за шнур стартера, что чуть не слетел в воду, умостился на сидушке, вобрал голову в плечи и, не обращая внимания на крики Семена, дав газу, рванул к своему берегу.
Вода спала, протоку, по которой он ездил к националам, прикрыло. Сетки, выставленные на разливе реки, в очумелом гулянье прозевал, унесло их вешним льдом, и вынужден был Гришка менять производственный бензин на рыбу.
С верховьев пошли лодки с рыбаками, везли рыбу на продажу, закупали в поселке и продукты, и топливо им нужно позарез. Останавливались у Вавилова погреться, чайку попить, не каждый, но останавливались. Но это сразу после ледохода. А далее, как потеплело, как река ушла в русло, в верхотуру к нему ползти себе дороже, мимо пошли… Но Вавилов успел, подсуетился: мужикам - бензин, они ему - рыбу; солил, в ледник складывал, подкоптив, сам пару раз свез в поселок; свежую продал и копченую продал, малосол в столовой поменял на продукты. К осени смог накопить достаточно запасов, выменял на бензин сеток.
Ну, а тут опять в гости соседи, мальцы Семеновы с Енисея приехали на лодках, и к нему зашли. Обрадовался, почти все лето один, в поселок с рыбой националы мчат, некогда, спешат к цивилизации, к огненной воде. Из поселка - пропитые, больные, не до гостей - мимо, все в чумах брошено: олени, собаки.
Познакомился Гришка с братьями Аси. Рыбачили те на большой реке. Сдавали рыбу артельно, деньги у них водились. Старший, Петька,
