пожалуй, было ещё оскорбительнее его недавнего безразличия. Ещё не хватало, чтобы он присвистнул ей вслед, как какой-то гулящей особе. Но хуже всего, что единственное свободное место за столом оказалось как раз-таки напротив него. Стараясь не обращать внимания на откровенно оценивающий взгляд, которым тот безо всякого стеснения буравил её, Божена обменялась приветствиями и вымученными любезностями со своими гостями. Когда же она наконец, преодолев все девять адских кругов этикета, смогла обратиться к содержимому своей тарелки, её мачеха во всеуслышание прощебетала с плохо скрываемым сарказмом в голосе:
– Ах, ласточка моя, как же ты прелестно округлилась с нашей прошлой встречи! Всё-таки жизнь в деревне явно идёт на пользу здоровью. Какая же ты румяненькая и щекастенькая! Видимо, без папенькиного контроля ты стала ещё больше налегать на сладенькое. Вот только смотри, как бы тебе и самой не превратиться в сдобную булочку. В конце концов, такие излишества могут показаться окружающим признаком дурного тона.
Так и замерев с вилкой в руке, панна Левандовская ощутила, как у неё защипало в глазах от едва сдерживаемых слёз. Катаржина превосходно знает, как испортить аппетит, чтобы её падчерице и кусок в горло не полез до самого конца ужина. Но на этот раз Божена отважилась-таки дать ей отпор, не позволив этой пронырливой особе в очередной раз торжествовать свою над ней победу. Выпрямившись, девушка подняла взгляд на невинно хихикающую мачеху и холодно обронила:
– То же самое я могу сказать и о количестве твоих украшений, Катаржина. По крайней мере, благодаря тому звону, что ты издаёшь при каждом своём движении, я всегда смогу точно определить, в какой части моего дома ты находишься.
Произнеся это, Божена с удовольствием проглотила кусочек жареной рыбы и откусила половину от ароматнейшего пирожка с капустой, игнорируя и яростные взгляды позеленевшей с досады барыни, и едва слышные попрёки своего отца. Этот хлопотный день так её утомил, что она просто ужасно проголодалась и опомнилась, лишь когда заметила странное возбуждение за столом.
– Поздравляем! Поздравляем! За молодых! – слышалось со всех сторон.
Невольно похолодев, барышня подняла голову и столкнулась взглядом с дерзко ухмыляющимся Станиславом, который сей же миг подчёркнуто медленно облизнул свои алые губы с неописуемо пошлым выражением. И надо же ей было так увлечься ужином, что мимо её ушей даже пролетело прилюдное объявление об это проклятой помолвке.
– Нет, позвольте, я не... – пролепетала смятенная девушка, но голос её моментально потонул в общем гвалте.
Навязанный же ей жених тем временем бодро вскинулся на ноги и, воздев фужер, с водевильным жеманством промурлыкал своим контр-тенором:
– За ваше здоровье, любовь моя!
Где-то там, в глубине самоё себя панна Левандовская в эту минуту громко кричала, била посуду, переворачивала мебель, разрывала всякое знакомство со своей семьёй и сбегала за границу, чтобы сделаться бесстрашной покорительницей прерий, а то и вовсе морской разбойницей. Но вопреки её отчаянному желанию во всеуслышание заявить о своём протесте, девушку внезапно охватило такое страшное оцепенение, что она и рта открыть не смела. И виною тому явно был не страх перед отцом или покорность светским приличиям. Взяла ли над ней верх необычайная усталость после всех её давешних хлопот, оглушила ли столь исключительная перемена в собственной судьбе или, может, загипнотизировал взгляд инфернального молодчика, но как бы то ни было, несчастная барышня так и не сумела даже единым жестом опротестовать происходящее. А гости меж тем уже с жаром обсуждали предстоящее бракосочетание.
– Главное, успеть справить венчание до холодов. – деловито стрекотала Катаржина. – А то как затянут дожди, что и из дому лишний раз выходить не захочешь. Да и какая же это свадьба под дождём? Недели за две, положим, со всеми приготовлениями управимся, чтобы никак не позже Дня Святого Франциска устроить банкет. Бедняжечка-то наша и так уж засиделась, столько лет счастья своего дожидаясь. Разве можно её ещё заставлять ждать. Она, поди, уж и вовсе отчаялась, горемычная. Да Бог смилостивился, послал ей Сташека.
– А чего тянуть-то? Да мы их хоть нынче же обвенчаем! – нетрезво хохотнул одутловатый ксёндз, обтирая перепачканные маслом пальцы о нагрудник.
– Ну скажете тоже, «нынче же»! – зафыркала недовольная пани. – Нам ещё столько всего нужно подготовить. С одним только фасоном свадебного наряда хлопот не оберёшься. Божена, сами видите, барышня у нас специфическая, на её фигуру не всякое платье сядет.
– Милый Стась, а куда же вы отправитесь в свадебное путешествие? Ах, наверняка в Ниццу, не так ли? – подала голос пани Агнешка Яцишина, лупоглазая блондинка с овечьими кудряшками, столь же шумная и недалёкая, как её лучшая подруга Катаржина.
– Не хочу опять в Ниццу. – капризно поморщил свой прекрасный носик пан Мицкевич с таким несчастным видом, словно ему предлагают подгоревшую манную кашу с пенками и комочками. – Я всю весну там с тоски промаялся. А уж моя июльская поездка в Грецию и вовсе оказалась попусту потраченным временем. Вероятно, даже в этом захолустье больше развлечений сыщется, нежели там. Европа мне смертельно наскучила.
– Сташек, голубчик, так куда же ты хочешь? – жалостливо просюсюкала пани Левандовская, будто обращаясь к больному ребёнку.
– Даже и не знаю. – трагически откликнулся тот, откинувшись на спинку стула. – Мне не хватает чего-то экзотического. Первобытная природа где-нибудь на необитаемых островах. Всеми забытые языческие племена, ритуальные танцы у ночного костра. В тех далёких краях, где люди вовсе не носят одежду и готовят напитки из дурманных трав, пряностей и терпких плодов, вызывающих пророческие сны.
– Не носят одежду? – глупенько захихикала Агнешка в ладошку. – Стась у нас такой проказник.
– А вы, панна Божена, как относитесь к экзотике? – с вызовом обратился молодой человек к своей обескураженной невесте, обнажив в хищном оскале ряд алмазно сверкающих зубов.
– У нас в трёх верстах отсюда пруд есть с пиявками. Так, может, вам там понравится? – выпалила на одном дыхании девушка, наконец-то преодолев сковавшую её немоту.
Надо было видеть, как вытянулось лицо у юного любителя экзотики от этих слов, а ежесекундно вспыхнувший пан Левандовский насилу скрепился, чтобы не разразиться бранью, столь его возмутило поведение дочери.
– Смотрите-ка, дождь совсем кончился! – поспешно перевела тему беседы Катаржина. – Так почему бы нам всем не прогуляться по саду? Не знаю, как насчёт ритуальных танцев, но уж ночной костёр мы вполне можем устроить...
– Ни в коем случае! – твёрдо возразила на это Божена. – Вы уже забыли, какой пожар едва не устроили здесь в прошлый раз? И вообще, господа, я убедительно прошу воздержаться от чрезмерно бурных развлечений и не шуметь в саду по ночам. В летнем домике гостит моя подруга. Ей сейчас нездоровится, поэтому, будьте любезны, не тревожить её.
– Что ещё за подруга? – неприязненно осведомился её отец, но она оставила его вопрос без внимания, прекрасно зная, сколь неодобрительно тот отнесётся ко всей этой истории, если догадается, что его нерадивая дочь приютила у себя безвестную незнакомку.
– Вы сказали, нездоровится? Так, может, я могу чем-нибудь помочь? – внезапно обратился к барышне сидящий по левую руку от Станислава господин.
Это был мужчина средних лет с ясными глазами и печальным лицом мученика со средневековой иконы. Обратив на него немного растерянный взгляд, девушка попыталась вспомнить, как его зовут, и задумалась над тем, что он подразумевает под своими словами.
– Ах, пан доктор только и ищет, кому бы ещё оказать помощь. – томно вздохнула пани Яцишина, накручивая на пальчик одну из своих тугих кудряшек. – Я бы и сама не отказалась стать вашей пациенткой, дорогой пан Тадеуш. Не найдётся ли у вас лекарства от сердечного томления? В последнее время меня губит жестокая меланхолия. Так, может, вы найдёте способ исцелить меня от неё?
– Я врач и мог бы осмотреть вашу подругу, если это потребуется. – видя замешательство Божены, пояснил тот и, пропуская мимо ушей глупые высказывания бездарно кокетничающей Агнешки, заново представился. – Тадеуш Жемайтис, к вашим услугам, панна.
– Я была бы очень признательна за ваше содействие. – неловко ответила барышня, читая в его взоре вполне неподдельное участие.
– Тогда пойдёмте. В вопросах здоровья промедление недопустимо. Прошу нас извинить, господа. – тут же поднявшись на ноги, учтиво обратился он к собравшимся.
– Как? Вы уже покидаете нас? – неприятно удивилась Катаржина. – Даже не попробовав десерт?
– Полагаю, наше отсутствие не лишит вас радости насладиться десертом. – сдержанно заметил мужчина. – Простите, но моя профессия порою вынуждает проявлять подобную бестактность.
Однако что-то подсказывало Божене, что причина, по которой он так спешил покинуть столовую, заключалась не только лишь в велении врачебного долга. В выражении его строго очерченного лица проскальзывало нечто такое, из чего можно было сделать вывод, что пану Жемайтису, как и ей, стало просто нестерпимо сносить и дальше вопиющую пошлость здешнего общества. Бросая в его сторону осторожные взгляды, девушка всё ещё пребывала в некотором напряжении, не зная, можно ли доверять кому-то из знакомых её мачехи, среди которых на одного порядочного человека приходилась дюжина проходимцев. Но в этом мужчине присутствовала располагающая к себе мягкость и подчёркнутая корректность манер, вдвойне приятная её сердцу на фоне вульгарного поведения прочих гостей. Поэтому панна Левандовская всё же отважилась поведать ему без утайки всю приключившуюся давеча историю. Тадеуш выслушал её предельно внимательно, но воздержался от каких-либо замечаний, покуда его взору не предстала сама пациентка. Чтобы не пугать бедняжку, Божена решила зайти внутрь первой и подготовить ту к встрече с доктором. Девушка, казалось бы, согласилась с необходимостью медицинского осмотра, но всё же при виде незнакомого мужчины затряслась, как осиновый листочек, и лишь после долгих уговоров своей терпеливой покровительницы подпустила его к себе. Впрочем, пан Жемайтис оказался необычайно деликатен в обращении, так что девушка вскоре успокоилась и позволила доктору осмотреть себя. Едва он закончил, хрупкое дитя укрылось одеялом с головой и тот час же погрузилось обратно в сон, а её радетели бесшумно вышли в сад.
– Что скажете, пан доктор? – тревожно обратилась к нему Божена.
– К счастью, я не обнаружил ни переломов, ни вывихов. – ответил тот, задумчиво всматриваясь куда-то вдаль. – Сотрясения, как я могу судить, тоже нет. Но несчастная пребывает в глубоком шоке. Вы заметили, она словно пытается заговорить с нами, но не может. Видимо, она лишилась речи от пережитого. Но будем надеяться, это поправимо. Меня беспокоит другое. Вы обратили внимание на эти отметины на её теле?..
– Да-да! – с жаром закивала девушка, обрадовавшись, что она может обсудить с ним свои подозрение.
– Боюсь, над бедной панной надругались. – продолжил он и слегка смущённо добавил. – Но вы же понимаете, я не
