приближающейся к ней девочки и вдруг ощутила под своей ладонью некий знакомый предмет. Это был её нагрудный крестик, который она обронила, когда Станислав осторожно стаскивал с неё сорочку. Прижав его к груди, она отстранилась от склоняющейся к ней демоницы и зашептала молитвы окоченевшими губами.
– Выброси! – хрипло рявкнуло тоненькое дитя, нависнув над её головой, и с прежней ангельской интонацией плаксиво взмолилось. – Ну, пожалуйста, милая! Выброси скорее эту вещь! С ней к нам никак нельзя. Божена, дорогая моя, любимая! Пойдём же скорее со мной! Тебе у нас понравится. Я выращу розы у тебя в волосах, научу нашим песням и расскажу, как выслеживать самых лакомых на вкус вампиров. Там ты наконец-то станешь счастлива, и уже ни один из этих мерзавцев не посмеет коснуться тебя.
Но девушка лихорадочно мотала головой и продолжала неловко отползать от неё, не позволяя той себя коснуться.
– Значит... ты ещё не готова. – разочарованно вздохнула прелестная девочка с того света. – Что ж, тогда нам придётся ненадолго разлучиться. Но вскоре я вернусь за тобой, и когда ты наконец ответишь мне согласием, мы отправимся вместе в мою страну радости на бал, которому никогда не будет конца.
Крепко зажмурившись, чтобы не видеть больше этих пожирающих её душу глаз, Божена ощутила на своих губах ледяной поцелуй, оставивший ей на память вкус крови убитого ими юноши, а затем она осталась в полном одиночестве. Устало меркли звёзды, и предрассветное небо над деревьями смущённо порозовело, словно изумившись открывшейся ему картине. Блуждающий взор трясущейся в ознобе девушки остановился на сломанном мольберте, что уже потихоньку начал зарастать мхом и травой, так и не дождавшись, что она допишет свою картину. По другую же руку от неё открывалось зрелище, превосходящее своей живописностью самое красочное в мире полотно. В траве у её ног поблёскивала золотая цепочка карманных часов и пара перстней с зарытой поблизости, женственной кисти тринадцатикратно распиленного юноши. А прямо напротив Божены выглядывала из земли не до конца закопанная голова Станислава, красоту которой не могли исказить даже многочисленные раны, кровавыми розами цветущие на его белоснежной коже. И скопившаяся в уголках глаз влага – слёзы или ночная роса – заставляла сиять его зрачки парой алмазов, что безмолвно вопрошали у девушки, за что она убила своего жениха.
Полуденное солнце, пронизывая узорчатое кружево занавески, распускало зайчиков на противоположной стене и, задевая болезненно-бледное лицо Божены, оставляло на нём свои тёплые поцелуи. Она лежала в своей постели, ещё не совсем придя в себя после сна, и ощущала невыносимую усталость, а вместе с тем и странное умиротворение, как бывало с ней лишь в глубоком детстве, ещё при жизни её матери. Вот только отчего-то с её ресниц спадали крупные дождинки слёз, сливающиеся в ручейки, не имеющие конца. Постепенно к ней возвращалось сознание, а с ним и память обо всём произошедшем. И чем больше она размышляла над этим, тем сильнее убеждалась, что не было никаких вампиров, фей, сатанинских оргий и вернувшихся с того света мертвецов. Быть может, даже и Лиля не более, чем её сон. И лишь окровавленное тело Станислава и топор в её дрожащих руках казались ей настоящими из всего, что приключилось с ней за последние дни. Почему она это сделала? И что будет с ней теперь? Суд, каторга, острог?
Ощущение бережного прикосновения к её руке заставило девушку повернуть голову. Рядом с её постелью сидел пан Жемайтис и с мягкой улыбкой мерил ей пульс. Как может его взгляд быть столь нежен после того, что она сделала? Значит, он прощает её? Но даже это не могло остановить бегущих по её ланитам слёз.
А затем ход её мыслей был прерван мелодичным стуком в дверь и прежде, чем пан Тадеуш успел ответить, на пороге комнаты возник Станислав с пышным букетом цветов. Это было уже выше её сил, и девушка измученно застонала, срывая голос в надрывном плаче.
– Пан Мицкевич, я же запретил вам сюда входить! – возмущённо воскликнул Тадеуш, тут же преграждая ему дорогу и пытаясь выставить молодого человека в коридор. – Панне Левандовской необходим покой, а ваше присутствие её расстраивает. Пожалуйста, немедленно покиньте комнату!
– А позволите ли осведомиться, пан доктор, почему её не расстраивает ваше присутствие, так что вы уже днюете и ночуете в спальне моей невесты? – съязвил юноша и вдруг схватил его за грудки. – Что вы такого ей наговорили, что она стала меня бояться, будто сущего дьявола? Какое у вас есть право не подпускать меня к ней? Я, по-вашему, слепой? До чего вы довели Божену? Да я вас под суд отдам за такое лечение!
– Пан Мицкевич, возьмите себя в руки. Разве вы не видите, что делаете только хуже? – сдержанно ответил мужчина и подтолкнул его к выходу.
– Божена, я завтра же увезу тебя отсюда! – крикнул юноша через его плечо, обжигая свою невесту возбуждённо пламенеющим взором. – Завтра мы вместе уедем! Я не позволю ему свести тебя с ума!
Выпроводив его за дверь, пан Жемайтис вернулся к рыдающей барышне и, взяв её за руку, ласково произнёс:
– Прошу вас, панна, не надо. Сейчас я дам вам лекарство, и вы немного поспите.
Но Божена замотала головой и сбивчиво заговорила сквозь всхлипы. Она рассказала ему всё, бывшее у неё на сердце, и не упустила ни единой детали из всего, что пережила за минувшие дни – будь то въяве или во сне. А главное, исповедовалась в том, как уже дважды убила своего жениха, сначала столкнув его с обрыва, а потом разрубив его тело топором. Пан Тадеуш слушал её очень внимательно, ни разу не перебив, и всё это время продолжал сжимать её руку в своей. Когда же девушка изнеможённо умолкла, мужчина возвёл на неё полный любви и глубочайшего сострадания взгляд, а, чуть помедлив, проговорил с некоторым смущением:
– Панна Божена, милая панна... Мне непросто об этом говорить, но вы тяжело больны. И весь ваш рассказ это не более, чем сон. Точнее галлюцинация. Состояние вашего здоровья заметно пошатнулось в последнее время. Однако это ещё не всё. Даже не знаю, с чего начать... Это столь деликатный вопрос. Но я не вправе скрывать это от вас. Как я могу судить по вашему состоянию, вас пытались отравить. Для этого были использованы некоторые травы, вызывающие галлюцинации и бред. Предполагаю, яд давали вам в очень малых дозах на протяжении нескольких недель. К счастью, я вовремя заметил неладное и смог предотвратить худший исход. Отныне я буду самолично следить за той пищей и лекарствами, что вы принимаете. Теперь вы в безопасности. Я никому не позволю причинить вам зло.
– Отравить? Но... кто?.. – изумилась панна Левандовская и тут же с горьким смехом сама ответила на свой вопрос. – Ну, конечно, Катаржина! А если бы она не успела разделаться со мной до свадьбы, то это завершил бы её любовник. И неужели всё это ради какой-то шкатулки с украшениями?..
Голос её дрогнул, и она изо всех сил сжала пальцами уголок одеяла, чтобы не расплакаться, а пан Жемайтис застенчиво потупился, видимо, не смея обсуждать тонкости отношений в семействе Левандовских.
– Подождите, но здесь что-то не сходится. – потирая переносицу, пробормотала Божена через некоторое время. – Вы говорите, меня травят не первую неделю, но гости прибыли в поместье лишь пару дней назад...
– Мне не хочется вас огорчать, но я подозреваю, что кто-то из ваших слуг был подкуплен. – через силу выговорил мужчина.
– Да бросьте! Кого здесь подкупать? Старую Ядвигу, которую я знаю с рождения? Или курносого Кшисека, робеющего и яблочко в саду сорвать без спросу? – рассмеялась девушка, но под взглядом глубоко удручённого пана Тадеуша невольно умолкла и ощутила зябкую дрожь.
– Панна Божена, вы ещё слишком неопытны в подобных вопросах и слишком благочестивы, чтобы понять, до какой подлости могут опуститься порою даже самые лучшие из людей ради денег. – тихо произнёс он и перевёл тему беседы, вероятно, желая немного отвлечь её от мыслей о пережитом предательстве. – Что же касается девушки из ваших снов, то вы и вправду недавно нашли бедняжку в лесу. Но, к сожалению, она была уже мертва. Боюсь, это событие оказало на вас весьма тяжёлое впечатление, потому-то она и заняла так много места в ваших мыслях. Но пусть даже поведение пана Мицкевича не всегда достойно похвалы, я совершенно точно уверен, что он не имеет к этому преступлению ни малейшего отношения. Если ваш жених и имеет какие-то прегрешения перед Богом и вами, они всё же носят не столь чудовищный характер, как убийство той несчастной. Это уже пятое подобное преступление за последние полгода. Поэтому я так тревожился за вашу безопасность и старался присматривать за вами. А пан Мицкевич после расторжения вашей помолвки ни разу не выезжал из столицы. У следователя есть предположение, что в этих зверствах повинен конюх с соседней фермы. Он исчез, едва лишь его хотели допросить. Но он не сможет долго скрываться, его обязательно найдут. Не тревожьтесь об этом.
– Но вы сказали «после расторжения помолвки»? – совершенно запутавшись в реальности и вымысле, пролепетала Божена. – Мы ведь с ним едва-едва обручились.
– К сожалению, ваша память подводит вас после минувшей болезни. – мягко заметил пан Жемайтис. – Ваше обручение состоялось позапрошлой весной. А год назад вы резко отказали ему и переехали сюда. Никто не знает, в чём причина вашей размолвки. Но пан Мицкевич, по всей видимости, не теряет надежду вернуть ваше расположение. Хотя, на мой взгляд, его чрезмерная импульсивность порою переходит все нормы приличия... Простите, что лезу не в своё дело. – поспешно добавил он, слегка покраснев. – После переезда ваше здоровье заметно ухудшилось, так что я пытаюсь хоть немного облегчить ваши страдания...
– Так вы живёте здесь, а не в Варшаве? И давно? – удивилась девушка.
– Я гощу у своих родственников в соседнем поместье. Уже скоро семь месяцев, как я перебрался сюда. – сообщил он, не сводя с неё тёплого, как летний дождь взгляда.
Отрешённо кивнув ему, панна Левандовская погрузилась в тягостные раздумья, но воспалённый её разум никак не мог осмыслить всё, что она сейчас услышала.
– Вам нужно немного поспать, панна Божена. – заботливо промолвил мужчина. – Но прежде, чем я покину вас, мне необходимо сказать вам нечто важное. Скорее всего, ваша семья настоит на том, чтобы забрать вас отсюда обратно в столицу. Однако я не могу этого допустить. Я ужасно тревожусь за вашу безопасность, но ни с кем не смею обсудить этот вопрос, потому что не знаю, кому тут можно доверять. Не в моей власти препятствовать вашему отъезду... Поэтому я молю вас! Панна Божена, дорогая панна, уедемте вместе прямо сегодня! Этой ночью! – горячо прошептал он, с трепетом взяв её за руку. – Не подумайте ничего дурного! Я желал бы официально просить вашей руки у пана Левандовского. Но при нынешних обстоятельствах мне не приходится рассчитывать на его согласие. Моя партия не столь выигрышна на фоне пана Мицкевича. Ваши родственники уверены, что вы вскоре передумаете и обвенчаетесь с ним, так что моё предложение они сочтут попросту оскорблением. Да, его семья богаче моей, он моложе и привлекательнее... Но я прошу, подумайте над моими словами. Я хочу защитить вас и
