кукольной ручонкой – и кто бы мог подумать, что она окажется сильнее стальной клешни – и заломил ей руку за спину, едва не переломив кость. А затем, перейдя все грани приличия, мерзавец обвил свободной рукой девушку за стан и впился в неё своими кроваво-алыми губами в каком-то запредельно гнусном поцелуе, настырно проталкивая угрем извивающийся язык сквозь ленту её губ. Конвульсивно дрожа в его руках от клокочущего в груди омерзения, панна Левандовская попыталась вырваться из постылых объятий, но самовлюблённый хлыщ присосался хлеще всякой пиявки, так что ей оставалось только бессильно трепыхаться, как бабочке, угодившей в сачок. Едва не оскальзываясь на палой листве под этим бесстыдным натиском, барышня из последних сил оттолкнула от себя Станислава и под аккомпанемент его издевательского хохота бросилась прочь. Лицо её пылало, а грудная клетка ходила ходуном, пока она мчалась вихрем к усадьбе. Ещё ни разу в жизни ей не приходилось встречать подобного похабника. Уж лучше и вправду броситься в колодец, чем обесчестить себя союзом с этим грязным типом. Запыхавшись от быстрого бега, Божена поднялась на веранду и обнаружила там Катаржину с Агнешкой, которые по своему обыкновению пили ликёр и целовались. Не сбавляя шага, она пронеслась мимо них прямиком на лестницу в свою комнату и, рухнув на кровать, залилась слезами. И что же ей теперь делать? Неужели нет у неё никакого иного выбора, как только смириться со своей горькой судьбой?
– О, мама! Мамочка! – отчаянно шептала девушка, расплакавшись ещё горше от воспоминания о единственном ангеле души своей, чья любовь была её покровом.
Но всё же панна Левандовская была не из тех барышень, кого можно так легко сломить. Вволю нарыдавшись, она села на кровати с хмурым видом отважного полководца, готового погибнуть в бою к неувядающей славе своей державы. Нет уж, не будет никакого колодца. Она не позволит этому смазливому проходимцу загнать её в тупик. Выход обязательно найдётся.
Поднявшись на ноги, Божена для начала решила привести себя в порядок и сменила вечерний наряд на скромное платье цвета чайной розы, а волосы заплела в косу. Взглянув на себя в зеркало, девушка улыбнулась и с лёгкостью на сердце заключила, что не столь уж она и безобразна, как утверждают её отец с мачехой. А теперь можно было браться за дела. Напившись душистого чая с малиной, взбодрившаяся панна обратилась к деловито хозяйничающей на кухне Ядвиге:
– Ядзя, родная, а ты не помнишь, куда убрали мои детские платья?
– А на что они вам, милая? – удивилась та. – Хотя вам и то верно придётся скоро о детских платьюшках хлопотать, когда свои малюточки народятся. Да вы ж к тому времени свеженькое всё прикупите, заграничное, из Парижей там всяких. При пане-то Мицкевиче станете вы барыня видная, обеспеченная. В мехах да бриллиантах купаться будете.
– Я не о том. – сердито буркнула насупившаяся девушка. – Мне нужны платья, которые я носила в отрочестве, будучи гимназисткой.
Озадачив старую кухарку, барышня следом за ней отправилась на чердак. Точнее наверх полезла одна Божена, ведь грузной старухе такое уже было не под силу, так что она осталась ждать хозяйку под лестницей, выкрикивая оттуда указания, как сыскать нужный ей сундук. К счастью, платья сохранились в превосходном состоянии, и все эти невесомые ленты и кружева сияли той же ангельской белизной. Чмокнув в щёку всё ещё недоумевающую Ядвигу, девушка побежала вниз с пышной охапкой прелестных нарядов, воскресивших в её памяти множество светлых воспоминаний. Это занятие развеяло тоску на её сердце, и Божена шагала через сад, едва не насвистывая какую-то задорную песенку, что она подхватила у деревенских мальчишек. Но в какой-то момент её слух уловил неясный шум со стороны беседки, и она замерла на полушаге, напряжённо вслушиваясь в шорохи осеннего сада. И вот вновь те же едва различимые стоны с некой мучительной интонацией, навевающей на душу темноту. Неужели опять с кем-то приключилась беда? Нырнув под сень раскидистой яблони, панна стремительно рванула на шум и мигом остановилась, как вкопанная. Ах, и почему невозможно развидеть то, что однажды попалось тебе на глаза! Прямо на полу беседки, как какие-то ополоумевшие звери, сплетённые в единый комок раскалённой плоти, предавались греху Катаржина и Станислав. И в этот час, при свете дня, даже не страшась быть обнаруженными! Прикрыв уста ладонью, сражённая этим зрелищем барышня ощутила, как из глаз её невольно брызнули слёзы. И как бы она ни сердилась на своего отца, с которым они никогда не могли достичь понимания, ей стало невыносимо больно за него. Но чего ещё мог он ожидать, взяв в жёны эту безнравственную девицу, которая моложе его на тридцать лет. Сколь бы ни был статен и хорош собой пан Левандовский для своего возраста, он всё же безоговорочно проигрывал этому юному развратнику, чья порочная красота приманивала к нему, что патока ос, сродные Катаржине натуры.
Однако самое худшее ещё ожидало Божену впереди. Хоть она, казалось бы, не издала ни шороха, пан Мицкевич заметил её присутствие и повернул к ней свою голову, пронзив всю насквозь своим торжествующим взглядом истового дьявола. Но что же дальше? Развернувшись на девяносто градусов, голова его не остановилась, а продолжила своё медленное вращение, достигнув ста двадцать, а затем и ста восьмидесяти градусов, и так, покуда не обратилась вокруг себя, приняв своё естественное положение. Тут уж из уст барышни вырвался приглушённый всхлип ужаса, после чего она, не помня себя, ринулась куда-то сквозь кусты. Жадно глотая на бегу воздух ртом, девушка будто бы спасалась бегством от кошмара, явленного во плоти, пока не споткнулась о древесный корень и не рухнула на ворох опавшей листвы. Вцепившись дрожащими пальцами в прутья садовой калитки, Божена попыталась взять себя в руки и здраво оценить ситуацию. Разве же такое возможно? Нет, ей наверняка это привиделось. Вчерашние треволнения, бессонная ночь, наполненная страхами, глупая болтовня суеверной Ядвиги и шок от разоблачения бесстыжих любовников. Неудивительно, что утомлённый её разум подвёл свою владелицу, и ей примерещилась какая-то чертовщина. Безусловно, пан Мицкевич редкостный срамник и вертопрах, но едва ли его плутовская увёртливость превратила молодчика в гуттаперчевого болванчика, способного выделывать этакие физиологические фокусы, попирающие все законы природы. Ободряя себя подобными рассуждениями, девушка подошла к летнему домику и с удивлением увидела там Кшиштофа, внучатого племянника Ядвиги, который сосредоточенно приник ухом к двери. Белобрысый и густо веснушчатый подросток находился сейчас как раз в том возрасте, когда мальчики начинают проявлять интерес к противоположному полу, так что несколько возмущённая его хозяйка мигом заподозрила недоброе.
– Ах ты, маленький негодник, что это ты тут забыл? – укоризненно воскликнула панна Левандовская, схватив его за ухо. – За барышней удумал подглядывать?
– Ай-ай! Ну что вы, панна? Я и знать не знал ни про каких барышень! – плаксиво протянул мальчуган, вертясь волчком. – Ой, панна, милая, сжальтесь! Оторвёте же ухо-то! Я, честное слово, ничего дурного не делал. Шёл себе мимо, а тут слышу, шуршит чего-то внутри. Я испугался. Думаю, зверь какой забрался, проверить надо. Откуда ж мне знать, что вы кого-то сюда поселили. Гостей-то и вправду не перечесть, уж, поди, и пихать их стало некуда. И ничего такого про барышень у меня и в мыслях не было, вот вам крест! Ай, ну, панночка, милая, отпустите!
– Ну, ладно-ладно, ступай. Только смотри мне, не проказничай. – смягчилась она, глядя в ясные глаза паренька.
Пожалуй, она и вправду погорячилась. Кшиштоф добрый и честный мальчик, никому не доставляющий хлопот, а она его ни за что отчитала. И надо же было ей выплеснуть свою досаду на ни в чём неповинного ребёнка. Чуть пристыженно глядя вслед убегающему мальчишке, Божена вдруг опомнилась и взволнованно закричала ему в спину:
– Кшисек, стой! Вернись, не ходи туда! Ступай скорее в сторожку. Тебя Миколай зачем-то ищет.
Тот послушно кивнул и со всех ног полетел в обратную от беседки сторону. Ещё не хватало, чтобы это голубоглазое дитя увидело, чем там занимаются Станислав с Катаржиной. Нервно передёрнув плечами от гадкого воспоминания, девушка зашла в домик и сей же миг оказалась в объятьях Лилианы, что с нетерпением покинутого ребёнка поджидала её у порога.
– Милая, вы уже встали? – тая от нежности, улыбнулась ей Божена. – Но как вы себя чувствуете, ангел мой? Есть ли у вас силы подниматься с постели? Может, вам стоит ещё полежать? А смотрите, Лиля, что я вам принесла. Мне кажется, эти вещи придутся вам впору. В этом платье я ездила на свой первый рождественский бал. А это мне подарили на моё четырнадцатилетие. Я танцевала в нём с милым Ежи. Как же я была влюблена в него тогда. Он был вылитый Купидон – тоненький, миловидный и с такими необъяснимо печальными глазами. А сейчас милый Ежи адвокат с выпирающим животиком и смешными усами. Как давно всё это было. Неужели я тоже когда-то была похожа на фею...
Облачившись в кремовое платьице с гипюровой пелериной, прелестное дитя сделалось подобно божественной куколке, которую так и хотелось заласкать у своей груди. Усадив свою тонюсенькую, что тростинка, гостью к себе на колени, Божена расчесала её удивительно мерцающие локоны гребнем, а затем повязала ей ленту в тон платью.
– Какое же вы у меня чудо, Лиля! – залюбовавшись на неё, воскликнула барышня, а девочка беззвучно рассмеялась и коснулась губами её ресниц.
И так сладко и светло сделалось в тот миг на душе у панны Левандовской, что все давешние страхи и невзгоды показались ей дурным сном. В этом маленьком домике, в своей зачарованной избушке девушки могли спрятаться от всего мира, и все эти назойливые распутники вместе с чудовищами из детских сказок попросту переставали существовать для них.
– Вот бы нам с вами, Лиля, сбежать в какую-нибудь волшебную страну, где нас уже никогда не найдут никакие Мицкевичи. – невольно обронив слезу с ресниц, прошептала Божена.
Её подруга при этом возвела на неё странный, глубокий взор и, поднявшись на ноги, вдруг потянула куда-то за собой.
– Что такое, душа моя? Вы хотите прогуляться? – растерялась девушка. – Но вы ведь ещё так слабы.
Однако та с чудеснейшей улыбкой продолжала увлекать её к выходу, а едва они вышли наружу, уверенно повела свою изумлённую попечительницу куда-то вглубь сада, с такой твёрдостью, словно ей знаком каждый уголок этого места. К счастью, она стремилась в противоположную сторону от беседки, куда Божене до конца её дней не захочется заходить. Задавать какие-то вопросы загадочной гостье было бесполезно, ведь она как безгласная Русалочка могла говорить лишь своими полными звёзд глазами, а понять этот язык почти не представлялось возможным, поэтому хозяйка поместья покорилась её воле, позволяя вести себя, куда той угодно. Глубокая тишина одичавшего сада нагоняла немного дремотное состояние, а полуденное солнце начало припекать крепче вчерашнего, так что вскоре у панны Левандовской разболелась голова. Может, в этом и была причина того, что на какое-то время все
