соседства. Осень и вправду пришлась ей к лицу, ведь её волосы своим оттенком идеально сочетались с золотисто-багряными переливами листвы, словно их соткали из того же лесного материала. Но вот Божена ощутила, неуёмную боль в висках и затылке, от которой перед глазами заплясали чёрные круги, что заставило её обронить кисть и изнеможённо опуститься на траву. Перебравшись в тень, она напилась студёной водицы из ручья и, прислонившись к дереву, сама не заметила, как уснула. Солнце, торжествуя свою победу над упрямой художницей, постепенно угасило пыл лучей, так что вскоре на лес опустилась вечерняя прохлада. И спать бы утомлённой жарой девушке тут дотемна, коли бы неведомая птица, своевременно вспорхнувшая в кустах, не нарушила её сон своим пронзительным криком. Взглянув на небо, Божена с некоторой тревогой увидела над озером клубящиеся чёрные тучи, предвещающие ненастье. Недаром весь день парило, быть грозе. А ведь ей ещё предстоит неблизкий путь через чащу. С этой мыслью девушка заторопилась поскорее собрать разбросанные под мольбертом краски, как вдруг увидела такое, что тюбики и кисти моментально высыпались из её рук на траву. На дне оврага среди камней у озера лежал человек. И как можно было судить по его изломанной позе, несчастный явно не отдохнуть здесь прилёг. Речь шла о некой трагедии. Как же Божена не заметила его сразу? Нет, здесь определённо никого не было, пока она писала картину. Неужели беда случилась, пока она спала? И как же не вовремя она заснула! Но сейчас ей было недосуг сетовать о своей оплошности, ведь девушке предстояло как можно скорее добраться до бедолаги и оказать ему помощь. Лишь бы только он оказался ещё жив. И всё же, как странно. Если бы человек сорвался со скалы, разве не разбудил бы её крик и шум падающих камней, ведь сон её всегда был до крайности чуток. Оскальзываясь на крутом склоне оврага, Божена стремительно продвигалась вниз и даже не замечала при этом, как её босые стопы и руки покрываются ссадинами и синяками. Когда она наконец спустилась к озеру, ей стало очевидно, что жертвой этого загадочного несчастного случая является девушка, точнее даже девочка, которой можно было бы дать на вид не более четырнадцати лет. Но самым удивительным было то, что она лежала на камнях совершенно обнажённой, и лишь необычайно пышная вуаль белоснежных, как паучьи тенета, волос покрывала её маленькое, усеянное кровоподтёками тельце. Осторожно осмотрев её, Божена с облегчением заключила, что та дышит, однако привести её в чувства никак не удавалось. Оглянувшись на склон, барышня всё же пришла к выводу, что ошиблась в своём изначальном предположении, будто девочка сорвалась с обрыва. С такой высоты она бы точно разбилась насмерть. Голова же у неё была цела, без единого ранения, которых невозможно было бы избежать при падении, а синяки на теле скорее напоминали следы от побоев. И сильнее всего привлекала внимание слабо кровоточащая рана на шее, схожая с укусом некого животного. Однозначно здесь не обошлось без участия какого-то злонамеренного человека. Но вот кем она укушена, и что за зверь способен оставить столь необычные отметины? Отложив все размышления о её горькой судьбе, Божена как можно бережнее приподняла несчастную под руки и, слегка приноровившись к своей на удивление лёгонькой ноше, отравилась в обратный путь. Конечно же, ей никак было не подняться по склону вместе с раненной, сколь бы хрупкой та ни была. А потому ей пришлось идти кружным путём, который занял бы вдвое дольше времени. Но иного выбора у неё не осталось. Она не могла допустить даже и мысли о том, чтобы оставить бедняжку тут в одиночества и отправляться на поиск подмоги. Страшно подумать, что может ещё приключиться с ней за это время в лесной глуши. И сильнее всякого дикого зверя, которых здесь водилось изрядно, её пугала возможность того, что человек, бросивший девочку погибать в таком состоянии, вновь вернётся, дабы довершить начатое и скрыть следы своего злодеяния. Ведь кто ещё, кроме пострадавшей, сможет опознать преступника.
Дорога, которая и так была неблизка, растянулась не имеющими края дебрями, продираться сквозь которые с раненным ребёнком на руках стало почти непосильно. Так что, даже невзирая на всю свою выносливость, Божена окончательно выдохлась и едва перебирала ногами. К усадьбе они добрались уже в потёмках при первых каплях скоро набегающего ливня. Темноту рассекали ещё далёкие, но неизбежно приближающиеся всполохи молний, и каждая былинка в саду жалобно стонала от страха перед сокрушительной стихией. И в этот-то миг юная помещица с горечью вспомнила о забытом на склоне мольберте с неоконченной картиной. Но унести с собой ещё и холст ей бы явно не хватило никаких сил. Да и что значат какие-то картины, когда речь идёт о спасении человеческой жизни. Она нарисует их ещё сотни. Лишь бы суметь помочь горемычной девочке, волей судьбы оказавшейся у неё на попечении. Миновав сад, Божена свернула к летнему домику, ведь, как она разумно рассудила, там её немощной гостье будет спокойнее, нежели в особняке, переполненном громогласной ватагой бесстыдных пьяниц и гуляк, что повсеместно таскались по пятам Катаржины. В небольшой этой постройке, которая с виду походила на лесную избушку со страниц детских книжек про ведьм и заколдованных царевен, имелся, однако надёжный камин и вполне уютная кровать с достаточным количеством тёплых одеял, так как сама панна Левандовская частенько ночевала там до самой поздней осени. Укутав бедовенькую незнакомку в настоящий кокон из махровых пледов, хозяйка усадьбы разожгла камин да, бросая между делом взгляды на кровать, призадумалась о происхождении той. Как ни крути, а прелестная панночка вовсе не похожа на простую селянку, уж больно она ладненькая да чистенькая, словно царских кровей. А ведь каждого из своих соседей благородного происхождения Божена знала поимённо, благо, что их всех можно было пересчитать по пальцам, кому ведь охота селиться в этакой глухомани. И если призадуматься, то своим телосложением неведомая пришелица, хоть она и мала из себя, что феечка, напоминала всё-таки не ребёнка, а вполне взрослую девушку. И откуда она только такая взялась в их краях?
Раз уж никакой иной помощи она пока что изобрести не могла, Божена решила ненадолго оставить свою подопечную, чтобы привести себя в порядок, а заодно и проверить, чем там занимаются её незваные гости. Когда она выбежала из своего укрытия, дождь лил как из ведра, так что девушка вмиг вымокла до нитки. Всей душой она надеялась, что ей удастся пробраться к себе в комнату незамеченной, не попавшись никому на глаза в том плачевном виде, до которого её довела многочасовая прогулка по бездорожью и немилосердный ливень. Но удача нынче явно не была на стороне отчаянной искательницы приключений, и прямо под лестницей на второй этаж девушку поджидала встреча с наиболее нежеланными из всех возможных для неё визитёров. И вот она изукрашенная царапинами, простоволосая и босая – ведь её любимые ботинки вместе с бабушкиной шалью так и остались лежать в лесу под мольбертом – в этом порванном, перепачканном краской и мокром насквозь платьице, которое и в лучшие времена не могло произвести на них хорошего впечатления, предстала пред паном Левандовским и его молоденькой женой. К довершению всего Божена краем глаза заметила за их спинами силуэт некого незнакомого ей мужчины, в глазах которого она наверняка выглядела сейчас сущей лешачкой, вылезшей прямиком из болота. Впрочем, во свете предстоящего выговора от отца, приправленного остротами дерзкой на язык Катаржины, мнение постороннего человека имело для неё не такое уж и большое значение.
– Как это мило, что ты всё-таки соблаговолила объявиться. Воистину границ не имеет гостеприимство этого дома. – сухо обронил барин, с нескрываемым отвращением разглядывая дочь через пенсне.
Ян Левандовский был из того немногочисленного рода людей, кого возраст только красит, а потому даже на шестом десятке он оставался достаточно привлекательным мужчиной, выглядевшим безукоризненно в любой жизненной ситуации. Орлиный профиль, мефистофелевская бородка, тёмно-русые с лёгкой проседью волосы и некое потомственное обаяние самого элегантного из всех польских аристократов – вот те черты, которые притягивали к нему всеобщие взгляды даже в кругу молодёжи. И последним штрихом, дополняющим этот совершенный образ, являлась очаровательная супруга, ежечасно виснущая на его руке с томным видом. Миниатюрная пани Левандовская, похожая на фарфоровую статуэтку едва доставала мужу до плеча, даже на своих модных каблучках, а весила она столь мало, что становилось удивительно, как её до сих пор не унесло ветром. Вся такая чернявенькая и нежно-розовенькая с жуковыми глазами-свёрлами Катаржина носила макияж достойный самой Клеопатры, хотя её кошачьи зрачки, пожалуй, и без этих чернильных стрелок вполне могли загипнотизировать любого из адамовых сынов, попавших себе на беду в её поле зрения. А уж какими словами возможно описать её наряд, состоящий из чего-то такого кружевного, газового, мехового и бриллиантового, на фоне чего её несчастливая падчерица смотрелась нищей побирушкой.
– Ах, душечка! Божена, золотце, как я рада тебя видеть! – растягивая слова с какой-то нестерпимо жеманной интонацией, воскликнула Катаржина и, премило надув губки, добавила. – Но, сладенькая моя, что с тобой приключилось? На тебя напали, ограбили? Ах, я знала, в этой деревне живут одни разбойники! Или, может, ты провалилась... ой, даже неловко сказать, куда. Эти ваши местные уборные просто чудовищны! Настоящее глумление над цивилизацией!
– Я предвидел, что жизнь вдали от общества не пойдёт тебе на пользу, но не думал, что ты настолько одичаешь, что будешь расхаживать по поместью этаким пугалом. – вставил своё слово пан Левандовский, когда в стрекотне его супруги наконец-то образовалась брешь. – Надо полагать, местные свинарки и те больше следят за собой. Даже удивительно, как ты до сих пор не обросла шерстью и всё ещё не опустилась на четвереньки, чтобы бегать по лесу с волками и выть на луну. Я бы сгорел со стыда, если бы моя жена вышла встречать гостей в таком виде.
– А я и не ждала никаких гостей! – не сдержалась Божена. – Потому что не все люди имеют достаточно такта, чтобы оповестит заранее о своём визите
– Это и отличает светскую даму от какой-нибудь скотницы! – гневно откликнулся на это её отец. – Первая в любой час готова принять посетителей в приличном наряде, потому что не обделена уважением по крайней мере к себе самой, не говоря уже об уважении к окружающим.
– Ну, Ясек! Ясю, милый, не надо так сердиться! – принялась напевно канючить Катаржина, страстно прильнув к супругу с видом бывалой кокотки. – Умоляю, не ругайтесь, а то у меня опять случится обморок, как на прошлом карнавале. Пан доктор строго запретил мне нервные потрясения. Наша кралечка просто слишком крепко срослась с простолюдинами, живя в этой ужасной провинции. Но мы же не станем её в этом винить. Нам не стоило оставлять её здесь в одиночестве с местными варварами. И к тому же, Ясю, разве ты забыл, мы ведь приехали сюда вовсе
