сотрясение, здание полностью развалилось и засыпало всю площадку наблюдателей. Это произошло в тот момент, когда клуб был полон народу. Правда никто не пострадал, при первых же толчках, они повыскакивали на улицу.
Одним из парней, игравших в покер в тот вечер, был муж сестры моего отца, Марии Пепы, парень по имени Васмер, немец по
происхождению. У них было три дочери и два сына. Имел хорошую работу, дом, но постоянно залазил в долги, проигрывая деньги в покер, надеясь на ту самую счастливую ночь, где он сможет отыграться.
Энрике, его старший сын, наконец нашел его сидящим на площади, покрытого порезами и синяками, но все еще с картами в руках, он находился в шоковом состоянии и бормотал себе под нос: - Сукин сын, в первый раз, когда у меня оказались все тузы, произошло это гребаное землетрясение.
Когда папа вернулся домой, пробежав шесть кварталов и уклоняясь от падающих стен, был покрыт штукатуркой с головы до ног, и похожим на привидение.
- Как все? — первое, что спросил отец.
Я сказал: - У меня все хорошо, и у мамы тоже. Единственный, кто пострадал, это дежурный полицейский. Если бы он остался под укрытием нашего дома, то был бы в порядке, но он перебежал улицу, где упала стена прям на него и поранила голову.
Затем мой отец пошел посмотреть, все ли хорошо с его матерью, Вилли Мэем и ее дочерью Ампи.
Все были в порядке.
Дом бабушки и наш, который мы снимали, были испанскими колониальными, очень старыми, и крепкими, построенными в те дни, когда Куба была еще испанской колонией, и они выдержали землетрясение, за исключением одной стены в моей спальне, той, что возле кровати. Когда вернулся в свою комнату, чтобы взять одежду, увидел постель, заваленную кирпичами.
Папа вернулся от бабушки и сказал, что там никто не пострадал. Он решил, что нам будет безопаснее за городом, на нашей ферме, Эль-Кобре, всего в двадцати милях от города. Он беспокоился, что, если толчки продолжатся, эти старые дома могут не выдержать. Хуже того, существовала опасность пожара, который уже начался во многих районах города из-за обрушившихся высоковольтных проводов. Отец также подумал о весьма пугающей возможности приливной волны.
Он нашел в записях мэрии, что Дон Мануэль, его дед, который был мэром во время землетрясения 1869 года, эвакуировал всех из окрестностей залива на возвышенность внутри страны, тем самым спасая много жизней от довольно пугающей приливной волны.
Папа сказал Сальвадору: - Вы с Деси возьмите мою маму с собой. Я возьму Лолиту [прозвище моей матери для Долорес], Эмпи и Вилли Мэй. Прослежу, чтобы остальная часть семьи добралась туда на грузовиках или чем-то еще.
В нашем городе не у многих были машины. У Сальвадора был старый Ford Model T Coupe. В него мы посадили бабушку, он сел за руль, а я по другую сторону от нее. Мы направились на ранчо. Нам пришлось ехать очень медленно из-за горячих проводов и трафика. Кроме того, стены рушились везде; люди кричали и бегали повсюду. Дома горели, проезжали машины скорой помощи, а полиция изо всех сил старалась поддерживать хоть какой-то порядок. Это был хаус.
Сальвадору было чертовски трудно выбраться из города. Моя бабушка все это время сидела очень тихо. Потом мы услышали, как она сказала: - Я уже ездила в этой машине раньше, но мне никогда не было так неуютно, как сейчас. Почему так?
Я посмотрел налево и увидел только ее ноги. Поднял глаза и рассмеялся. Она посмотрела на меня и сказала: - Почему ты смеешься?
- Бабушка, что ты делаешь, сидя там наверху?
- Я сижу там, куда ты меня посадил.
Помогая ей спуститься, я понял, что, торопясь посадить ее в маленькую машину, я каким-то образом умудрился затолкать ее на верх спинки переднего сиденья, в результате чего ее спина упиралась в крышу машины, а ноги болтались в воздухе. Бедная бабушка, которая, как я уже упоминал, была ростом 5 футов и весила более двухсот фунтов, согнулась, как толстый крендель. Неудивительно, что ей было не по себе. Когда мы добрались до фермы, все остальные начали собираться. Вскоре большинство моих родственников с обеих сторон рода пришли туда.
Всю свою жизнь хотел, чтобы у меня были братья и сестры. Я был единственным ребенком в семье, но у меня было чертовски много кузенов, я вам скажу.
Все дома в этом районе были сделаны из дерева.
Помню, как один из соседей пришел и сказал нам: - Я читал роман, когда произошло землетрясение, и, оглядываясь вокруг, увидел, как гвозди входят и выходят из стен. Я был испуган этим невероятным зрелищем, и все, о чем мог думать, было: «Пожалуйста, Боже, пусть это прекратится, когда гвозди вернуться назад».
Позже узнал, что во время землетрясения автобус исчез, когда земля разверзлась, и его больше никто не видел. Слава богу, в час ночи в автобусе было не так много пассажиров.
Наш кинотеатр представлял собой руины.
Позже провели исследование, в котором утверждалось, что, если бы землетрясение произошло в 8 вечера, а не в час ночи, погибло бы не более десяти человек.
А так унесло жизни тридцати человек.
В Кайо-Смите тоже были деревянные дома, никаких больших зданий. Когда угроза приливной волны миновала, некоторые из нас отправились домой, а другие остались на ферме.
Папа не смог провести большую часть того лета с нами. Он долго боролся за восстановление города.
Самым крупным проектом моего отца на посту мэра был план Арназ, который одабривался пару лет до этого происшествия городским советом и губернатором. С тех пор он лежал в Гаване, ожидая необходимого федерального одобрения и финансирования.
Отец требовал, чтобы все улицы заасфальтировали; потому- что большинство были без асфальта, особенно бедные кварталы. Даже наш первый дом, в котором мы жили, находился на грунтовой улице. План также предусматривал канализацию, тротуары, больше и лучше оборудованных больниц, школ, водоканал для обеспечения достаточного количества свежей и чистой воды, пожарные части.
Это был план, который не только превратил бы город в очень чистый и современный, но и сильно удивил бы жителей.
Отец боролся за этот план годами, и это разбило ему сердце, когда он, наконец, был отвергнут.
Даже в 1973 году он верил в то, что рано или поздно его план осуществиться. Но увы, мечты остались мечтами.
Моей средней школой в Колледжио де Долорес управляли иезуиты, и, боже, они крутые! На самом деле, все средние школы на Кубе крутые.
Тем не менее, на первом и втором курсах у меня были высшие оценки — все пятерки, даже по английскому, хотите верьте, хотите нет. Но на третьем году появились настоящие проблемы с учебой.
Один из моих лучших друзей, Джек Сендойя, чей отец владел хозяйственным магазином в городе, учился в месте со мной в этой школе— это кошмар. Плоскостная и стереометрия, тригонометрия, испанская литература, история испанской литературы, логика, психология и физика — все это являлось обязательным. В Соединенных Штатах эти предметы растянуты на два или три года.
Мы знали это. Я боялся, что не справлюсь с выпускными экзаменами, пошел к отцу и сказал: - Послушай, папа, я не думаю, что смогу сдать выпускные экзамены.
Он посмотрел на меня из-за стола: - Ну и что? Чего ты хочешь от
меня?
- Ты всегда говорил, что в любой момент, когда у меня проблемы, я должен прийти к тебе и ни к кому другому и рассказать об этом. Так вот, у меня проблемы.
Он несколько раз кивнул головой, улыбнулся и позвонил своей секретарше, чтобы сказать ей, что он не хочет, чтобы его беспокоили. После сказал: - Я рад, что ты пришел ко мне и рассказал правду.
- Мне жаль, папа, я не знаю, что случилось.
- Я знаю, что случилось, — продолжил он. - Ты открыл для себя девушек, и из отчета, который я получил от своего брата-мыловара, у тебя не было никаких проблем с изучением этого предмета.
Я растерялся: «Нет, я имею в виду...
- Неважно, — сказал он, «должен быть способ помочь тебе преодолеть и этот недуг. - И на мгновение задумался, потом нажал кнопку на своем столе и сказал: - Пригласи сержанта Рохаса. - Повернулся ко мне и продолжил: - Этот сержант из команды мэрии — гений в математике.
- Ну, — в начале растерялся я, «если он сможет провести меня через геометрию и тригонометрию, думаю, что смогу справиться с другими экзаменами, если буду усердно заниматься следующие пару месяцев.
- Я скажу тебе, что бы я сделал на твоем месте. Я бы сейчас бросил школу и использовал бы каждый час, чтобы готовиться к экзаменам дома, потому что, в столь позднее время, уверен, что все остальные ребята в твоих классах будут просто повторять то, что они изучали ранее, а, согласно тому, что ты мне сказал, тебе нечего повторять.
Сержант Рохас вошел в кабинет, и папа объяснил ему проблему. Он назначил дату, на следующее утро в 8 утра у нас дома.
- Большое спасибо, папа, — сказал я и собрался было уходить, как отец окликнул меня. – Деси, Слушай, тебе лучше сдать эти выпускные экзамены, потому что, если ты этого не сделаешь, то этим летом для тебя не будет Кайо Смита.
Он еще не знал, что еще до конца лета, несколько месяцев, которые он так тщательно и с любовью наметил для нашей жизни, будет разорван в клочья.
3
Мой отец был избран в Конгресс в ноябре 1932 года. Я ходил на некоторые избирательные участки Сантьяго с ним. В те дни не было машин для подсчета голосов, поэтому этим занимались чиновники.
Когда заглянул в один из избирательных участков, то увидел, как госслужащий бросал некоторые бюллетени в урну папы и кричал: - Арназ — Арназ - Десидерио — Деси — Десидерио.
Папа отправился в Гавану в январе 1933 года, принять присягу в качестве конгрессмена. Когда он вернулся в Сантьяго, чтобы помочь передать мэрию новому мэру, ему устроили грандиозный парад в честь победы.
Видел, как его несли на самом большом кубинском флаге, в который, поместилось бы не менее сотни человек. Потом толпа народу принялась ликовать и подбрасывать моего отца. Он выглядел так, словно выполнял трюки на батуте.
Я подумал: «Боже мой, они так убьют его».
Мы с мамой были с членами совета и мэром, которые спонсировали праздничную вечеринку. Папа смеялся и махал рукой толпе, пока они несли его по всей площади к ступеням городской ратуши.
После передачи своей администрации новому мэру, он вернулся в Гавану, чтобы начать отбывать срок в Палате представителей.
Второго марта получил письмо от папы. Это был мой шестнадцатый день рождения. В нем говорилось, что в его книге это означало, я больше не ребенок, а мужчина. Остальное, философствование о жизни в целом, произвело на меня такое впечатление, что вставил этот лист в рамку и повесил в своей комнате.
Мать также получила от него письмо в тот день, где он сообщил, что нашел прекрасный дом для нас в Эль-Ведадо, в очень хорошем жилом районе Гаваны, эквиваленте Бель-Эйр в Лос-Анджелесе. Он также написал, что приедет к пятнадцатому августа, и мы все поедем в Кайо-Смит, пока буду на каникулах.
С нетерпением ждал осени, когда уже сдам эти экзамены.
Джек Сендойя и я, с помощью долгих часов учения сержанта, и по милости Божьей, все же сумели протиснуться к финалу третьего года обучения в старшей школе.
Около трех часов дня двенадцатого августа был у Джека, в четырех или пяти кварталах от нашего дома, в Виста-Алегри. Виста-Алегри («гей-виста») жилой пригород Сантьяго. У моего отца там была хорошая недвижимость. Он
