лик.
Как же непреодолимо ей захотелось в тот миг пасть ему на грудь и раскрыть свою ужасную тайну. Но разве смела она возлагать на него бремя этой тягостной исповеди. Предстать в глазах этого благородного, чуткого человека замаранным чужой кровью монстром! О нет, это ещё страшнее, чем выставить свой позор на судилище всего мира.
Пробормотав какие-то бессвязные слова извинений и благодарности, девушка рванула мимо него и смерчем ворвалась в летний домик.
– Я убила его! Лиля, я убила его! Он мёртв! – с истерическим смехом прошептала она, заключив милое дитя в свои объятья.
И как же дивно прояснилось девичье личико, словно засвеченное изнутри звёздным дождём, а в расширившихся её зрачках страстно пульсировало воистину нечеловеческое ликование, так что Божене на какой-то краткий миг сделалось не по себе. На удивление крепко обхватив барышню за плечи, маленькая незнакомка ожгла её благоухающим сливами поцелуем, а затем ещё и ещё, да между тем не переставала бесшумно смеяться с торжеством ребёнка, получившего желанную игрушку. И вот она уже куда-то тянет за руки свою смертельно уставшую подругу, пытаясь вихрем лихорадочных жестов внушить ей нечто важное. Но панна Левандовская, окончательно обессилев от нынешних потрясений, лишь тихо бормотала, потирая свои пылающие виски:
– Простите, ангел мой, но я ничего не понимаю. Чего вы хотите, родная? Умоляю, давайте мне немного времени прийти в себя.
Однако та ни в какую не хотела оставить Божену в покое, и лишь негромкий стук в дверь заставил её встрепенуться и пугливо забиться в уголок комнаты. Как девушка и предполагала, на пороге стоял пан Жемайтис. Похоже, он не собирался так просто сдаваться в своих попытках проявить участие к их бедам, и это наполняло её сердце досадой, а вместе с тем и абсолютно неуместной радостью.
– Прошу простить меня за назойливость, панна, но я беспокоюсь о вас. – и мягко, и твёрдо разом промолвил он. – Вы выглядите нездоровой. Вам нельзя столь халатно относиться к собственному организму. Если же причина ваших терзаний заключена не в физическом недуге, а в чём-то ином, то я также готов оказать вам любую посильную помощь. Поверьте, панна, я ваш друг, и вы вполне можете довериться мне.
– Благодарю вас, благодарю... – с несчастной улыбкой лепетала Божена, едва сдерживая слёзы. – Вам не стоит тревожиться. Это обычная мигрень. Возможно, у вас есть какое-нибудь лекарство, что облегчит эту боль?
– Да, конечно! – с жаром откликнулся он. – Пройдёмте в особняк, я заварю вам замечательный травяной чай. К тому же сейчас самое время для ужина. Полагаю, вам необходимо поесть. Вы так бледны.
– Вы правы, я действительно страшно голодна – кивнула она и обернулась к своей гостье. – Лиля, дорогая, пойдёмте поужинаем. Мы ведь с вами ещё даже не ели.
Но девушка решительно замотала головой и, бросив на Тадеуша сердитый взор, завернулась в одеяло с головой.
– Хорошо, душа моя, я не буду настаивать. – вздохнула панна. – Подождите немного, я принесу для вас ужин прямо сюда. Ничего не бойтесь, я оставлю вас совсем ненадолго. Тем более... теперь нам с вами совершенно ничего не грозит...
В молчании они с доктором Жемайтисом пересекли сад, и сквозь нарастающую головную боль девушка смущённо осознала, что, пожалуй, опирается на его руку чуть сильнее, чем то позволяет этикет, особенно когда речь заходит об обручённой барышне. Но всё в этом галантном мужчине удивительно располагало к себе, словно она знала его всю жизнь, так что на неё нахлынуло давно утерянное чувство умиротворения. Когда же она испробовала его чудесный травяной настой, её мысли просветлели, и даже царящий в столовой шум больше не вызывал в ней былого раздражения. Вот только за весь вечер Божена так и не взяла в рот ни единого кусочка, даже невзирая на гнетущее её чувство голода. Перед её взором по-прежнему стоял образ изувеченного юноши, в чью холодеющую плоть, быть может, уже в этот самый момент вгрызаются голодные волки. Это воспоминание вызывало прогорклый привкус у неё под языком, а потому она лишь рассеянно ковырялась в тарелке и разглядывала столовые приборы, не поднимая глаз от стола. И внезапно весь мир встал с ног на голову, логика трусливо отступила перед диктатурой безумия, а будничное застолье превратилось в фантасмагорический спектакль сатаны.
– Ах, Стась, нехороший! Где же ты пропадал? Мы уже, право, начали волноваться!
– И вправду, милый Сташек, что за озорство? Уже так поздно! Почему ты никого не предупредил, куда пойдёшь? Это тебе не Варшава, чтобы бродить по округе с приходом темноты. Тут же наверняка водятся волки. Или какие-нибудь маньяки.
– Наделали же вы сполоху, пан Мицкевич, своим исчезновением. Наши дамы уже готовы были снаряжать поисковый отряд. Пожалуй, это и вправду не лучшее место для вечерних прогулок.
– Ах, простите-простите, господа! Не думал, что это вас так встревожит. Панна Божена показала мне давеча один укромный лесной уголок, и я был столь очарован этим местом, что даже не заметил, как пролетело время. А затем я невольно задремал, утомлённый полуденным жаром.
– Божена, как ты могла бросить бедного Сташека в одиночестве? А если бы он заблудился на обратном пути? Удивительно, как он вообще живым вернулся из этих дебрей!
– Какое захватывающее приключение вы пережили! Стась, золотце, но признайся, то действительно был полуденный жар или всё же пыл любви? И кто бы мог подумать, что малышка Божена способна утомить мужчину.
– Будьте впредь осторожнее, пан Станислав. Таково женское коварство. Обращаясь прекрасными русалками, они заманивают нас в леса, показывают свои укромные уголки, а после обрекают на гибель в одиночестве.
– Ну, что вы, пан Яцишин. В Божене нет ни капли коварства. Она мой ангел. И рядом с ней я ощущаю себя столь же безопасно, как под покровом Богоматери.
...Как такое возможно? Что вообще сейчас происходит? Ощущая, как она проваливается куда-то в пустоту, панна Левандовская стиснула пальцами краюшек скатерти, от которого она не смела оторвать взгляда. Нет, она не станет поднимать голову, не станет на это смотреть. Этого не может быть. Подобному ужасу нет места в реальной жизни. Но всё же её глаза против собственной воли обратились в его сторону, явив несчастной зрелище, превзошедшее самые худшие ожидания. Да, напротив неё сидел обольстительно улыбающийся Станислав. Однако его внешний вид в данную минуту был столь чудовищен, что девушка машинально отворила уста, из которых, впрочем, не вылетело ни звука, ибо она лишилась речи от увиденного. Шея молодого человека была свёрнута в сторону, на фоне запёкшейся крови белели прорвавшие кожу позвонки, а из пробитой головы торчал застрявший там сук дерева. И стоит ли упоминать о таких мелочах, как выгнутые самым противоестественным образом пальцы, торчащие наружу кости или отсутствие правого глаза. И самое страшное, что никто, абсолютно никто из сидящих за столом не обращал внимания на эти уму непостижимые увечья. Они перешучивались, смеялись, пили вино и как ни в чём не бывало любезничали с обезображенным мертвецом. Через силу заставив себя отвернуться от него, Божена впилась молящим взглядом в пана Жемайтиса, но тот весь вечер о чём-то оживлённо спорил с ксёндзом и, похоже, даже не заметил появления Станислава в столовой. Если бы только непослушные ноги могли унести её отсюда, но, остолбенев как Лотова жена, она потеряла всякую власть над собственным телом и вынуждена была и дальше лицезреть эту адскую картину. Пожирая её своим единственным оком, как неусыпный циклоп, криво ухмыляющийся покойник деловито захрустел пальцами, вправляя кости на место, а затем медленно – о как невыносимо медленно! – занёс руку над головой и со скрежетом вытащил сук из треснутого черепа. Сочно облизнув мизинец, он поковырялся им в пустой глазнице и вылепил из собравшейся там жижи некое подобие нового ока. И наконец, резко откинув голову, пан Мицкевич бодро завертел сломанной шеей, так что на глазах выпрямляющийся хребет издал дьявольский треск, отозвавшись истошным стоном, рвущимся из груди его ошеломлённой невесты. Она кричала и кричала, будучи не в силах совладать с собой, покуда все присутствующие не смолкли, обратив на неё полные недоумения взгляды.
– Милочка, что с вами? – брезгливо осведомилась Агнешка, когда у девушки перехватило дыхание, и её вопль обратился хриплым кашлем.
– Божена, как ты себя ведёшь? – злобно прошипел побелевший от гнева пан Левандовский.
– Видимо, до неё только сейчас дошло, какой безбожный поступок она совершила, оставив бедного Сташека без присмотра. – ядовито фыркнула Катаржина.
– Любовь моя, что с вами? Кто вас напугал? Доверьтесь мне, я никому не дам вас в обиду. – елейно напел её мёртвый жених, обнажив в оскале льдисто блистающие клыки вампира, и подразнил её невообразимо длинным, сочащимся чёрной слизью языком.
Но уже в следующее мгновение его облик вновь сделался безупречно прельстителен и, когда он захлопнул свои греховно-алые уста, ничто больше не могло изобличить в нём нежить, явившуюся в этот мир с того света. Вспыхнув до корней волос под этими неодобрительными взорами, Божена вскочила на ноги и неуклюже выбралась из-за стола, едва не уронив стул за своей спиной. И словно парочка мстительных ведьмочек, Катаржина с Агнешкой сопровождали её постыдное бегство своим шакальим хохотом. Запрокинув головы, они звонко клацали заострёнными зубками, которые удлинялись прямо на глазах, вожделея горячей крови. И они тоже! Укушенные, помеченные зверем, проклятые.
Так вот, кем на самом деле является её благообразный жених. Он не просто развращённый преступник, а настоящий монстр, повсеместно сеющий грех и погибель. А несчастная Лилиана стала его жертвой и обречена в скором времени превратиться в подобную ему нечисть, питающуюся чужой кровью. А вслед за ней подобную участь разделят и прочие жители поместья, попавшие под чары прельстительного демона.
Немного отдышавшись средь вечерней прохлады сада, панна Левандовская обогнула дом и через чёрный вход прошла на кухню, где и нашла дремлющую за столом Ядвигу, отдыхающую после хлопотного дня.
– Что с вами, ягодка моя? Ни кровиночки в лице! – заохала старуха при виде неё. – Вы присядьте, панна, присядьте скорее! Сейчас я вам молочка тёпленького налью.
– Ядзя, ответь мне, как... как убить вампира? – хрипло пробормотала барышня, возведя на неё воспалённый взор.
Усадив девушку рядом с собой на скамью, старая кухарка дала ей в руки стакан молока и, понизив голос, со знанием дела произнесла:
– В охоте на чудище, милая, что главное? Заманить его, проклятого, да обхитрить, пользуясь его собственной слабостью.
– Неужто у этого дьявола есть слабости? – обронила её хозяйка нервный смешок с дрожащих губ.
– А как же без них! Упыри-то они как эти... как их там? – кони-то рогатые. Помнишь, как матушка, пани Стефания – Царствие ей Небесное! – сказки тебе про них слагала?
– Единороги? – уточнила Божена.
– Они самые. – кивнула та. – Так вот, однороги эти, говорят, до девственниц охочи. Так-то они дикие, лютые, сладу с ними не будет. А как непорченная девица их к себе поманит, смирными мигом делаются, что котята. Вот
