шею на виду у всех в Дюнах, но честное слово, мы было так грустно, понимаешь, просто не по себе, и если бы я этого не сделала, было бы еще хуже. Я ужасно скучаю по тебе, все время о тебе думаю и жалею, что тебя нет рядом. Мне было так хорошо с тобой в тот день в Ленинграде. Жаль, что у нас нет возможности провести такой же день в Москве. Ты был так добр ко мне, я этого никогда не забуду.
Ну, ладно, вот и наш самовар закипел, можно выпить чашечку кофе. Не могу поверить, что мы больше никогда не увидимся. Я напишу тебе на следующей неделе и буду регулярно писать из Англии. И постараюсь найти тебе пластинки джаза.
До встречи. Привет, Джеки.
24.9.
С огромной радостью прочла твое письмо. Ты волнуешься, что я уже забыла тебя, и напрасно. Мне, кстати, тоже приходили такие мысли насчет тебя. А теперь я счастлива, потому что вижу, что ты обо мне помнишь. Я, как и ты, надеюсь, что наши отношения не подвластны ни времени, ни расстояниям, и со своей стороны постараюсь сделать все возможное, чтобы так было всегда.
Спасибо за присланное фото Шостаковича. Здесь почти нет ничего о нем, поэтому я благодарна за все, что тебе удастся достать.
За время, прошедшее с нашей последней встречи, со мной произошли необыкновенные вещи. К сожалению, мне так и не удалось повидаться с Шостаковичем, но все же, я считаю, что преуспела в этом направлении больше, чем ожидала. Для начала я купила карту Москвы и пошла искать улицу, на которой он живет. Оказалось, что она недалеко от улицы Горького, т.е. всего в пяти минутах ходьбы от нашего отеля.
Итак, я отправилась на поиски его дома и очутилась в “Доме Композиторов”. Глупо было затевать это дело в субботу, т.к. там никого не было. Какая-то уборщица сказала мне, что Шостакович на даче под Москвой и что надо прийти в понедельник, чтобы застать кого-либо из сотрудников.
Что я и сделала и после долгих объяснений и выяснения отношений, добралась до самого директора ДК. Он был весьма мил и очень мне помог. Он сделал несколько телефонных звонков, а я все это время сидела у него в кабинете, чувствуя себя, как на иголках. Наконец, он сообщил мне, что Шостакович нездоров и сейчас у себя на даче, но что его жена Ирина Антоновна, которая часто бывает в Москве, должна будет появиться на их московской квартире позднее днем. Я могу повидаться с ней, если пожелаю, а она, возможно, позволит мне повидать Шостаковича у него на даче.
Я просто ушам своим не могла поверить. Я прождала там до примерно 4.45, когда ко мне подошел какой-то мужчина и спросил меня, кто я такая. Я рассказала ему, что я делаю в Москве и он пошел позвонить кому-то. Потом вернулся и сказал, что Ирина Антоновна будет дома около пяти. Он также любезно сообщил мне личный телефон Шостаковича. Тем самым мне была оказана огромная услуга: теперь, при желании, я могла бы позвонить прямо Шостаковичу.
Минут через десять вышла женщина, которая провела меня по лестнице, а потом мы сели в лифт и через пару минут я очутилась на пороге квартиры Шостаковича. Я просто обомлела от изумления. Дверь открыла горничная. Провожавшая меня женщина простилась со мной, и я зашла в квартиру. Представляешь, что я чувствовала, оказавшись в квартире моего кумира и сидя в кресле, где возможно он тоже сиживал не раз.
К сожалению, его жена так и не появилась. Я пришла в ДК на следующий день, но директор сказал мне, что Шостакович болен и никого не принимает. Он заверил меня, однако, что, если бы композитор был здоров, он бы меня обязательно принял.
Через день после этого я получила открытку от самого Шостаковича. В ней он извинялся за то, что не смог принять меня по причине нездоровья. Он поблагодарил меня за письма, которые я ему послала, и пожелал мне всего наилучшего. Меня охватили чувства, которые невозможно описать. Вот признак истинного величия: человек, который считается величайшим композитором современности и которого я боготворю, берет на себя труд лично принести извинения, не перекладывая это на плечи своих подчиненных.
Дальше произошли ещё более удивительные вещи. Около месяца назад я узнала о том, что к нам в Бирмингем едет сам Ростропович, который собирался дать концерт в городской ратуше. Я написала туда письмо с просьбой разрешить мне присутствовать на его встрече перед концертом, выразив желание помочь, если возникнут проблемы с переводом.
И произошло то, о чем я и мечтать не могла: я встретилась с маэстро в прошлый четверг, и мы провели с ним пять минут в милой беседе. Я его представляла себе мрачным и замкнутым, а он оказывается прекрасный человек во всех отношениях. Потом я попала к нему на репетицию и когда он увидел меня, он мне широко улыбнулся. Позднее, около семи вечера, я и еще один сотрудник сопровождали его из отеля в ратушу. У него есть своя переводчица, которую я сопроводила в ратушу, а другой человек поехал с Ростроповичем и “его виолончелью”.
Но самое удивительное произошло после концерта. К этому времени в ратушу прибыл Виктор Хокхаузер, знаменитый лондонский импресарио, который устраивает презентации всех советских артистов. Ростропович носился со мной, как с писаной торбой. Он постоянно обращался ко мне с каким-нибудь вопросом. Потом меня спросили, не могу ли я проводить Ростроповича, г-на Хокхаузера и переводчицу до вокзала. Я, конечно, согласилась, думая, что мне придется ехать с переводчицей. Но когда мы вышли на улицу, Ростропович во всеуслышание сказал: “Я еду с Джеки” и сел рядом со мной в мой старенький Фольксваген. Честно говоря, я даже растерялась. Ещё один поистине великий человек.
По дороге мы о многом говорили. Он сказал, что хорошо знает Шостаковича и Евгения Светланова. Я просто не могла поверить, что это все происходит со мной. Я ему сказала, что не люблю говорить о музыке, так как словами не передать те возвышенные чувства, которые вызывает во мне настоящая музыка и что людям не дано понять, как она действует на меня. Он сказал, что понимает меня, и я вдруг почувствовала, что между мной, ничем не примечательным любителем музыки, и им, величайшим виолончелистом в мире, возникла некая, не подвластная времени связь, которая выражается не в словах, а в нашей реакции на величайшее благо в мире — музыку. Я думаю, что Ростропович чувствовал то же самое, потому что он внезапно сказал мне по-русски: “Вы очень милые, Джеки”, и потом повторил эту фразу еще пару раз. Да, он необыкновенный человек! Он сам пригласил меня на концерт, который давал в Ройал Алберт Холле в Лондоне и который транслировали живьем по радио и телевидению. Виктор Хокхаузер дал мне два пригласительных билета стоимостью четыре фунта (около 8 руб.) каждый. На прощание Ростропович меня крепко обнял и, поцеловав, сказал, что хочет видеть меня после концерта в Лондоне.
Сейчас, когда я тебе пишу, уже утро вторника, а концерт состоялся в воскресение. Все было просто потрясающе (опять, нет слов, чтобы выразить мои чувства). Ростропович исторгал каждую ноту произведения (концерт Дворжака для виолончели) из самых глубин своей души, и они проникали мне прямо в душу. И снова у меня было чувство, что мы с ним одинаково чувствуем музыку.
После концерта я зашла к нему в артистическую. Там уже была толпа народу: его семья, близкие друзья и разные знаменитости, и я была уверена, что он меня просто не заметит. Но он меня сразу увидел и, заключив в объятия, поцеловал. А я, я так ждала этого момента, что не выдержала и тоже кинулась ему на шею и крепко обняла. Но почти сразу же его кто-то отвлек, и я решила ретироваться, чтобы не мешать. Свои чувства к нему я могла бы выразить только в музыке, слова здесь бессильны и поэтому я на этом ставлю точку.
Но произошло еще кое-что. Догадайся, кто в этот четверг выступает с концертом в Бирмингеме? Ну, конечно же, Максим Шостакович. А раз у него не будет с собой переводчика, как ты думаешь, кто будет встречать его на вокзале и помогать в тот вечер? Ваша покорная слуга, все та же скромная студентка русского языка, которая до сих пор не может поверить, что все это происходит с ней. Я действительно буду работать переводчиком с сыном нашего кумира.
Надеюсь, я не очень утомила тебя своим рассказом. Мне было бы страшно интересно узнать, как прошел авторский концерт (композитора Агапова), на котором ты видел Д. Д. Шостаковича. Как жаль, что меня там не было. Я бы отдала все на свете за возможность пожать ему руку. Как он выглядел? Боже мой, какой он из себя!
Я тебе так завидую: ты живешь недалеко от Него. Но одновременно я тебе страшно благодарна за то, что ты узнаешь и сообщаешь мне последние новости о Нем.
С надеждой жду твоих писем и, пожалуйста, не тревожься о том, что я могу тебя забыть. Я тебя никогда не забуду. Если тебе что-то надо, пиши и я постараюсь выполнить твою просьбу. Я искренне верю, что мы никогда не перестанем писать друг другу и мое единственное желание сейчас: когда-нибудь увидеться с тобой снова.
С приветом, Джеки.
23.10.
Прочтя твое письмо, я тотчас села за ответ. Когда я читала его, то чувствовала, как у меня подступает комок к горлу: мне стало ясно, что узы, связывающие нас, превосходят время и расстояния. Все, о чем ты говоришь — твои впечатления и чувства — все это находит живой отклик в моей душе. Как жаль, что мы живем так далеко друг от друга. Я часто вспоминаю день, проведенный с тобой в Ленинграде, и мне хочется снова вернуться в то время.
С момента написания моего последнего письма произошло еще немало удивительных событий. Около месяца назад я работала переводчицей у самого Максима Шостаковича во время его гастролей в Бирмингеме. Невозможно описать, как это было прекрасно. Я должна была неотлучно быть при нем, приносить ему еду и напитки во время репетиций; мне даже приходилось выкрикивать по-английски его команды оркестру! По утрам я заезжала за ним в отель, кроме того, надо было организовать пресс-конференцию. Более того, мне пришлось представлять его г-ну Эдуарду Хиту, лидеру консервативной партии и бывшему премьер-министру и переводить ему на этой встрече. В то утро меня показали в новостях по национальному телевидению, где я стояла с глупым видом между Максимом и г-ном Хитом.
На концерте (где исполнялись произведения его отца: Праздничная Увертюра, Концерт для скрипки с оркестром и Пятая Симфония) мне пришлось много побегать в перерыве между отделениями, ловя на себе завистливые взгляды сотен поклонников, толпившихся в ожидании автографа.
Его интерпретация Пятой симфонии его отца потрясла меня до глубины души. Я просто не могла прийти в себя. Все вокруг хлопали, а я сидела, закрыв лицо руками, словно прикованная к месту. После концерта я зашла к нему в артистическую и там не могла сдержать рыданий, и я думаю, это сказало ему о моем восприятии музыки больше, чем все слова, которые я могла бы высказать.
Потом я была с Максимом и его друзьями в китайском ресторане; среди приглашенных был сын Поля Тортелье Жан-Паскаль, который солировал в концерте для скрипки.
Мне было тяжело расставаться с Максимом, но он сказал, что если я когда-нибудь буду в Москве, то должна обязательно повидать его. Просто фантастика, правда? И вот, сейчас я пытаюсь устроить себе поездку в Москву. Если у меня это получится (это безумно дорого), было бы здорово, если бы ты смог там повидать меня,
