магазины. Я никогда не видел столько пьяных. Просто невероятно, как хорошо обученная группа агитаторов может превратить то, что должно быть мирным и счастливым празднованием, в варварскую оргию убийств и разрушений».
В течение следующих нескольких дней я ходил по дому, как зомби. Ел и спал, принимал ванну, разговаривал, и думал, много думал. Единственное, что не мог делать, это плакать. Не мог понять, что произошло. Папу всегда любили в этом городе. Его называли «Alcalde modelo» («образцовый мэр»). Одним из последних дел, которые он сделал на посту мэра, было превращение большой территории вокруг залива, которая была позорным гетто, где жили некоторые из черных и бедных, в красивый малекон с парками и деревьями, двумя большими бассейнами для детей, теннисными и баскетбольными площадками и бейсбольным полем. Пример того, что его План Арназ сделал бы везде.
Когда он был закончен, профсоюзные работники и лидеры, а также руководители торговли собрали пожертвования, и у входа в малекон построили большую башню. В ней были огромные часы и бронзовый бюст моего отца с надписью «Alcalde modelo» внизу.
Мой отец назвал малекон Аламеда Майклсон в честь американского друга Кубы. Часы и бюст моего отца сейчас там. Их восстановили через несколько лет после того, как снесли.
Позже, когда я увидел папу в тюрьме «Ла Кабафия» в Гаване, спросил: - Как такое могло произойти за одну ночь?
— Это произошло не за одну ночь, — ответил он. - Когда так много людей голодают и не имеют достойного жилья, медицинской помощи и хороших школ для своих детей, чистых городов без мух и комаров, без постоянной угрозы тифа, желтой лихорадки, они склонны к восстанию. Было много беспорядков, но никто не ожидал, что все закончится так, кроме тех, кто ждал, чтобы воспользоваться этим. Если бы у меня было хоть малейшее подозрение, я бы был в Сантьяго. Я должен верить, что даже Самнер Уэллс, американский посол на Кубе в то время, не понимал, что он делает, когда заставил Мачадо внезапно бежать. Все хотели избавиться от Мачадо. Даже я разочаровался в этом человеке, и, если бы мистер Уэллс не действовал так глупо, все должно было быть по-другому. Он упустил из виду тот факт, что страна, внезапно оставшаяся без главы государства, не смогла заменить его упорядоченным и законным образом.
Папа сравнил это с тем, что произошло бы, если бы главная несущая стена здания сгнила и ее пришлось бы срубить и заменить.
- Прежде чем срубить, нужно убедиться, что все остальные стены в этом здании хорошо укреплены и защищены, потому что если они не укреплены, и вы просто срубите гнилую и выбросите ее, то здание рухнет. И это, к сожалению, случилось с Кубой.
Через пару дней мы узнали, что папа в безопасности в доме своей сестры в Гаване, но каждый мэр, губернатор, начальник полиции, сенатор, представитель и любой другой, кто был в режиме Мачадо и кого могли найти, был брошен в тюрьму. Остальные, у кого были деньги, спрятанные за пределами Кубы, и которых не поймали, уезжали из страны так быстро, как могли.
Позже узнал, что папа на самом деле поехал в аэропорт с президентом и мог улететь с Мачадо, когда тот отправился в Майами. Мачадо уехал ранним утром двенадцатого числа с пятью парнями в костюмах. Каждый из них нес два или три мешка золота, так что с ним точно все хорошо.
Он сказал папе: - Тебе лучше поехать со мной, Десидерио, потому что после того, как я уйду, наступит полный хаос.
Папа поблагодарил его, и ответил, - со мной ничего не случится. - Они не будут возиться с такой маленькой рыбой, как я.
- Просто запомни мои слова, Десидерио, и не рискуй. Люди, которые стоят за всем этим, — это не члены оппозиционной партии, какой мы ее знали в прошлом, а анархисты и коммунисты сегодняшнего дня.
Сантьяго-де-Куба был первым городом на острове, где коммуниста бросили в тюрьму во время второго срока моего отца как мэра. Это, вероятно, объясняет, почему они не могли дождаться, чтобы уничтожить все, что у него было, как только они смогли это сделать. Папа решил сдаться в «Ла-Кабафию», где ему обещали защиту, пока закон и порядок не будут восстановлены.
Дом Браво Корреосо был построен вокруг прекрасного патио, такого большого, и с таким количеством цветов, деревьев, фонтанов и скамеек, что он казался парком. В центре была самая великолепная клетка, заполненная разными видами птиц.
Высотой она была не менее полутора этажей и не менее 40 футов в длину и 30 футов в ширину. Посередине стояло огромное тенистое дерево, поэтому птицам было лучше внутри, чем снаружи. У них была вся необходимая еда и вода и все красоты природы. Это был рай для них, и они там размножались как сумасшедшие.
Браво знал, что его сын Тони должен был отвезти нас в Гавану на следующий день. Я помню, как он сказал матери, когда мы гуляли по этому дворику: - La vida es muy larga (жизнь очень длинная). Она как книга со множеством глав, и это первый golpe в твоей жизни. (Golpe. согласно испанскому словарю Касселя, означает удар, стук, шок, боль, ранение — все это очень применимо к нашему первому golpe.) И ты, вероятно, получишь еще несколько. Жизнь, кажется, полна golpes».
Затем он добавил: - Я знаю, что ты сейчас не в состоянии верить в то, что я собираюсь сказать, но поверь мне на слово, ты поправишься, и будешь продолжать. У тебя снова будет то, что у было, и, возможно, даже больше, но тебе придется быть сильной; особенно ты, Деси, ты еще мальчик, и у тебя вся жизнь впереди. Так что давайте молиться, чтобы ваши будущие годы не были такими же тяжелыми и незаслуженными, или такими же непонятными для вас, как этот.
На следующий день Тони, моя мать, ее брат Эдуардо, который был за рулем, и я отправились в Гавану на машине Тони, украшенной флагами ABC. Каждый раз, когда мы приезжали в город или видели толпу людей, мы с ними садились на подножку и кричали «Viva la Revolucion!», пока благополучно не прибывали в Гавану.
Вся эта неделя двенадцатого августа была похожа на ужасный кошмар. Если я думал, что только в Сантьяго все плохо, то, когда мы добирались до Гаваны, увидел какой кошмар творился по всей стране.
Мы добрались туда после полутора дней осторожного путешествия по острову и криков «Viva la Revolucion», и направились прямо в дом тети Ампаро. Она была сестрой моего отца. Вот тогда мы узнали, что папа уже сдался и находится в тюрьме «Ла- Кабафия».
Когда оказались в доме моей тети, по соседству с нами жил один чертов идиот, который самодельными бомбами пытался бомбить новый режим во Дворце.
Моя тетя жила примерно в трех кварталах от Дворца, опасное место, потому что этот придурок никогда не приближался к Дворцу. Он попадал во все вокруг. В уличном кафе в ребенка, игравшего
на маракасах. В результате чего дитя потерял руку. В пару на пляже, которая была примерно в трех с половиной кварталах от Дворца, погибли. Люди, выходящие из театра в четырех кварталах от него, были ранены. В результате самым безопасным местом во всем городе был Дворец.
Было еще одно зрелище, которое я никогда не забуду. Голова мужчины, насаженная на длинный шест, и висела перед его домом. Остальное тело оказалось повешенным через две двери перед домом его отца.
4
Когда сошел с парома, который доставил меня из Кубы в Соединенные Штаты Америки на морской порт Ки-Уэст, конечно, это не являлось сенсацией для человечества, но для меня это был большой шаг.
Пока иммиграционная служба проверяли мое туристическое разрешение, поднял глаза и увидел папу, счастливо смеющегося за стеклянной перегородкой.
Они пропустили меня, и я сильно обнял отца. Он сказал: - Bienvenido a Los Estados Unidos de Norte America, (Добро пожаловать в Соединённые штаты Америки) и это будут последние испанские слова, которые я говорю тебе, пока ты не выучишь английский.
С гордостью напомнил ему, что получил отличные оценки за последние два года английского в старшей школе.
Он сказал: - Хорошо, так что теперь говори со мной по-английски.
Попытался ответить ему, но у меня не получилось.
- Ну, твоим ушам понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть, а языку — чтобы справиться с этим. – добавил он.
В конце концов мои уши привыкли к этому довольно хорошо, но мой язык с тех пор ведет проигрышную битву.
Мы сели в автобус до Майами, и когда устроились на своих местах, он предложил мне сигарету. Я никогда не курил при нем. - Как ты узнал, что я начал курить?
- Догадался.
Он сидел в тюрьме в «Ла-Кабафия» в Гаване шесть месяцев.
Наконец-то нам удалось вытащить его по habeas corpus, что является юридическим термином, означающим (Или дерьмо, или брось травку).
Прочитал газетный отчет о habeas corpus, который был успешным, в пользу губернатора нашей провинции Орьенте. У них не было ничего против моего отца, никаких определенных обвинений, никаких обвинительных заключений, поэтому им пришлось его отпустить.
Отнес газету Браво Корреосо и сказал: - Разве это не сработает для папы? Никто не обвинял его в каком-либо преступлении. Ему ни в чем не было предъявлено обвинение.
Он ответил: - Да, я не вижу, почему бы и нет. Позволь мне проверить суды в городе и в Гаване.
Он сделал это, и ничего против отца не нашел. Поэтому отправил эту газетную вырезку моему дяде Эдуардо, парню, который позвонил мне, когда сумасшедшая толпа пришла в наш дом, и как уже сказал, был также очень хорошим адвокатом. Эдуардо обратился в суд выиграл дело и папа был освобожден. Как только он вышел, Батиста посоветовал ему поехать в Майами, пока Куба не вернется к нормальной жизни.
Там все еще было много психов, бегающих на свободе, хотя Батиста к тому времени установил некоторое подобие закона и порядка. По крайней мере, суды снова работали.
- Мне жаль, что не смог пригласить вас присоединиться ко мне раньше, но вы знаете, у меня не было денег. Честно говоря, у меня сейчас их очень мало. Я смог занять всего несколько сотен долларов.
- Не волнуйся об этом, папа, тебе еще предстоит долгий путь (ему тогда было всего сорок). Мы начнем все сначала, и хотя бы помни, что то, что случилось с нами на Кубе, никогда не случится в Соединенных Штатах.
Квартиру, которую мы снимали в юго-западной части Майами, была меблированной, но не очень хорошей.
Знал, что мой отец стыдился, за то, что он не мог найти нам что-то лучшее. Но мне было все равно, и ему не стоило беспокоиться. Я был счастлив просто находиться рядом с ним. Все, что хотел, это чтобы мы поскорее перевезли сюда мою мать, которая, с нетерпением ожидала, переезда.
На следующий вечер он сказал: - Ладно, тебе нужно начать передвигаться самостоятельно, так что иди и поужинай в одиночестве.
Прошелся и нашел что-то похожее на скромный ресторан, но оформленный со вкусом. Очень милая официантка принесла мне меню. Посмотрел и сказал: - Спасибо, - открыл его. Глянув в него, я начал проклинать иезуитов. Они не только не научили меня понимать или говорить по-английски, они даже не научили меня читать его. Официантка стояла рядом со мной с блокнотом и ручкой. Окинул ее взглядом и снова улыбнулся. Она посмотрела на меня, улыбнулась в ответ и сказала что-то вроде - Ты собираешься заказать ужин сейчас?
Вот в чем проблема с иностранным языком, понимаете; никто не останавливается между словами. Она могла бы сказать: - Ты собираешься сидеть там всю ночь или ты собираешься заказать ужин, глупый кубинец? - И я бы не заметил разницы. В любом
