Цунами тоталитарной идеологии

всецело так наглядно ознаменовывая новую эру в деле буквально вот всегдашнего кровавого насилия всею той своей нечестиво обратной изнанкой вскоре и оборачивается, та донельзя отвратительно чуткая на ухо и крайне зоркая на глаз революционно бесхитростная мораль.
Правда, те люди, что некогда томно и печально так уж и были всею душою славно устремлены куда-то в ту никем и никак пока недосягаемую дальнюю даль разве что лишь блаженно желали буквально-то все и вся чисто на ходу раз и навсегда переменить к тому самому вовсе ведь невообразимо единственно наилучшему.
А между тем коли, кому и удастся столь верно и расчетливо и впрямь фактически так чисто же наводнить весь этот огромный мир добрейшими и светлыми мыслями о том весьма безмерно возвышенном благе высокой духовности, да вот, однако те самые лихие и чисто житейские неудобства все это вовсе-то никак не исправит.
Однако кое-кто вот так и горит желанием гордо поднять флаг величавой свободы и одним только духом идей омыв простой люд уж и сделать его гордым хозяином всей своей новой и куда поболее светлой судьбы.
Ну а общественное зло – мы его раз и навсегда всецело изымем из всей этой нашей жизни и совершенно же всячески вскоре ведь изведем, под самый тот еще чертов корень.

214
Однако чего это тут вообще попишешь раз всеблагими усилиями по тому до чего многозначительно полноценному искоренению всего того истинно же безжалостного угнетения рода людского и был весьма неотложно затем вполне воздвигнут именно тот всемогуще новый, никем доселе попросту и не виданный трон современного, как правило, более чем немыслимо сентиментального тоталитаризма.
И тот вобрал в себя все мечты, издревле еще являвшиеся во сне и наяву всяческим стародавним тиранам.
Однако когда-либо, даже и только ведь веком так ранее действительно выстроить монолитное здание современной и впрямь безнадежно всепоглощающей диктатуры было бы вовсе никак совершенно же невозможно, и прежде всего как раз так поскольку, что явно бы оказалось вовсе вот именно неоткуда брать для его постройки свежие кирпичи.
Но зато в это наше новое достаточно просвещенное время и вправду как-никак появились не только какие-то жалкие кирпичи, но и целые строительные блоки столь хорошо подогнанных друг к другу идеологических установок, начисто обрубающих буквально всякую былую связь между массами и их прошлыми бытовыми корнями.
Да и вообще возникла система строго очищающая зерна от плевел по принципу устранения на воле всякого того сколь вполне в волю осознающего себя свободомыслия...
И оно ныне оказалось непросто под запретом, но еще и явно довелось ему отныне уж быть всецело выведенным за всякие пределы человеческих законов, а потому с ним разбирались вполне соответственно одним лишь самым так броским росчерком пера.
Причем карали при Сталине не только за те толком и не высказанные крамольные мысли, но и за некоторую никому теперь недозволительную оригинальность мышления, а в особенности коли, явно довелось чему-либо подобному, совсем уж не мудрствуя лукаво как-никак, а быть донельзя вовсе вовне всех тех незыблемо веских большевистских рамок.
Причем их наиболее максимальная жесткость как раз и касалась донельзя строгих аспектов личной преданности вождю, то есть человек мог быть сколько угодно талантливым, но его критические высказывания по отношению к властителю всего сущего в стране вполне ведь могли стать для него тем еще чисто уж попросту заранее зачитанным смертным приговором.
Да и мало того в том числе и дружеские с кем-либо подобным отношения тоже явно могли тогда стать самой так явной причиной страшной беды.
Да и вообще заодно и до чего далеко от всяких вершин власти находящееся люди тоже вполне вот нынче могли совершенно же безответственно стать сущими источниками идеологической заразы, а потому и самое легкое им сочувствие было никому и никак отныне попросту, что совсем явно не по карману.
И можно сколько угодно говорить о лютой коварности той ведь сугубо так отдельной личности, однако в целом все это началось как раз с того, что весьма многих людей чудовищно лютой силой, до чего яростно сходу погнали прямо в ворота грядущего рая на всей той и впрямь немыслимо грешной себялюбием земле.
Причем с самого так начала буквально все тут разве что лишь вовсю только и отдавало одним тем еще трупным зловоньем, поскольку для истинного улучшения действительности нужно было избрать совершенно другую во многом вполне созидательную  тактику основную на разуме, а не на сколь же и впрямь неуемных желаниях и наитиях.
Да и вообще разве вот можно было ради любых безумно величественных во всей их святой благости целей всячески так затевать братоубийственную Гражданскую войну?
Причем, ясное дело, что она могла только лишь и вылиться в ту извечную (во всем последующем времени) внутреннюю баталию со всем тем именно что своим собственным народом, и какие-либо перемирия при этом явно окажутся, далее вот никак вовсе же невозможны.
И, кстати, само то довольно-таки неброское название «репрессии» разве что откуда-то издали до чего бесчестно прикрывает всею своей бюрократической и чисто крючкотворной сутью попросту уж до чего немыслимую чудовищность террора в те самые былые времена острием вечного пера, сколь неизменно направленного как раз  супротив всех тех безвестных и простых людей.
Причем совсем не надо бы при этом забывать, что по той еще крайней своей наивности были они ему и впрямь-то на редкость весьма беззаветно всею душой и телом радостно преданы.
Но кто-то же создал ко всему тому более чем безнадежно бесславные предпосылки так вот и расшатывая в людях веру во все то прежнее, вечное и стародавне доброе…

215
И это вот Лев Толстой, великий русский писатель, местами на редкость елейно клявший в «Войне и мире» всю ту для него самого и близко до чего явно неприемлемую и при этом сколь нетленно древнюю сущность мира сего, разве что лишь того наверное более чем жизнерадостно всею душой захотел…
Да уж как есть, именно ему и возжелалось собственно ведь как раз того самого, дабы все в этом мире до чего неотъемлемо отныне стало исключительно так полностью разом иначе, посветлее что ли, однако вышло при этом из под его пера…
Вовсе-то и близко никак не то, чего ему самому ласково и подобострастно всегдашне желалось в тиши и праздности всего его совершенно уж безоблачного барского бытия.
Он всего-то лишь сладостно и сладострастно тогда вознамерился… от всего своего истинно же сказочно добрейшего благодушия взять бы да посильно преуменьшить всякое то прежнее количество войн, а также и заклеймить армию как величайшее социальное зло, а она между тем является наиболее прочным столпом всякого правового государства.
Да вообще коли кому и впрямь еще вздумается более чем словобильно производить на редкость беспардонно бесславное шельмование всего того величайшего мужества бравого войска…
А люди военные при всех своих тяжких грехах вполне вот готовы грудью прикрыть свою родину от буквально любой сколь внезапно возникшей на горизонте лютой напасти.
Ну, а всякие те или иные до чего грязные на них нападки разом во многих местах более чем сходу разом подпиливают стропила, на которых от века и держится весь тот более-менее вполне уж справедливый закон и порядок.
И все это именно так поскольку армия, собственно, и есть тот еще самый наиболее наиважнейший символ всего же государства в целом.
А потому унизив и заклеймив армию, словно бы она и есть наиболее страшное и великое зло какой-либо лучшей доли для всего своего народа никак и близко, вовсе ведь совсем затем не добьешься.
Армия сам оплот родины, а потому и нужно было только лишь разве что всем сердцем ее лелеять и любить.
Ну а все, то немыслимо же чудовищное беззаконие в той еще старой Российской империи было, как правило, связано именно что с тем до чего этак непременном явном отсутствием всяческого того или иного на редкость должного контроля на местах.
А именно это и было той наиболее основной бедой всего тогдашнего государства, да и самыми настоящими, а вовсе не мифическими угнетателями трудового народа были никакие не помещики, а как раз-таки те самые крупные фабриканты, да и то далеко не все.
И это именно рабочих, а не крестьян, и надо было по мере сил спасать из чудовищных пут новоявленного, а не векового угнетения, ну а всем тем, кто был, близок к земле еще с самого малолетства было вот оно как-никак, а до чего уж поневоле вполне на редкость явно привычно.
Ну а свою славную армию ругать – то было разве что совсем так последнее дело.
И неужели никому то на деле вовсе не ясно, что если бы ситуация в начале ХХ века сложилась несколько как есть всецело иначе, Россия вполне еще могла бы ныне оказаться разбита на множество мелких колоний.
И быть бы ей тогда именно тем, чем вплоть до 50-х годов минувшего столетия являлась вся та и поныне многострадальная Африка.

216
И все-таки, при всем том великом общенациональном унижении, то еще явно могло стать и несколько иной, никак и близко, пожалуй, не самой же отвратительно наихудшей зловредной участью.
Правда все это лишь в том относительно лучшем случае, кабы при подобном раскладе Второй мировой войны попросту и не было бы даже в помине, как и той истинно сатанинской сталинской власти.
Однако вполне возможно себе представить и ту уж вширь совсем этак бескрайне разросшуюся Российскую империю, не только не потерявшую Финляндию и Польшу, но и явно ныне включающую в себя Монголию и Персию, а также имеющую у себя в сателлитах Китай и единую Корею.
И ведь все это могло быть достигнуто разве что одними только силами армии и никак не иначе.
А это само собой означает, что если бы Лев Толстой некогда соизволил разом взглянуть на все происходящее в казармах и армейском корпусе, куда этак несколько поболее позитивным оком, а потому и сподобился отобразить в своих произведениях совершенно так вовсе иную картину армейской жизни…
То это явно как-никак еще действительно могло и впрямь-то вот на деле  подвинуть российское государство в значительно, куда только вполне верную же сторону.

217
Однако для чего-либо подобного нужно было держать в голове нечто уж значительно поболее конструктивное, а вовсе не то, что сколь вскоре всецело ниспровергнет в самую преисподнюю весь тот старый жизненный уклад со всеми его отменно так хорошими и всецело положительными сторонами.
И Лев Толстой, и близко не был сторонником вполне ведь настоящих революционных перемен, а был он разве что тем еще сварливым и сонным барином.
То есть именно этаким хозяином поместья, которому иногда до чего же сердито и впрямь доводилось ковырять у себя в носу, да и изрыгать при этом из уст всякие проклятия по поводу того, что ему во всей этой жизни было до самого отвращения донельзя противно.
Вот она где собака зарыта!
Лев Толстой, «Война и мир», том третий:
«Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та,