не затем, чтобы ссориться.
– Я уже вовсе начинаю сомневаться в целесообразности нашего приезда. – хмуро откликнулся тот. – Как можно представлять это существо благородным людям, когда оно даже не удосужилось придать себе хоть мало-мальски человеческий вид? Что теперь бедный Стась подумает о нашей семье? Но раз уж она попалась ему на глаза в таком облике, нет смысла оттягивать и дальше это знакомство. Божена. – с некоторой толикой странной официальности, которая звучала совершенно неуместно после давешних оскорблений, обратился он к дочери. – С нами сегодня приехал человек, который горячо желал познакомиться с тобой. Позволь представить тебе сына моего давнего приятеля – пан Станислав Мицкевич. Будь любезна, окажи ему достойный приём и расположение. Намедни Станислав просил у меня твоей руки. И так как вашему союзу ничего не препятствует, мы приехали сюда на выходные, чтобы в кругу ближайших друзей объявить о вашей помолвке.
– Что-о-о?! – ошеломлённо вскрикнула Божена и уставилась на «бедного Стася», который меж тем неспешно вышел из тени, как персонаж шекспировской трагедии, чтобы явить себя яростно полыхающему взору своей новоиспечённой невесты.
Уж с чем никак нельзя поспорить, так это с тем, что юный пан Мицкевич был просто до неприличия хорош собой, так что впору было перекреститься да мчаться от него прочь, точно от самого чёрта, покуда эта его дьяволова красота не лишила вас разума. Неопределённое выражение тонкого лица и изнеженная ломкость грациозной фигуры заставляли гадать о его возрасте, который терялся где-то в пределах восемнадцати и двадцати восьми лет. Волосы, как вороново крыло, кожа белее снега, взгляд с поволокой, а губы-то, что за губы! Да даже и смотреть-то на такие губы уже смертный грех. Этот чувственный багрянец, пламенный и чуть влажный, словно пропитанный свежей кровью, навёл бы, верно, нечестивые грёзы и в самую богобоязненную душу. Затянутый в узкий бархатный сюртук, юноша лениво перебирал золотую цепочку своих карманных часов и ответил на изумлённый взгляд Божены несколько пренебрежительным полукивком, не потрудившись при том изобразить даже самую малую заинтересованность в её персоне. Такое поведение вкупе с вызывающей картинностью его облика, разозлило девушку ещё сильнее, так что она с немного нервным смехом воскликнула:
– Если это розыгрыш, то, вынуждена признать, крайне неудачный! Так что позвольте откланяться. И пропустите меня уже наконец! Я слишком устала, чтобы и дальше сносить эту вашу клоунаду.
– Божена, довольно хамить. – угрожающе выцедил сквозь зубы пан Левандовский.
– А разве же я хамила? – огрызнулась та. – Да я просто сама любезность. Вот только мне не понятно, с чего вы взяли, что я выйду замуж за первого встречного. И о какой ещё помолвке вы собираетесь объявлять, даже не получив на то моего согласия? Нет, с меня хватит!
С этими словами барышня обогнула всю эту лоснящуюся от благолепия и шика троицу и помчалась вверх по лестнице к себе в спальню.
– Божена! – львиным рыком отозвался на её строптивость взбешённый отец, но она даже не обернулась и с такой силой захлопнула дверь в комнату, что просто удивительно, как не рухнул весь дедов особняк.
– Это она, глупенькая, от счастья! – донёсся снизу убеждённый возглас Катаржины. – Мы, женщины, частенько ведём себя подобным образом под влиянием сильных чувств. Оставим её ненадолго одну. Она образумится и принесёт нам свои извинения.
– Ах, «мы, женщины»! – язвительно фыркнула её падчерица, заслышав эти слова, и окинула пылающим взором спальню в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы разбить, дабы выплеснуть всю накопившуюся в ней досаду.
Но тут её блуждающий взгляд случайно упал на зеркало и, встретившись лицом к лицу с собственным отражением, девушка рухнула на пол и бессильно разрыдалась. И вправду, что за безобразный внешний вид! И ведь дело даже не в том, что она хотела бы произвести впечатление на какого-то холёного франта с золотыми часами и этими его губами, достойными лишь падшей женщины. Но вся эта ужасная сцена было будто бы специально подстроена так, чтобы выставить её на посмешище. И как они там, наверное, сейчас хохочут над ней! Катаржина ещё долго не позволит ей забыть о минувшем позоре. Ну, почему всё случилось именно сегодня? И откуда только ей на голову свалился этот расфранченный пан Мицкевич? Нельзя, конечно, судить о человеке по первому взгляду, и всё же Божена никогда не сумела бы довериться мужчине с самодовольной ухмылкой куртизанки и столь женственными руками, которые определённо не поднимали в своей жизни ничего тяжелее флакона с одеколоном. А уж благоухал щеголеватый молодчик слаще всякой майской розы. Но сильнее всего её тревожило, какую выгоду преследует он сам от столь смехотворной помолвки? Стараниями Катаржины панна Левандовская осталась фактически бесприданницей. Безусловно, осталось благородное имя её отца, их дворянский титул и положение в обществе, но неужели этакого хлыща насытит подобная малость. Да юный Мицкевич наверняка тратит за год на один только одеколон, не говоря уже про шёлковые рубашки и лосьон для волос, больше денег, чем причитается Божене на всю её оставшуюся жизнь. Есть, конечно, у неё шкатулка с материнскими драгоценностями, но и та не обеспечит этому избалованному красавцу достойную его запросов жизнь. Подобные типы куда более тщательно подходят к выбору спутницы жизни и не удостаивают своим вниманием всеми забытых лесных отшельниц. И в былые-то годы Божена не искала ухажёров, а теперь и вовсе свыклась со своим одиночеством. И ей совершенно не хотелось, чтобы кто-то нарушал её покой столь грубым образом.
Снова закипая от возмущения, девушка смахнула последние слезинки с ресниц и с воинственным видом поднялась на ноги. Нет, она не позволит им высмеивать себя как какую-то юродивую селянку. И не ради всяких там Мицкевичей, а во имя собственной гордости она должна показать им, чего стоит.
Отворив шкаф, Божена оценила свой небогатый, но вполне изысканный гардероб и остановила выбор на изумрудном платье, расшитом бисером, а затем высушила огненно сверкающие локоны и уложила их в высокую причёску. Оставалось лишь дополнить свой образ каким-нибудь неброским украшением. Но тут её отвлёк назойливый стук в дверь, за которым последовал вкрадчивый шепоток Катаржины:
– Ангелочек мой, как ты там? Надеюсь, ты спустишься к ужину. Мы все тебя будем ждать. Поверь, куколка ты наша, мы с папочкой печёмся исключительно лишь о твоём благе. А уж как тобой очарован милый Сташек! Будь с ним поласковее.
Навязчивое приглашение мачехи едва не заставило Божену отказаться от своего намерения показаться ныне в столовой. Однако вместе с тем её укололо подозрение, что Катаржина того и добивается, зная, как болезненно падчерица воспринимает её показную ласку. С глубоким вздохом девушка всё-таки направилась к лестнице, но на ходу, бросив взволнованный взгляд на окно, за которым пуще прежнего барабанил дождь, неожиданно для себя решила прежде, чем идти на ужин, проведать свою загадочную гостью. На этот раз она обулась в резиновые сапоги и вооружилась зонтиком, чтобы пересечь двор с наименьшими потерями для своего вечернего наряда. Легко перепрыгивая через широкие лужи, Божена вмиг добралась до летнего домика и, едва лишь ступив на порог, с радостью заметила, что спасённая ею девочка пришла в сознании. Однако при виде неё несчастная испуганно подскочила на постели и сжалась в мелко дрожащий комочек, словно её окружила стая голодных волков.
– Ах, миленькая панна, не бойтесь меня! – как можно ласковее обратилась к ней хозяйка усадьбы с дружелюбной улыбкой. – Я не причиню вам никакого зла. И, поверьте мне, здесь вы в полной безопасности. Меня зовут Божена Левандовская, и вы сейчас находитесь в моём поместье. Могу ли я узнать ваше имя, чтобы как можно скорее связаться с вашими родственниками. У вас ведь есть... есть семья? – неловко уточнила она после некоторой паузы.
Но девушка так ничего и не ответила ей, впрочем, взгляд её смягчился, а расслабленная поза перестала выражать недоверие и испуг. И какие же чудесные глазки незабудками цвели на кротком её личике! В них, верно, уместилась бы добрая половина звёздного неба, а пушинки её ресниц были гуще ежевичных зарослей на окраине сада, так что возникало непреодолимое желание коснуться их губами.
Осторожно приблизившись к кровати, словно приручая диковатого лесного зверька, Божена присела с ней рядом и вновь попыталась завести диалог:
– Так вы не желаете ничего рассказать о себе? Поймите, я ваш друг и желаю вам помочь. Вы можете оставаться здесь, сколько пожелаете, но если у вас всё же есть родные, нам следует уведомить их о вашем нынешнем местопребывании, чтобы они не волновались. С вами приключилась какая-то беда? Хотя, пожалуй, сейчас вам не стоит вспоминать об этом. Мы поговорим позже, когда вы окрепнете. Возможно, вы хотите есть или...
Но договорить барышня не успела, потому что её подопечная внезапно упала ей на грудь с горькими рыданиями. Глубоко растрогавшись, панна Левандовская и сама едва не расплакалась и, нежно поглаживая девушку по прекрасным волосам, попыталась её успокоить:
– Ну что вы, хорошая моя? Не надо, всё пройдёт. Вас никто больше не обидит, обещаю.
Нашёптывая самые нежные слова ей на ушко, Божена заласкала бедняжку на своих руках, а когда та слегка притихла, уложила обратно на подушки. Тогда-то измождённое дитя и обвило её слабенькими ручками за шею да поцеловало с непосредственной доверительностью ребёнка, а затем уютно зарылось под одеяло с сомлевшим видом на грани забытья.
– Мне надо идти, милая моя. – печально молвила Божена, с умилением наблюдая, как девочка часто моргает глазами, пытаясь побороть одолевающую её дремоту. – Но я постараюсь вернуться к вам как можно скорее. Впрочем, если хотите, я останусь. Пожалуй, мне будет куда приятнее провести это время с вами, нежели в обществе каких-то напыщенных снобов.
Однако сонная панночка отрицательно покачала головой и выпустила её руку из своей, как бы давая понять, что отпускает свою новую подругу, дабы та могла соблюсти все требующиеся от неё светские приличия по отношению к докучным гостям. Трепетно поцеловал свою маленькую гостью в висок, Божена бесшумно покинула летний домик и в глубокой задумчивости возвратилась в особняк. И только зайдя на порог столовой, заполонённой целым скопищем незнакомых ей людей, она запоздало вспомнила, что в рассеянности так и забыла переобуться. Какие ещё колкости предстоит ей выслушать, если кто-нибудь заметит резиновые сапоги на её ногах и забрызганный грязью подол? Стараясь не обнажать своего смущения, Божена, сопровождаемая заинтригованными взглядами, с поистине королевским видом прошествовала внутрь и, судя по тому, как сузились зрачки наигранно улыбающейся Катаржины, ей вполне удалось произвести должное впечатление на присутствующих. Пан же Мицкевич при её появлении выразительно приподнял бровку и издал непристойно громкое «о-о-о-о...», как бы давая тем самым понять, что его невеста оказалась не столь уж безнадёжна, как он полагал давеча. Это
