вытаскивать их на уровень пирса и давать возможность любой из моих бабушек 5x5 выходить из них, когда они приезжали в гости.
Эллинг окружена с трех сторон пирсом шириной 10 футов с перилами и покрыта остроконечной жестяной крышей. Вход в лодку, конечно же, был с открытой стороны. С противоположной же находились две раздевалки, одна для мужчин и другая для женщин. Одна из раздевалок стала местом очень важного события. Моего первого опыта в сексе.
Дочь повара была симпатичной двенадцатилетней чернокожей девочкой. Однажды эта девочка, которая также была мудрой в своем возрасте и я, оказались в одной из таких примерочных. Заперев дверь, мы начали экспериментировать. Никто из нас не имел ни малейшего представления. Сегодня это может показаться невероятным, потому что уверен, что очень мало двенадцатилетних детей, которые не знают, в чем именно заключается вся эта затея и как ее осуществить.
Я не имел ни малейшего понятия о том, куда положить свою маленькую частицу. Она тоже не знала. Но был явно встревожен и заметно готов к действию, и с каждой минутой становился все более и более разочарованным. Мы испробовали несколько нелепых экспериментов и работали над новым, когда раздался громкий стук в дверь. Это была ее мать, кухарка. Она попросила дочь выйти. Я без труда в спешке натянул плавки. Маленькое доказательство моей тревоги исчезло. Был в ярости, от того, что все сорвалось. Оглядевшись, понял, что единственный путь к спасению — через высокое окно, выходящее на воду.
От подоконника до воды было не менее тридцати футов, а пирс вокруг той стороны лодочного сарая, как уже сказал, был шириной около 10 футов. Но это оказался единственный выход!
Сделал глубокий вдох, нырнул из окна, проскочил пирс, и поплыл подальше от места преступления.
Подводное плавание для меня не было проблемой. Мы обычно оставались под водой не менее двух минут. Часто с ребятами соревновались, кто сможет находиться под ней дольше всех. Вынырнул за воздухом у следующего лодочного сарая, примерно в пятидесяти ярдах от моего старта, все еще чувствовал, что это недостаточно далеко, поэтому снова нырнул и пошел к следующему.
Выбравшись из воды, попытался понять, что делать дальше, когда услышал, как меня звал Сальвадор.
Сальвадор являлся младшим братом моего отца и одним из моих любимых дядей. У него была небольшая мыльная фабрика в Сантьяго. Его не волновала политика или работа в администрации отца. Хотя он не зарабатывал столько же, сколько его братья, я уверен, что он являлся самым счастливым.
Он женился на Вилли Мэй Рид, познакомившись с ней в школе в Атланте, где учился. Она была первой американкой, которую я встретил. Вилли Мэй не говорила ни слова по-испански. Когда увидел ее в Майами много лет спустя, изгнанную с дочерью Эмпи и мужем, она все еще ненамного лучше владела нашим языком. Я поддразнил ее по этому поводу, и она ответила: - Если бы я была тобой, я бы тоже не слишком хвасталась тем, как ты справляешься с моим языком.
Когда услышал, как Сальвадор зовет меня с лодки, понял, что забыл, про рыбалку с ним в тот день. Я был рад его видеть. «Какая удача», подумал, «идеальное алиби!» Если бы кто-нибудь поднял тему инцидента с лодочным сараем, сказал бы: - Я не знаю, о чем вы говорите. Я рыбачил с дядей Сальвадором.
Поэтому радостно поднялся на борт, взял весла и направился к рыболовным местам.
Сальвадор сказал: - Куда ты хочешь пойти сегодня днем?
- Давай порыбачим на вершине Мерримака.
-Тебе понадобится час, чтобы доплыть туда.
«Не обращай внимания. Сегодня прекрасный день, и в это время года — это лучшее место в заливе.
Это место было дальше всех других от той раздевалки.
«Мерримак» был кораблем, который американцы потопили во время испано-американской войны, для того чтобы заблокировать очень узкий вход в гавань Сантьяго. Это не позволило большей части испанского флота, стоявшего там на якоре, выйти.
Мы всегда ловили много красного люциана, окуня и желтохвоста, а также теряли много крючков, грузил, и лесок. Если вы не были начеку, как только рыба поняла, что она на крючке, то она направлялась внутрь затонувшего корпуса, и, если вы ее упустили, то можете забыть о ней.
У меня была привычка представлять, куда в корпусе могла забраться рыба.
Примерно на полпути к месту ловли дядя Сальвадор сказал: - Я
не знал, что ты такой хороший подводный пловец. Должно быть, от твоего лодочного домика до того места, где я тебя нашел, больше ста ярдов.
- Я вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, после первых пятидесяти, и откуда ты знаешь об этом?
- Ну, - начал он, - я тебе расскажу. Я шел на рыбалку с тобой и, подходя к твоему дому, заметил очень интересную картину. Твоя мать стояла на крыльце, очень пристально глядя на лодочный домик. Я проследил за ее взглядом и увидел и услышал, как повар стучит в дверь и зовет свою дочь выйти. Мгновение спустя увидел, как ты вылетел из окна, идеально прыгнув лебедем в залив.
- Боже мой, ты имеешь в виду, что моя мать видела все это?
- Да, и судя по тому, как она стояла на крыльце, явно ожидая, что произойдет, я почти уверен, что именно она послала повара вниз, чтобы помешать твоей тайной операции.
- А! А! А! А! А! А! — закричал я.
- Если это тебя утешит, — продолжил он, — должен сказать, что она с большим интересом наблюдала, как ты плыл под чистой голубой водой Карибского моря до следующего лодочного сарая. С ее точки зрения это, должно быть, было прекрасное зрелище. - У Сальвадора было замечательное чувство юмора.
- Что мы будем делать теперь?
- Мы собираемся встать на якорь на вершине Мерримака и заняться рыбалкой.
- И что потом?
- Когда ты пойдешь домой, то будешь отвечать за свои слова!
- Но мой отец будет дома, и мама расскажет ему всю историю. - И все рассказал Сальвадору, что на самом деле ничего не произошло. - Мы не могли понять, как это сделать.
- Ну, мы сделаем что-нибудь с этим позже, — сказал он. - А пока давай поймаем немного рыбы, а потом тебе придется идти домой.
Итак, мы рыбачили, но я был слишком занят своим затруднительным положением, чтобы наслаждаться этим. Мне бы хотелось остаться над Мерримаком навсегда, но пришло время уходить. Мы погребли обратно, я пошел домой, принял душ и переоделся. К тому времени мой отец вернулся на своем катере.
Мама не сказала мне ни слова.
За ужином папа сказал только одно: - Вы с Сальвадором сегодня поймали рыбу? - отец действительно знал, как оказывать давление. После ужина он пошел в свой кабинет рядом с гостиной и позвал: - Деси, иди сюда.
Я подумал: «О, боже, вот оно».
Вошел в комнату с большим трепетом, и он сказал: - Сядь. Я хочу поговорить с тобой. – и начал: -Ты когда-нибудь видел, как я оскорблял твою мать?
- Нет, папа.
- Ты когда-нибудь видел, чтобы я смущал ее или заставлял стыдиться меня?
- Нет, папа.
- Тогда почему ты сделал то, что сделал сегодня днем? Я знаю, что ты пытался сделать. Ты мальчик. Но ради Бога, почему ты был таким чертовски глупым? Ты мог бы выбрать место получше, чем наш собственный лодочный сарай.
Тут до меня дошло, о том, что имел отец в виду.
Затем он продолжил: - А теперь послушай меня, молодой человек, и послушай, хорошо. Никогда больше не оскорбляй свою мать таким образом и не смущай ее, как ты это сделал сегодня. А теперь убирайся отсюда к черту! И все!
Мой дядя Сальвадор, примерно три года спустя, уверен, что, по указанию отца, отвел меня в Каса Марина. Мне тогда было пятнадцать лет, опасный возраст, когда ты уже не ребенок, но тебе еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем тебя будут считать мужчиной.
Каса Марина был лучшим публичным домом в Сантьяго, и я там узнал все об этом деле.
Все дамы в доме были молоды и чисты и обращались со мной очень любезно, мило, нежно и очень умело. Иногда я думаю, что, может быть, лучше дать образование такому молодому парню, как я, чем позволить попасть в кучу неприятностей, пытаясь выяснить все самому. Если бы мой отец, мать или близкий родственник, как в моем случае, были готовы направить меня и помочь с этой первой неизбежной и главной проблемой подросткового возраста, я бы не боялся и не стыдился обратиться к нему или к ней с другими проблемами.
2
В 1932 году мой отец все еще был мэром, пока вел кампанию за выборы в Палату представителей от нашей провинции Ориенте.
Мы жили в доме на улице Сан-Базилио, прямо напротив дома моей бабушки Розиты.
Первого июня в час ночи мы с мамой спали дома. Полицейский, дежуривший возле нашего дома, стоял у двери.
Меня разбудил какой-то громкий стук. Дом трясся так сильно, что большие балки в открытом потолке этого огромного старого помещения танцевали, как зубочистки. В то же время услышал звук, похожий на мимо проезжающие поезда. Вскочил с кровати и пошел в комнату отца и матери, которая была рядом с моей.
Мать стояла на коленях у своей кровати, молилась и смотрела на безумные трясущиеся стены и танцующие старые балки.
Наконец я понял, что то, что звучало как проезжающий поезд, оказалось большим колоколом от паровоза, который моему отцу подарили на память о первом поезде, приехавшем из Гаваны в Сантьяго. Это была ценная старая реликвия, установленная на прекрасной прочной подставке из красного дерева, которую он хранил в своем домашнем офисе.
Землетрясение — самая страшная вещь в мире. Кажется, ничего нельзя сделать, и нет никаких предупреждений.
Мой отец был в Сити-Хилл, все еще в своем офисе, работая со своей предвыборной кампанией в Конгрессе. Позже он рассказал, что первое, что услышал, был низкий, зловещий гул, который сначала звучал так, как будто доносился издалека, а затем становился все громче и громче. Он сказал, что это звучало так, как будто город накатывался на него гигантским ковром — тот же звук, который разбудил меня. Внезапно стол прижал его к стене.
Когда он выбежал во двор, то вспомнил, что это не то место, где можно было бы стоять, потому что двор находился над большим водохранилищем, поэтому он рванул в парк перед зданием мэрии. Когда отец направился в сторону нашего дома, он взглянул на гигантскую статую архангела Гавриила и увидел, как фигура опасно покачивалась взад и вперед на вершине собора.
Загипнотизированный этим зрелищем, он протянул руки к ангелу, словно хотел поймать статую и не дать ей упасть на землю. Когда понял, насколько нелепым был этот жест, то продолжил бежать к дому.
На другой стороне площади, справа от мэрии, был отель под названием «Venus». Это было трехэтажное здание, занимавшее примерно половину квартала. Он был один из двух самых больших отелей в Сантьяго. Слава богу, там никого не было, потому что он находился на реконструкции. Весь отель рухнул на землю.
На другой стороне площади, слева от мэрии, находился клуб «San
Carlos», эксклюзивный и частный, только для мужчин. Перед этим зданием, с видом на площадь, стояло несколько десятков кресел-качалок, куда члены клуба, обычно старые политики и бизнесмены, приходили посидеть и обсудить последние новости или сплетни, но в основном посмотреть на симпатичных девушек, прогуливающихся по площади.
Пока они разглядывали их, муниципальный оркестр играл свой ночной концерт.
На третьем этаже клуба «San Carlos» была игровая комната, где с десяти вечера и до рассвета шла игра в покер.
Когда наконец-то прекратилось
