выводу, что он прав, и быстро сбегала за куртками.
- Это совсем другое дело. Сапоги бы ещё, но сойдёт и так.
К моему величайшему удовольствию, он не забывал выбирать самую удобную для нас дорогу, часто идя не по короткому пути, а по кружному, чтобы мы не промочили ног о высокую траву. Мне понравилось, что он так заботлив. Мой отец, каким бы он ни был хорошим человеком, часто забывал о том, что кому-то может показаться неудобным выбранный им путь, и в походах ломил через заросли.
- Теперь будьте внимательны, - предупредил нас Николай. - Постарайтесь не промокнуть.
Тропинка стала узкой, ветки кустов иногда совсем её загораживали, так что нас обдавало брызгами, несмотря на то, что Николай шёл впереди и старательно стряхивал с них росу. Когда мы шли здесь днём, мы и внимания не обращали на эти кусты. Когда они закончились и мы выбрались на широкое пространство под соснами, мы вздохнули с облегчением.
- Сильно промокли? - заботливо спросил наш провожатый.
- Нет, вполне терпимо, - ответила Аня. - Совсем немного. Почти нет.
Мы вышли на знакомый красивый берег, и Николай стал готовить удочки.
- Петрович, здесь? - негромко спросил он, разматывая леску.
- Здесь, - неожиданно донеслось откуда-то сбоку. - Где мне ещё быть?
Мы даже вздрогнули от неожиданности. Приглядевшись, мы заметили несколько поплавков то поодаль друг от друга, а то совсем близко.
- И Михалыч здесь, - продолжал тот же ворчливый голос. - Что-то ты поздно сегодня, Ляксандрыч.
- Что, Ляксандрыч пришёл? - долетел издали ещё один голос. - Привет, Ляксандрыч! Мы уж думали, что ты не придёшь.
- А Сергеич на месте? - спросил Николай, улыбаясь нашим удивлённым лицам.
- На месте, Ляксандрыч. Здорово.
Этот голос долетел с другой стороны.
- А Лексеича на конференцию вызвали, - сообщил таинственный Петрович.
- Как клёв? - спросил Николай.
- Не шибко клюёт, - пожаловался голос Сергеича.
- Раз я пришёл, то сейчас начнётся настоящий лов, - пообещал Николай.
- Нет в тебе, Ляксандрыч, настоящей рыбацкой жилки, - глухо проговорили вдали.
- Это как сказать, - возразил Николай. - Дамы, можете выбирать места. Советую пристроиться здесь и вот тут.
- Кто с тобой, Ляксандрыч? - спросил Сергеич.
- Николавна и Петровна, - откликнулась я.
Николай беззвучно засмеялся, а за кустами началось шевеление, и с разных сторон из-за них высунулись три головы. Одна была в потрёпанной соломенной шляпе, другая - в фуражке наподобие шофёрской, а третья - в солидной фетровой шляпе, немного помятой и в пятнах. Три пары глаз обозрели нас, после чего головы исчезли.
- Пополнение в наших рядах, стало быть, - сделал вывод голос Михалыча.
- Сейчас идёт процесс, - туманно сообщил Петрович, - а потом познакомимся по-человечески.
- Какой процесс? - не поняла Аня.
- Процесс ловли рыбы, - пояснил Николай, еле сдерживая смех, и повязал голову красной косынкой на манер пирата. - Теперь, дамы, ни звука, пока клёв не прекратится. Потом разожжём костёр, и разговаривать будет можно.
Он помог нам забросить и воткнуть в землю заготовленные заранее удочки, мы уселись в стороне друг от друга и уставились на неподвижные поплавки. Новые впечатления отвлекли меня от главных мыслей, так что я ещё некоторое время сосредоточенно следила за поверхностью воды, вздрагивая иногда, если поплавок начинало подёргивать. Но это лишь кружились вокруг наживки мальки, а крупная рыба, если она существовала, или не появлялась, или равнодушно отнеслась к появлению пищи.
- Заелись, - проворчала Аня, которой не терпелось начать вытаскивать из воды одну рыбу за другой.
С разных сторон на неё так зашикали, что она умолкла.
Я долго сохраняла надежду, что сейчас, вот-вот… Не буду повторять истасканную фразу, что надежда умирает последней, но напряженно следить за поплавком, в конце концов, надоело, так что моя надежда поймать хоть что-нибудь умерла раньше всех. Я вспомнила Селигер, куда родители ездили и до нашего с братом рождения, и брали нас с собой, когда мы с разницей в четыре года появились на свет. Мне было полтора года, когда меня вывезли туда в первый раз. Остановились в деревне, а оттуда плавали на теплоходе по разным местам. В следующие поездки стали нанимать в Осташкове на весь месяц лодку и путешествовали по озёрам, ночуя в палатке. В одну из поездок познакомились с двумя учителями, тоже любителями «дикого» отдыха. Один из них, сидя, как мы сейчас, над удочками, воскликнул: «Я понял, что такое рыбалка! Это закалка терпения!» Вот и мне сейчас предстояло закалять своё терпение. Анино терпение явно не выдержало испытания, потому что я со своего места видела, как она от скуки вертелась, пытаясь разглядеть собравшихся здесь людей, а потом замерла. Судя по её всё ниже склонявшейся голове, она задремала.
Я перевела взгляд на Николая. Он сидел неподвижно, устремив взгляд на воду. Классическая поза образцового рыбака. Я была уверена, что он думает сейчас только о рыбе, которая не клюёт и, возможно, никогда не попадётся на удочку, потому что её попросту здесь нет, но которая могла бы клюнуть и могла бы попасться. Я позавидовала такой стойкости, потому что мне это сидение без дела начинало надоедать. Как старцы в диких аулах часами сидят без всякого занятия и даже без разговоров? Да что там старцы? Когда мы ездили в Гагры, в Пицунду и подобные места, то абхазы имели обыкновение сидеть на улице и разглядывать прохожих. Меня бы мучило сознание того, что время идёт, а я ничего ещё не сделала, но они целыми днями сидят, и ничто их не мучает. И в Москве сейчас вся торговля в руках выходцев из бывших республик. Женщины хоть стараются навязать свой товар, наёмные работники-мужчины - тоже, а если у прилавка сидит хозяин, то олицетворяет собой спокойствие, лень и безразличие. Хоть бы книгу читал, телевизор смотрел, даже играл бы в эти глупые, но затягивающие электронные игры, а то сидит в полной прострации.
Я заметила, что Николай не совсем поглощён рыбалкой, а временами незаметно поглядывает на меня. Увидев, что я обнаружила его интерес к своей персоне, он кивнул мне, вытянул удочку и осмотрел наживку. Я подумала, что и мне предлагают сделать то же, и скопировала его действия. Наживка была чуть обкусана. Я насадила новую и осторожно забросила удочку. Очень осторожно, потому что я хорошо помнила смешные эпизоды с удочками, обыгранные в фильмах, и не хотела потешать честную компанию.
Аня не совсем спала, поэтому увидела, что сделали мы, и тоже решила проверить наживку, но забыла о просмотренных фильмах и дёрнула слишком резко, так что крючок просвистел в воздухе и куда-то улетел. Ей пришлось осмотреться, чтобы понять, куда он делся, а потом тянуть за леску от того места, где она привязана к удилищу.
С другой стороны кустов зашипели и заворчали, так что Аня подскочила и выронила удочку. Николай покинул своё место и поспешил ей на помощь. Он осторожно, чтобы не оборвать леску, потянул удочку на себя, чтобы понять, за что зацепился крючок, и вытянул его вместе с соломенной шляпой Петровича. Сам Петрович самостоятельно вылез из кустов и свирепо глядел на провинившуюся женщину, а Аня стояла бледная, медленно приходя в себя. Увидев её смятение, Петрович сменил гнев на милость, изобразил улыбку и знаками показал, что всё в порядке и он не сердится. Николай отцепил крючок, возвратил шляпу потерпевшему, насадил новую наживку, закинул удочку и воткнул её конец в землю. Аня хотела поблагодарить, но он приложил палец к губам, красноречивым жестом показав, что все соблюдают тишину, вновь дружески ей кивнул и вернулся на своё место.
Я наблюдала этот эпизод со смешанным чувством. Он должен был меня развлечь, и, действительно, я наблюдала за всеми тремя действующими лицами с большим интересом, но неожиданно он возвратил меня к открытию, которое я сделала ночью. Я поймала себя на мысли, что думала всё это время о чём угодно, только не о том главном, что я узнала. Я словно отталкивала от себя неприятности, которые должны были наступить вслед за этим открытием, но теперь случай с Аней вернул меня к ним. Моя подруга испугалась, услышав ворчание за кустом. Николай и Петрович решили, что она испугалась того, что крючок зацепился за шляпу, но я-то понимала, что не это заставило её вздрогнуть и побледнеть. Она вспомнила о чупакабре, неизменно следующей за нами, и решила, что это она заворчала за кустами и сейчас на неё кинется. А от чупакабры я естественным образом перешла к ужасной догадке. Теперь я понимала, что ничто уже не заставит меня отвлечься от тягостных мыслей. Я должна была сидеть над удочкой и молчать, а потому не могла избавиться от кошмара, вновь меня охватившего. Очень тяжёлое чувство, никому не пожелаю пережить его. Если бы речь шла о постороннем или, лучше, неприятном человеке, то я бы сейчас спокойно и рассудительно попыталась бы «разложить по полочкам» всё, что было мне известно о смерти Сергея, но Марина, несмотря на все её недостатки, была мне очень симпатична. Я жила в её доме, причём, была лично ею приглашена, не для того, чтобы составить компанию скучающей вдове, а для помощи, моральной поддержки. И получается, что именно я, единственный человек, к которому Марина решилась обратиться за поддержкой, могу принести ей не просто неприятности, а начисто переменить всю её жизнь, разбить устоявшийся быт, разрушить такое дорогое её сердцу благосостояние, а возможно, лишить её свободы, упрятав за решётку.
Я опомнилась, осознав, что уже навязываю своей подруге образ убийцы. А что мне пока известно? Только то, что Марина опознала труп по родимому пятну в форме красного цветка, которое было на груди убитого. Но она сама рассказала, что грудь мужа была сильно заросшей, так что едва ли она смогла бы разобрать, есть пятно на залитом кровью человеке или его там нет. Ещё вопрос, могла ли она вообще знать о родимом пятне, если у Сергея была такая растительность? Предположим самое благоприятное: могла. Пусть муж ей сам рассказал о таком необычном пятне, как-нибудь раздвинул свою шерсть и даже сумел показать его. Что тогда? Тогда, увидев растерзанное тело мужа, Марина, чтобы определить, он это или всё-таки не он, вспомнила об опознавательном знаке. Её осталось только посмотреть, что под слипшимися волосами это пятно есть, и засвидетельствовать, что убит её муж. Кстати, она могла не сама его искать, а сообщить о примете врачу, которые прибыл на место трагедии, или милиционерам, а они сами проверили.
Мне стало так хорошо от мысли, что я разобралась в сложном вопросе и теперь не надо подозревать Марину в очень нехорошем деле, что рыбалка показалась мне упоительным занятием. Я с удовольствием глядела на поплавок, как он чуть приподнимается и опускается на лёгких волнах.
- Клюёт! - вскрикнула Аня. - Клюёт!
Я увидела, как Николай трагически поморщился, предвкушая недовольство приятелей этим нарушением тишины, и поспешил к ней, чтобы помочь справиться с удочкой и заодно заставить замолчать.
Из кустов уже не заворчали, а зарычали, и разгневанное лицо Петровича поднялось над ними.
- Если ты ещё раз приведёшь сюда женщин, Ляксандрыч, то мне придётся искать для себя новое место для рыбалки, - сообщил он.
Я заметила, что с разных сторон торчат шофёрская фуражка и фетровая шляпа, причём выражение лиц их владельцев не предвещает ничего
С уважением, Андрей.