футбольном матче): Судья перехватил пас и пробежал восемьдесят ярдов для тачдауна.
МАНОЛИТО: Судья?
БРЭКЕН: «Да, он был старым защитником Нью-Йоркского университета и никогда раньше не был в безопасности — ха-ха-ха!
Первое, чего я не знал об этом, было то, что означает Нью-Йоркский университет.
Одна из самых больших шуток в шоу была о многих девушках в Потоватами, которые носили шапочки на головах. Шапочки были круглыми, и они закрывали затылки девушек. Все парни пытались выяснить, имеют ли шапочки какое-либо значение.
Сцена началась с того, что Эдди Брэкен был на сцене один, затем вышел я, а за мной Хэл Лерой, великолепный танцор, который также, в пьесе, играл в задней зоне в команде.
МАНОЛИТО: Я узнал, что означают шапочки.
БРЭКЕН: Что?
МАНОЛИТО: Ну, все девушки, которые носят шапочки, это... э-э-э девственницы.
БРЭКЕН: Да ладно, этого не может быть.
МАНОЛИТО: Да, именно так. Один из парней нам сказал.
БРЭКЕН: Он шутил или что-то в этом роде.
МАНОЛИТО: нет, нет, он не шутил. Те, кто носят шапочки, все девственницы.
БРЭКЕН: В это трудно поверить.
МАНОЛИТО: Я знаю — их так много.
«Ух ты! Какой смех!»
И я не знал почему. Сначала подумал, что это может быть религиозная шутка. Ну, вообще не понял связи, пока Эбботт не объяснил мне.
Кстати, сцена продолжилась тем, что моя спутница на вечер, Мэри Джейн Уолш, вышла, чтобы встретить меня. Она останавливала шоу каждый вечер, исполняя замечательную песню «Give It Back to the Indians».
МЭРИ ДЖЕЙН (с сильным южным акцентом): Ты готов пойти на вечеринку?
МАНОЛИТО: о да, как мы вместе попадем на эту вечеринку?
МЭРИ ДЖЕЙН: (с многозначительной, кокетливой улыбкой): ну, ты просто пойдёшь со мной, ты, высокий и красивый кубинский грубиян, и узнаешь, все.
Манолито внезапно понимает, что у его милой, сексуальной спутницы нет шапочки на голове. Он поворачивается и смотрит на Брэкена и Лероя, в центре сцены, и указывает на её голову. Затем снова смотрит на неё, «чтобы зрители могли действительно увидеть мое выражение», как сказал Эббот. Беру её за талию, с большой, большой улыбкой предвкушения на лице, выхожу вместе с ней.
Моё единственное предыдущее знакомство с тем, что считал американским юмором, было основано на наблюдении за несколькими американскими туристами, которые приехали в Сантьяго, и моей реакцией в то время было «Какая кучка глупых персонажей». Они все, казалось, носили смешные шляпы, пытались играть на маракасах или бонго и выставляли себя на посмешище, пытаясь танцевать румбу и смеясь друг над другом как черти.
Иногда кто-нибудь из них рассказывал вам шутку на английском, и вы говорили: «No sabe». Затем они пытались перевести ее на испанский, и, конечно, тогда это вообще не имело никакого смысла, особенно шутки, которые были связаны с игрой слов. Поэтому вы говорите, - Какое, черт возьми, чувство юмора у этих персонажей? Они на самом деле кучка глупых людей.
Позже, когда приехал в эту страну и пошел в старшую школу, и, конечно, во время показа Too Many Girls, узнал об американском чувстве юмора и понял, что они не глупые люди, которые выставляют себя дураками и смеются над какой-то идиотской шуткой, но и начал восхищаться их чувством юмора. Начал понимать, что у них гораздо лучшее чувство юмора, чем у нас, латиноамериканцев. Американцы умеют смеяться над собой, высмеивать не только себя, но и свои недостатки. Это одна из вещей, которая делает эту страну такой великой.
«Too Many Girls» открылся за городом, в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, 28 сентября 1939 года.
Нью-Хейвен был выбран, потому что это хороший студенческий город, и все наше шоу было о студентах, футболе и сексе. (Да, в 1939 году студенты тоже этим занимались.) Так что это был хороший город, чтобы попробовать шоу. Оно имело большой успех в первый же вечер. К тому времени узнал больше о том, что означают шутки, и мне нравилось играть свою роль, но был зомби в тот первый вечер, когда вышел на сцену перед полным залом.
Первый большой смех, который испугал меня до чертиков. Никогда не слышал, как полный театр действительно смеется над шуткой, чувак.
Какой это замечательный звук, и какое сенсационное чувство!
Всегда запомню Нью-Хейвен как место, где впервые получил такой кайф.
В первый вечер мы исполнили песню «Harvard Look Out», за которой последовало изменение темпа для номера конга в конце первого акта. Занавес опустился под громкие аплодисменты. Затем мы услышали крик помощника режиссера: - Места! ! !
Поэтому вернулись, и занавес снова поднялся. Люди все еще аплодировали, теперь уже стоя.
Во время антракта мистер Эбботт заглянул в нашу гримерку и сказал: -Эй, Деси, для любителя ты отлично справляешься, малыш. Так держать.
Как бы он ни был занят в первый вечер, нашел время, чтобы зайти в гримерку, и сказать это. Для меня это значило очень много.
Затем Брэкен сказал: - Знаешь, что мы только что сделали?
- Что? — спросил я.
Это был конец первого акта.
«ОНО это знает».
- Я знаю, что ты это знаешь, но чего ты не знаешь, так это того, что занавес не поднимается в конце первого акта. Занавес опускается — конец первого акта — и люди выходят, идут через улицу, покупают пару быстрых рюмок выпивки и, когда звенит звонок, возвращаются на второй акт. Никто не останавливает шоу в финале первого акта.
— Это то, что мы сделали?
- Да, это то, что мы сделали. Мы остановили шоу этой твоей штукой с конгой.
Я подумал, что он просто пытался заставить меня почувствовать себя хорошо, и это действительно было правдой, и происходило почти каждый вечер в Нью-Хейвене, позже в Бостоне, и тем более в Нью-Йорке.
Мы играли одну неделю в Нью-Хейвене.
Следующая остановка: Бостон.
После премьерного выступления у мистера Эбботта было довольно много заметок для всех в актерском составе. Закончив с нами, он повернулся к Ларри Харту и сказал: - Ларри, нам нужно как минимум еще два припева для «I Like to Recognize the Tune».
Этот номер остановил шоу в тот вечер, и хотя актеры были готовы с двумя дополнительными припевами, которые они спели, зрители все равно хотели еще. Мэри Джейн Уолш, Эдди Брэкен, Ричард Коллмар и Марси Уэсткотт исполнили этот номер.
Ларри заглянул в карман пальто и достал конверт, положил его на репетиционное пианино на сцене, взял карандаш и начал писать. Так мы его оставили, когда пошли в ресторан через дорогу от театра на вечеринку, которую Роджерс, Харт и Джордж Эббот устраивали для актеров и друзей, приехавших из Нью-Йорка.
Примерно через полчаса пришел Ларри, подошел к мистеру Эбботу и Дику Роджерсу и сказал: - Что вы думаете об этом? - потом он передал им конверт. Там было написано еще три припева, которые оказались так же хороши, если не лучше, чем те, что он написал раньше. Невероятный ум!
Слова песен Ларри всегда рассказывали историю так хорошо и так полно, что вы могли бы использовать некоторые из них в качестве основы для фильма. «Кажется, мы стояли и говорили так раньше. Мы смотрели друг на друга так же тоже тогда.
Но я не могу вспомнить, где или когда».
Это случалось с каждым. Иногда вы появляетесь в каком-нибудь месте и думаете: - Я уже был здесь раньше; но знаете, что никогда не были, и все же ... Другое это: «Я не знал, который час. Потом встретил тебя. О, какое это было прекрасное время. Как возвышенно это было».
Есть определение гения, и мне оно очень нравится. «Человек, который может сделать что-то необычное, чего никто другой не делал раньше, и особенно то, что принесет пользу человечеству, или человек, который делает свою работу лучше, чем кто-либо другой, мог бы сделать ту же работу».
Ларри Харт, должно быть, являлся гением. Он подходит под обе категории.
11
В поезде в Бостон почувствовал, боль в одном из пальцев ноги. Это беспокоило меня уже пару дней, но не обращал особого внимания. Снял ботинок и носок, посмотрел на палец. Он был весь синий. Одна из девушек увидела это и сказала: - Тебе лучше показать ногу мистеру Эбботу, Деси. Она выглядит ужасно.
Подошел к мистеру Эбботу и сказал: - Мне не хочется беспокоить тебя, но кое – кто посоветовал показать это тебе.
Он спросил: - В чем дело?
- Ну, посмотри на палец ноги... Должен сказать, что мистер Эбботт был немного ограничен в средствах. Он не брал с собой ни одного лишнего человека.
Когда Ван Джонсон узнал, что у меня проблемы с пальцем, испугался и подумал, что ему, возможно, придется искать дублера, — вот это мне повезло! - закричал он. -Брэкен — я могу, Коллмар — я могу, Лерой — я могу. Но как, черт возьми, я собираюсь сыграть этого кубинца?
Пока он болтал, ему примеряли темные парики, чтобы посмотреть, можно ли заставить его выглядеть латиноамериканцем, что довольно сложно сделать с высоким, голубоглазым, веснушчатым, рыжеволосым, типичным американцем, как Ван.
На следующий день он пришел в больницу ко мне, и сказал: -Поговорим!
- О чем?
- О чем угодно. Просто поговори. Мне сегодня вечером нужно изобразить твой акцент.
- Ты будешь играть мою роль?
- Ага, разве не в этом дело? Вот в чем мое паршивое везение. Это должен был быть ты.
- Останься. Я поговорю с врачом. Он сейчас приедет сюда.
Появился доктор, и после того, как он осмотрел мою ногу, я спросил: - Слушай, Док, разве нет чего-то, что ты можешь сделать, чтобы я принял участие в этом чертовом спектакле?
- Думаешь о том, чтобы сыграть в шоу?
- Ну, если ты можешь обезболить эту ногу на небольшой промежуток времени, тогда вернусь сюда, чтобы вы поработали над ней ночью.
В начале они положили несколько горячих компрессов на нее, а затем сделали пару уколов. Врачи пытались определить, смогут ли они вывести инфекцию без необходимости в операции.
Доктор сказал: - Хорошо, давайте попробуем.
Ван был в восторге. - Слава Богу! Слава Богу! — обрадовался он.
Итак, в течение первых трех вечеров в Бостоне врач делал мне обезболивание ноги, скорая помощь доставляла за кулисы — я переодевался для своей первой сцены —и играл в шоу.
После скорая обратно приезжала за пол часа до финала последнего акта, а затем увозила меня в больницу.
К тому времени уже начинало проходить. Как только я возвращался, медсестры были готовы с компрессами и всем остальным. Они работали со ступней всю ночь и весь следующий день, пока не наступало время обратно ее обезболивать.
За три дня и ночи вылечили мою ногу. Сутки спустя врач сказал: - Я хочу вас увидеть. Вы приедете сюда?
- Моя нога в порядке, док, вы отлично поработали.
- Спасибо, я рад это слышать, но все равно хочу вас увидеть.
- Но, Док, мы репетируем новые тексты для открытия в Нью-Йорке. Она больше не беспокоит меня, поверь мне, и цвет естественный.
- Да, я вижу это, но как только сможешь, пожалуйста, приходи.
- Хорошо доктор.
Зашел в его кабинет и заметил, что он выглядит мрачным и грустным. Мы стали довольно хорошими друзьями, пока он помогал мне те три ночи в Бостоне.
Он продолжил: - Сядь, сынок.
Я подумал, «Боже мой, что теперь?»
-Мне не хочется тебе это говорить, но у тебя сифилис.
-У меня что? – переспросил у него.
- Сифилис. Видишь ли, мне пришлось проверить твою кровь из-за вируса в ноге, и тест показал, что у тебя сифилис.
Мне было двадцать два года. Шоу имело большой успех, но оно еще даже не достигло Бродвея. И этот врач сидел передо мной и говорил, что у меня сифилис. В те дни это было хуже смерти. Лекарства кроме пенициллина еще не было — ничего. Странно, сколько мыслей приходит в голову
