о сём, может, иногда, даже и переспать где-нибудь, и все. Подумал-подумал и решил, что нет — не смогу. По-моему, либо все, либо ничего. Как, это, она выразилась: “максималистские уклоны у тебя”. И откуда у неё эти фразочки? Наверно, от мамы... Господи, а какая умная, какая милая, очаровательная! Какая гармоническая личность! (Опять завожу себя. Главное - завестись, нащупать то единственное состояние, когда над всем превалирует ощущение “обалделости”, когда уже ничего не соображаешь, комок подкатывается к горлу, в глазах слезы и хочется только одного: видеть её; хочется, чтоб она заслонила собой всё, всю остальную жизнь... Но, увы, этого чувства пока “не просматривается”. На душе тихо, как “в тихом омуте”. Так, бывало, стоишь в очереди за едой в столовой, движешься к заветному окошку и уже предвкушаешь, как сейчас навалишься жаркое… и вдруг с ужасом видишь, что тебе не достанется. Повариха скребёт ложкой по дну пустого бачка, вываливает остатки картошки на тарелку стоящего перед тобой и объявляет: - Не стойте. Гарнир кончился.
- Пройдёт, все пройдёт, - успокаиваю я себя. - Ещё, может быть, пару раз встретимся, так, чтобы доконать друг друга, добить, вогнать в землю жалкие ростки любовного чувства, чтобы возненавидеть и презреть (только бы позвонила!), чтобы “окончательно убедиться,” что нет ничего между нами” ...
А, может, нет, может, наоборот, встреча рассеет все сомнения и ледяная короста, сковавшая душу, “растает” и станет легко, как в детстве, и мы схватимся за руки и вместе побежим, непременно побежим “по жизни?” А, что, если это у нас на всю жизнь? Что если мы всегда будем с радостью стремиться друг к другу? (Вот они, слова-то. Язык без костей).
...Телефон - драгоценная вещь. Ношу аппарат с собой из кухни в комнату и снова на кухню. Думаю: “Вот, хотел в неё влюбиться, как мальчишка — но я, увы, уже не мальчишка; хотел в неё влюбиться, как мужчина, но я и не мужчина”. Дикая слабость. Хожу по комнатам - еле ноги волочу. “Нет, - говорю я себе, - она уже всё для себя решила. Я ей не нужен больше...”. Вспоминаю, как мы лежали здесь, в спальне, и вдруг что-то неприятное вторглось в наш интим и она мне стала далёкой и чужой... Она тоже это почувствовала и отвернувшись, стала молча смотреть в окно. Только что так страстно отдавались друг другу и вот — уже чужие... Как это горько, должно быть, ей сейчас сознавать (я-то дома!). А главное, я ничем не мог ей помочь, я тоже это чувствовал. Дотронулся до плеча, но она отстранилась, легонько так, как будто мне плечо её само сказало: “Не надо”. Чувства скрывать гораздо легче, когда ты не один, в толпе. Вот почему на улице, в Публичке, в баре, где музыка и люди, нам так легко и просто, а вот здесь, в постели, лицом к лицу, да ещё после акта... Она встала так же молча, оделась (я тоже поспешил прикрыть наготу) и стала прощаться. Не знаю почему, но мне не хотелось её задерживать...
...Может быть, это было следствием нашей физической близости. Может быть, именно это-то всё и испортило. Не знаю... Если б тело у неё было таким же красивым, как лицо! Я хочу только её лицо — вот в чём дело! Она мне нравится одетой больше, чем в постели. Нет, почему, — у неё красивая грудь (а она, наоборот, считает, что маленькая. Дурочка: не понимает. Кто-нибудь (муж?) сказал ей, наверное, что, вот, де, грудь, мол, маленькая, вот и запало в голову) ... Кожа у неё очень мягкая, нежная, но ... она, оказывается, такая волосатая! Она разделась и легла, я глянул (дело было днём) и онемел от удивления: от пупка через весь живот тянется ровная тёмная дорожка волос, соединяясь с густой шапкой лобка (как хочется зарыться в него сейчас!), и сзади, по ногам, тоже, прямо от ягодиц бегут две тёмные косички...
...Вообще, многое у нас не так. Меня иногда смущает её манера целоваться: она любит покрывать моё лицо мелкими поцелуями — так ветер налетая на поверхность воды, одевает её рябью... У нас бывают, правда, и долгие, затяжные поцелуи, причём они меня совершенно не возбуждают. Наоборот, хочется оторваться, но я боюсь оскорбить её этим и жду, отсчитывая про себя секунды... Да, вот это, пожалуй, самое главное: что бы я не делал с ней, я все время начеку. Мои “датчики” фиксируют все ощущения и посылают информацию в мой внутренний компьютер: “вот, сейчас хорошо, сейчас очень приятно, просто необыкновенно, можно забыть всё на свете и раствориться в ощущениях, а сейчас - нет, всё прошло, сейчас только ей хорошо, ну, да, ладно, пусть наслаждается, главное — не выдать себя (вот, он, секрет моих опущенных ресниц, моего смущения, моей неловкости, когда я с виноватым видом несу какую-то чушь, щедро отвешиваю комплименты, пытаясь таким образом отвлечь её внимание от истинного положения дел..). Мой компьютер выдаёт мне команды, направленные на то, чтобы скрыть, убрать из поля зрения фальшь, которую я чувствую в данный момент, и которая может разрушить целостность впечатления... Значит, бывает так: я делаю какие-то телодвижения в надежде почувствовать что-то, “схватить кайф”, мой компьютер корректирует их, и я добиваюсь своего: она “тает”, я вижу, что ей хорошо со мной (но почему ей так хорошо!) и я тоже испытываю что-то вроде наслаждения (хотя и не без примеси неуверенности). Я доволен, потому что она - моя, значит, я ей нужен, значит я могу нравится им, значит, я что-то из себя представляю! И я уже не одинок, я уже не чувствую себя таким дерьмом, как в иные моменты: пусть я неудачник в жизни, пусть ни на что не способен, но, ведь, могу же я вызвать чувство восхищения у этой прелестной женщины. А, вдруг, это сможет продолжаться бесконечно, и я всегда буду вызывать в ней это чувство... Но есть и другое. Чувствовать липкую влажность её влагалища — вот что мне особенно приятно, вот где для меня момент истины. Эта горячая, welcoming (не найду русского слова) плазма, которую целует мой член (ведь, это, действительно, как поцелуй вначале) и здесь уже нет места фальши: волна искренности прокатывается по телу, проникает в мозг, затопляя сознание и выключая, наконец, мой ненавистный мне компьютер... Я не знаю, что происходит в эти моменты, но когда я чувствую под рукой эту горячую липкость, когда я омываю в ней член (как там у Даниеля: "Я тоску свою омою...), моя любовь становится такой желанной (вот оно, это слово!), настоящей и моей... Я теперь всегда буду мечтать об этой влаге, я буду к ней стремиться всю жизнь...
...Daydreaming. Стою на балконе, курю. Вдруг вижу: внизу идёт Т. “Т - это ты! Я - сейчас!” Взбираюсь на перила, повисаю на руках и - вниз, до следующего этажа и так до конца, с этажа на этаж, а потом — прыжок на землю...
...Всё время веду с ней (сам с собой) оживлённые беседы, убеждаю, доказываю что-то... Вот, например, один из них: “Ну, а теперь, что, женишься на ней, или нет? А ну, вот, придёт и скажет: - "Все, Валера, я решила, выхожу за тебя замуж". - Что тогда? Решишься? Наверно, решусь. На всё пойду...”.
Отношения наши резко охладились после одного телефонного разговора. Я уж не помню, о чём там шла речь, вроде, она хотела со мной встретиться, а я “немотивированно” отказался... Как и следовало ожидать, второго приглашения не последовало. Я очень переживал такой крутой поворот событий...
...Боже! Как я её обидел! Как я мог так поступить! Ведь, она мне в любви объяснялась... Что с ней произошло после этого разговора? Помню, сказал ей так: “счастливо” и скорей вешать трубку, а в ответ такое глухое “ммм...” и все. Что она делала потом? Куда пошла? О чём думала в тот момент? Мне почему-то кажется, что она должна была здорово напиться в тот вечер. Я даже представил, как она приходит домой, вызывающе весёлая, хлопает мужа по спине и говорит ему с этакой ухмылкой: -Ну, что, Леончик, выпьем?
...Мне надо постоянно видеть её. Хорошо, что она подарила мне свою фотографию, я её везде с собой ношу. “Ну. улыбнись, улыбнись”, - говорю я, смотря на фото, а она смотрит на меня так грустно и вроде силится улыбнуться и ... не может! Только бы с ума не сойти.
...Все время прислушиваюсь к шумам в коридоре: не идёт ли она? А вдруг она придёт ко мне? Ведь, знает же она, что я один.
...Она испугалась, она очень испугалась. И решила на всём поставить точку. Как это у Достоевского: “Если уж несчастье и там, и тут, так не лучше ли прямо самое худшее выбрать, то есть толстого лавочника... (её мужа).”
...Вот и я так: сразил её своим великодушием, можно сказать, влюбил в себя... А как получилось? Рассказала она мне про противозачаточные пилюли, бисекурин, или что там ещё, не помню — как-то само собой вырвалось у неё (я, ведь, хитрый, могу и не то ещё выведать!) — и тут всё во мне возмутилось: и жалко её стало, и какие-то тут ещё параллели со своей жизнью, при этом я сразу понял, что это мой козырь в нашей борьбе "за личное первенство”. Понял, и тут же высказал ей своё мнение по этому поводу, причём не просто сказал, а, знаете ли, с гневом так, с пафосом. Как всё это ужасно, как она калечит себя духовно и физически, как я бы это ей никогда не позволил... И поверите ли, попал в самую точку. Помню, сидели мы тогда в полутёмном кинозале и её лицо, освещённое светом экрана, вдруг как-то посуровело и вытянулось. Как я возликовал тогда про себя, как упивался этой победой! Теперь я не просто очередной “мужик”, я может и духовным наставником стану. А там, глядишь... Молча глядела она на экран и лицо её было, как маска, неподвижно и даже как-то безжизненно. Губы сурово сомкнулись, брови сошлись на переносице, и глаза смотрели, не видя, перед собой... Потом повернулась ко мне, и улыбнувшись так доверчиво, по-детски, шепнула: - Да, я не права. А ты прав...
Как мне хотелось тогда продолжить этот разговор, “добить” ёе, и ещё раз услышать это признание...
Через пару дней мне удалось ещё раз вернуться к этой теме. Мы сидели в маленьком полутёмном подвальчике кафешки на Большом проспекте Петроградской стороны... Помню, мы шли по Большому, не зная, куда деваться, все боялись наткнуться на общих знакомых, на её знакомых и родственников, и всё время какая-то неловкость висела в воздухе. Временами даже как-то скучновато становилось. Ну, в самом деле: зачем эта никому не нужная прогулка! Как всё было легко в Публичке: покурили, посидели на подоконнике, поболтали о том, о сем, и разошлись по своим местам... (О том, что б вместе сидеть, не могло быть и речи. Помню, у меня раз освободилось место рядом, но она сразу наотрез отказалась, сказав, что мы не сможем заниматься...). Почему-то мне ничего не приходило в голову, никаких, тебе, интересных мыслей, кроме того, что в кармане всего два рубля и что надо ещё хлеба домой принести...Словно тонущий, я хватался за её руку, за её красоту... “Вот, если б можно было просто любоваться ею”, - думал я, с унынием вглядываясь в лица встречных прохожих, многие из которых, как назло, были одеты в такие шикарные пальто, туфли, шляпы, что мне тут же хотелось провалиться сквозь землю... “Если б можно было сейчас сесть в такси и отправиться куда-нибудь на острова...”. Но мы шли по проспекту, разомлевшие от безделья и скуки, и не чувствуя никакого желания ни говорить, ни смотреть друг на друга. Вот тут-то мы и забрели в эту жалкую забегаловку. До этого, правда, была шашлычная, но там при взгляде на прейскурант, пришлось срочно ретироваться. Да и очередь была огромная...
В забегаловке были пирожки с капустой, какие-то крем-брюлле и кофе с молоком,
