он.
Мужчина спросил его, что он сказал.
- Я говорил сыну, чтобы он принес только те, которые мы специально разбили для этого стиля. Мы сделаем часть камина, и вы увидите, на сколько это красиво.
Мы никогда в жизни не занимались цементом, плиткой или чем-то подобным. Поэтому, принося сломанные кафелины, я сказал: - Папа, мы не знаем, как это делать. (Конечно, на испанском.)
-Неважно, — ответил он на том же языке, — нам не нужно делать весь камин. Просто сделаем небольшой кусок каминной полки.
Итак, мы взялись за работу и начали собирать маленькие части вместе.
Закончили всю верхнюю часть, и, ей-богу, она выглядела хорошо. Правда заняло много времени, но кого это волновало? Нам больше нечего было делать.
Мистер Гольдштейн сказал: - Да, выглядит хорошо. Ты бы смог сделать все камины так же?
Папа ответил ему, что у нас нет времени на всю работу, но мы будем рады показать его каменщику, как это нужно делать.
Строитель продолжил: - Отлично, возможно, и дешевле, да?
- Ну, нет, — сказал папа. — Это стоит немного дороже, когда это сделано из битой плитки.
Строитель спросил: - Почему?
Это объяснение мне тоже пришлось услышать.
- Ну, это работа, стоимость разбивания плитки.
Я ели сдерживался от смеха. У нас была целая гора битой плитки. Но этот человек пошел на это, и, хотите верьте, хотите нет, бизнес по продаже битого кафеля держал нас на плаву около года. Мы так преуспели, что продали все битые плитки, и нам пришлось покупать новые и разбивать их. Стоимость труда по их разбиванию была невелика.
После того, как мы выкладывали новые хорошие плитки на убитую дорогу, отец проезжал по ним на маленьком грузовике. Затем сваливал их на бетонный пол склада, где мы большие куски разбивали на мелкие осколки.
На этом мы зарабатывали достаточно денег, чтобы хорошо питаться.
И мы выиграли битву с крысами.
5
Мне было девятнадцать, и еще не закончил среднюю школу. О Нотр-Дам, конечно, не могло быть и речи, но папа хотел, чтобы я был выпускником хотя бы средней школы.
Отец Уильям Барри был директором средней школы Святого Патрика в Майами-Бич. Когда он увидел мои стенограммы об окончании иезуитской средней школы, которые ему прислали с Кубы, то сказал мне, что у меня уже достаточно знания, чтобы закончить школу.
- Но, - продолжил он, - я настоятельно рекомендую вам взять хотя бы один год английского языка, и, поскольку вы выбрали Соединенные Штаты, в год американской истории.
— Это звучит здорово, отец Барри, - добавил я, - но есть проблема. У меня нет денег, чтобы платить за обучение.
- Все в порядке, сынок, — сказал он. - Твой отец объяснил всю ситуацию. Может, ты найдешь работу утром и придешь в школу днем на два курса. Тебе не придется быть здесь до половины второго, и ты закончишь к трем часам дня. В июне закончишь учебу вместе с остальными мальчиками.
Это был самый легкий учебный год в моей жизни. Играл в баскетбол и плавал в школьной команде. У них не было футбола. Моим лучшим другом стал Аль Капоне-младший.
Часто ходил к нему в гости, в великолепный дом, стоящий на одном из самых эксклюзивных островов Майами-Бич. Его мать, Мэй, всегда готовила нам вкусные обеды и угощала лимонадом и прохладительными напитками.
Когда мы закончили учебу, Сонни показал мне красивые карманные часы с бриллиантами по всему периметру.
- Сонни, это красиво, — сказал я. - От кого они?
— Это от моего отца, — ответил тот.
Никогда не упоминал его отца при нем. Вообще никто из подростков никогда этого не делал.
Он сказал: -Ты знаешь, что он в Алькатрасе?
- Да, я знаю, Сонни, но он не забыл о твоем выпускном. Он, должно быть, очень тебя любит.
- Я тоже его люблю, — сказал он.
В какой-то момент после нашего выпуска Капоне вышел из Алькатраса. Однажды, когда позвонил Сонни, он ответил на звонок и сказал: - Алло, алло. - У него был очень высокий голос, почти сопрано.
- Могу ли я поговорить с Сонни, пожалуйста? — спросил я.
- Кто это?
- С кем я разговариваю? — спросил я.
— Это Эл, его отец.
- О, мистер Капоне! - «Господи Иисусе, я разговаривал с Аль Капоне».
- Кто это? — снова спросил он.
- Фис-ис Деси.
- О, Деси. Да, да. Мэй рассказала мне все о тебе и Сонни. Подожди минутку, я его позову.
Тогда этого не знал, но позже узнал, что отец Сонни был на ранней стадии общего пареза (сифилис мозга), который в конечном итоге убил его.
У меня еще один друг был Тедди Уайтхаус. Я влюбился в его сестру Люси. Их мать являлась кубинкой, а отец американцем. У мистера Уайтхауса было хобби — разведение канареек. У него было так много пернатых, что он превратил весь свой гараж в клетку для них.
Однажды, когда был у них в гостях, Тедди сказал мне, что придумал, как заработать на канарейках. Он собирался купить около сотни клеток, посадить в каждую из них по канарейке, а затем разместить их на консигнацию в аптеках вокруг Майами, Майами-Бич и Корал-Гейблс, с разной ценой на каждую канарейку и ее клетку. Если одна клетка была более нарядной и в ней находилась канарейка лучше, чем в других, она уходила за 25,97 долларов. Другие продавались по $15,98 или $12,99, никогда по $26,00, $16,00 или $13,00 (хороший урок американского торгового искусства).
Люди приходили в магазин, видели красивую клетку, слышали пение и щебетание канарейки, читали книгу с инструкциями, висящими на каждой клетке, о том, как ухаживать за ними, и о месячном запасе специального корма для пернатых. Это было привлекательное пакетное предложение.
Как оказалось, моя работа заключалась в том, чтобы ходить, кормить их, чистить клетки. Начинал каждое утро в Корал-Гейблс, затем ехал в Майами и заканчивал в Майами-Бич. Последняя чертова канарейка, о которой заботился каждый день находилась ближе всего к Святому Патрику, и вот где у меня была небольшая проблема. Не хотел, чтобы дети из школы видели меня на работе, поэтому проводил много времени, прячась за грудами коробок с «Kotex» и «Kleenex».
Зарабатывал пятнадцать долларов в неделю на ужин, а мистер Уайтхаус продавал всех канареек. Чертовски хороший бизнес.
Это были замечательные дни в Майами-Бич. По выходным мы, может быть, шесть или семь парней, выкладывали по доллару или около того на каждого. Покупали хот-доги, булочки, кока-колу и пиво, а наши подруги приносили торты и пирожные, одеяла и подушки из своих домов, и у нас был свой бизнес.
Отель "Рони Плаза" был последним большим зданием на берегу океана в Майами-Бич, если не считать “Довиля”. Между двумя зданиями не было ничего, кроме миль великолепного пустынного пляжа с прекрасным белым песком и высокими кокосовыми пальмами. Мы там разбивали лагерь, ходили купаться, разводили костер, выпивали, готовили хот-доги, играли на гитаре и пели. В конце концов мне удалось купить гитару за пять долларов в ломбарде. Это была самая дешевая гитара, которую когда-либо видел. На передней панели гитарного ящика кто-то нарисовал целую панораму из пальм и девушек в юбках для «хулы» (гавайский народный танец). Игралось на ней достаточно хорошо.
Никогда не забуду те великолепные ночи на пляже, когда луна сияла над Майами. Мы ели и пили, пели и играли, занимались сексом без остановки. Это было потрясающе.
Моя карьера чистильщика канареечных клеток закончилась, когда мистер Уайтхаус продал канареек. А следующая работа стала моим самым первым опытом в шоу-бизнесе.
Альберто Баррерас, бывший председатель сената Кубы, тоже находился в изгнании, но его финансовое положение было гораздо лучше, чем у отца. Он отправил много денег в Соединенные Штаты, прежде чем ему пришлось покинуть Кубу, и теперь жил в очень красивом доме в заливе Бискейн.
Познакомился с его внучкой Габриэллой, и они часто приглашали меня на ужин. Старик знал, что мы были на мели, но он оказался хорошим другом, который сочувствовал несчастьям моего отца. Сенатор Баррерас любил играть в лотерею, и благодаря этому я получил свою первую работу в шоу-бизнесе.
У парня, который продавал ему лотерейные билеты, тоже была небольшая румба-группа в "Рони Плаза". В те дни там было два ансабля. Бадди Роджерс возглавлял основной оркестр в "Рони", а у этого парня была вспомогательная группа "Siboney Septet". Не знаю, почему он назвал это септетом, наверно, потому что, даже после того, как он добавил меня, нас оказалось всего пятеро. Однажды он спросил сенатора, не знает ли тот кого-нибудь из кубинцев, кто умел бы играть на гитаре и петь.
Я научился играть на гитаре, когда был совсем маленьким. На Кубе неотъемлемой частью романтики является исполнение серенад, а для их исполнения идеально подходила гитара. Ведь с пианино пришлось бы изрядно повозиться.
Старик сказал мне - да, - но он не был уверен, что отец позволит мне это сделать, все еще помня о старой семейной гордости. Тем не менее, когда в следующий раз пришел к ним в гости, старик рассказал мне об этом. “Отлично”, - ответил я. - Сколько платят и как работают?
- Они играют семь вечеров в неделю, а по воскресеньям устраивают чаепитие с танцами. Ты получаешь пять долларов за вечер и четыре доллара за чаепитие с танцами.
— Это тридцать девять долларов в неделю, - подчитал я. -Как я могу попытаться получить эту работу?
- Сходи к этому парню домой и пройди прослушивание. Возьми свою гитару и спой пару песен.
Я послушал старика, назначил встречу ему и спел несколько песен.
— Это здорово. Ты принят на работу, —сказал он.
Затем пошел к отцу и сказал ему: - Мы занимаемся бизнесом. Я нашел работу, за которую мне будут платит тридцать девять долларов в неделю.
- Какой бизнес?
- Я устроилась в группу.
- О, нет, надеюсь, ты не собираешься становиться чертовым музыкантом.
- Да ладно, пап. Это Соединенные Штаты Америки, и, кроме того, это не может быть хуже, чем чистить птичьи клетки.
Наконец старый сенатор поговорил с моим отцом и сказал ему, что тот ведет себя глупо.
- В конце концов, — добавил он, — ребенок может заработать немного денег, купить новую одежду, и что в этом плохого? Он довольно хорошо поет, и людям он понравится.
Папа согласился.
Я начал зимой 1936 года. Наша группа состояла из моей гитары, игрока на маракасе, игрока на бонго, пианиста и лидера
(продавца лотерей), который играл на маримбуле, деревянном ящике с четырьмя металлическими полосками над отверстием посередине. Он заменял бас. Я также исполнял все вокальные партии.
В то время очень мало людей знали о румбе. Едва ли кто-то знал, как ее танцевать, и это все, что мы могли играть. Пока оркестр Бадди Роджерса исполнял свой репертуар, танцпол был полон, но, потом они делали небольшие перерывы, и все садились. Когда мы начинали играть, никто не вставал, чтобы потанцевать.
Я понял, что наша группа не просуществует долго, если они будут продолжать делать это.
Подошел к мистеру Роджерсу и сказал: - Мистер Роджерс, не могли бы вы оказать нам одолжение?
- Какое, сынок?
- Ну, когда вы уходите, а мы продолжаем, все садятся, и мы не можем их снова поднять.
- Просто они пока не знают, как танцевать под вашу музыку, - ответил он.
- Да, я знаю, но если последний номер, который вы играете в сете, может быть чем-то, что мы знаем, например, «The Peanut Vendor»(«Продавец арахиса»). Ну после того, как вы тайком выведи своего пианиста, а мы посадим нашего, и когда остальные ребята выйдут, наша группа появиться, и мы продолжим тот же номер, медленно переходя на наши композиции.
