Волк-оборотень

кричала я. Какие-то люди сказали, что они из полиции и спросили, что случилось. Я, заикаясь, объяснила. Они сделали вид, что поверили.
  — Наконец-то мы напали на его след, — сказал кто-то из них, и они исчезли. Я побежала домой и несколько месяцев не выходила из дому, я и сейчас заикаюсь.


  Сегодня мы выступали в цирке, как всегда. Это было неплохое развлечение, которое придумал мой папочка. Это занятие отвлекало меня от мыслей о Стасии, о неумолимом чувстве вины, которое было со мной все эти три века и, когда на минуту отпускало, я чувствовал громадное облегчение. Назаниля я ненавидел до сумасшествия, но еще больше ненавидел себя и Глорию. Все они жестокие, мстительные твари, думающие только о своем эго, и я среди них такой же.
  Работа в цирке отвлекала и развлекала. Мы придумывали новые номера, шокировали народ, который никогда не видел кого-либо, имеющего сверхъестественные способности, и принимал все это за фокусы.
  Теперь на плече у Назаниля всегда сидел подросший стервятник и я бы очень порадовался, если бы стервятник нагадил ему на костюм прилюдно. Но стервятник то ли стеснялся, то ли не решался делать это.
  — Ну, кто самый смелый и выйдет на нашу арену для новых фокусов? — спросил Назаниль. Дама лишь загадочно улыбнулась. Но чары Назаниля отчего-то не подействовали на нее. Я видел озадаченные до невозможности глаза своего папочки. Еще ни один смертный не мог устоять  перед его чарами. Это очень удивило и меня.
  — Может быть это ВЫ сделаете все, что я захочу? — усмехнулась она. — Хочу танцевать!
  Назаниль не привык проигрывать и для него это было серьезным поражением. Но необходимо было как-то выкручиваться и он принял непринужденный вид:
  — Не могу отказать даме. Маэстро, музыку!
  Заиграла музыка и дама закружилась в танце с Назанилем. Держалась она легко и непринужденно, а смотрела на него даже с вызовом. Какие-то люди подходили все ближе и ближе к арене. Неожиданно дама эта крепко схватила Назаниля:
  — Вы арестованы, полиция!
  Тут до меня дошло: конечно же она была более сильным оборотнем, потому чары Назаниля и не подействовали на нее. Люди смотрели на все, как на театральную постановку.
  — Смею заметить, любезная дама, что танец подошел к концу, разрешите откланяться! — Назаниль раскрутил ее и с силой оттолкнул. Тут он начал превращаться. Полицейские тоже превращались. В зале послышались крики ужаса.
  — Дикие звери на арене! — кричал директор цирка. — Срочно позовите укротителя!
  Но укротителя разорвали, не дав ему даже приблизиться к арене. Люди побежали к выходу. Крики, паника и давка. Назаниль проскочил к выходу под ногами у людей, сбив несколько человек, которых сразу же затоптали.




                                  12

  После того, как Лили покинула меня, я совершенно утратил смысл своего существования. Долгое время я не мог поверить в то, что она всерьез сделала это — так поступила со мной! Холодный кофе на столе разлит на записку: "Эдди, прости, если сможешь. Я встретила другого. Не ищи меня. Так будет лучше для нас обоих". Недокуренная сигарета в пепельнице. Ее запах. Оригинальная шутка! Но шкафы с ее одеждой... Они все пусты! Как такое могло произойти, ведь мы были так счастливы вместе? Лили — единственный человек, которого я любил в своей жизни! Неужели все закончилось? Неужели все ее слова были ложью? Мерзкой, чудовищной ложью?! А я однолюб.
  Поначалу я ждал, что она вернется. Каждое туманное утро ждал. Курил и ждал. Но ее все не было. Потом я понял, что ждать нет смысла. Она больше не вернется. Так что же, она думает, что одна такая, незаменимая для меня? На ней свет клином не сошелся! Найду другую.
  Но в объятиях других женщин я видел только ее. Тогда я понял для себя еще одну истину — что Лили для меня не сможет заменить никто. Да, на ней сошелся свет клином. Тогда я запил. Меня выгнали с завода. Жизнь пошла кувырком. Я не видел смысла ни в чем. Даже убирать в комнате не хотелось. Зачем? Для кого? Пара грязных рубашек валялась уже месяц. Пусть себе валяются!
  Серые нудные дни тянулись чередой. Сегодня только воскресенье! Еще целая унылая неделя впереди. Не заполненная ничем, кроме болезненно-мучительных воспоминаний о навсегда утерянном счастье. И каждый день душа на лезвии ножа, будто ее безжалостно кромсают руками маньяка. Кромсают воспоминания. Один день похож на другой. Все бессмысленно. Серая апатия. Ничто не приносит радости, кроме сна, который помогает забыться. А наутро все возвращается с новой силой. Отчего так гадко на душе? Ах, ведь она ушла. Ушла навсегда. Оставив меня с разбитым сердцем, с растерзанной душой. Скорее бы все это закончилось. Все ближе к концу. Конца и края не будет этой серой череде бесполезных и мучительных дней. Катись жизнь к чертовой матери! Глупая надежда могла лелеять мысль, что когда-нибудь Она вернется. Но чудеса бывают лишь в сказках, фильмах, да бульварных романах. Это реальность, Эдди, она нелепа, чудовищна. Реальность есть реальность. Ничего не изменить, чуда не произойдет, смирись, Эдди.  Такова твоя судьба. А, если бы чудо и произошло, как быть с человеком, совершившим такое чудовищное предательство? Истоптавшим, разбившим, разломавшим все до самого основания? Нет больше доверия, а счастье ушло навсегда. Да разве я один такой? Сколько нас таких, брошенных, одиноких, с искалеченными душами? Разве пересчитать? Мы рождены для страдания, у наших тел и душ есть для этого все предпосылки. Человек рожден для радости? Самообман. В муках рождаемся, в муках живем, в муках умираем. Лили, будь ты проклята за то, что сломала мою судьбу! Нет доверия к людям, нет доверия к женщинам, нет доверия ни к кому!
  Я представлял себя одиноким волком, бредущим по жизни. Ни друзей, ни врагов, никого нет. Иногда мне казалось, что и меня самого тоже нет. Как невыносимо тошно сидеть в четырех стенах, как в клетке. Любовь — зло. Да, вечная любовь лишь в идиотских книжках. Любые отношения рано или поздно заканчиваются и навсегда калечат наши души, оставляя глубокие, порою неизлечимые раны. Пойду, куда глаза глядят. Какая разница, ведь все равно нечего терять. Ночь. Тусклый свет фонаря. Леденящий холод. Пустота. Метет мелкий, противный снег в лицо, обжигающий ветер. Качается, уныло скрипит фонарь. Противно. Когда закончатся эти адские муки! Я, одинокий волк, идущий в ночь неизвестно куда и зачем, в погоду, в которую хороший хозяин не выгонит и собаку. Пустота. Улица будто вымерла. Разве найдется такой идиот, чтобы шел ночью в такую погоду? А, нет, нашелся, оказывается.
  Навстречу мне шел человек. Фонарь упал. Погас. Улица утонула в темноте.
  — Эдди, — проговорил человек, проходя мимо меня.
  — Кто вы? — удивился я.
  — Друг, — ответил он.
  — У меня нет друзей.
  — Значит, враг.
  — И врагов у меня тоже нет, — сказал я.
  — И Лили у тебя тоже нет, — ответил он. Но не злорадно, а как бы с сочувствием. Я взбеленился.
  — Ты ее любовник?! — заорал я на всю улицу. — Отвечай, подлец! Ты ее увел?! Она к тебе ушла?!
  — Не кричите, молодой человек, — спокойно сказал он, — люди спят, позднее время. Я не имею никакого отношения к вашей неудавшейся любви.
  — Тогда кто вы?! Откуда знаете меня и почему мне это все говорите?
  — Ну, это не пятиминутный разговор, — сказал он. — Еще и на таком холоде! Давайте сходим в какой-нибудь кабак, вам ведь все равно уже нечего терять.
  Мне начало казаться, что этот человек насквозь видит мою душу, и я пошел с ним скорее ради интереса. В конце концов, действительно было уже нечего терять.
  Мы вошли в кабак.
  — У меня нет денег, — сказал я.
  — Деньги не имеют значения, — ответил он. — Заказывайте, что душе угодно, я за все заплачу. Я заказал виски, чтобы скорее выпить, расслабиться и немного облегчить душевную боль. Человек был не юным, но и не старым. Красоты неземной. И вел себя по-особенному. Никогда не видел таких людей, как он.
  — Совсем ты раскис, Эдди, — сказал он поучительно. — Вместо того, чтобы объявить войну своей пассии и всему миру, которым на тебя плевать.
  — Кто вы?
  — Назаниль, — ответил он.
  — Я не знаю вас.
  — Зато я очень хорошо знаю тебя. Хочешь знать, что делает сейчас Лили?
  Я скривился от душевной боли.
  — Она послала вас?
  — Нет, она не знает обо мне, — он стал тереть ладонями чашку и натер ее чуть ли не до блеска. Я наблюдал за его странными движениями. Что он делает?
  — Смотри, смотри сюда, — сказал он. Я заглянул в чашку там, где он ее натирал, и обомлел... Как в сказке, на блюдечке, по которому катилось яблоко, в той чашке я увидел Лили и ее любовника! Тварь!
  — Наклонись поближе и послушай, — сказал он. В эту ночь я взял свои слова о том, что чудес не бывает, назад. В чашке были слышны голоса! Лили говорила своему любовнику:
  — Знаешь, милый, почему я бросила Эдди и ушла к тебе? Он — неудачник, мягкотелый слизняк, амеба, тряпка. С ним бы у меня не было никаких перспектив...
  Далее выносить этого я уже не мог. Я стукнул по проклятой чашке и разбил ее. Закричал и начал рыдать. Мне было все равно, что оборачивались люди, мне было наплевать на них.
  — Ну-ну, Эдди, перестань, — говорил Назаниль. — Ты отомстишь этой проклятой стерве. Она очень пожалеет о своих словах. Растопчешь ее. Месть. Ради этого стоит жить. Я вцепился в его руку:
  — Как?!
  И тут до меня дошло, что я уже видел это лицо раньше. В газетах. Это тот нашумевший фокусник, которому запретили показывать свои фокусы. Да, это он!
  — Вы — тот известный фокусник, тот самый скандальный фокусник, которого искали...
  — Ой, фокусник, фокусник, — ответил он. — Сейчас я сниму комнату. В таком состоянии ты домой не пойдешь.
  Мы пили. Много. Я плакал, ругался, жаловался на жизнь, на эту стерву. Этот фокусник долго смотрел мне в глаза. Такой глубокий взгляд. Я тонул в нем, как в омуте. А потом он поцеловал меня в губы. Я был настолько потерян внутри, что мне было уже все равно. В тот момент я думал, что все женщины твари, а поцелуй мужика ничуть не хуже. Назаниль раздевал меня. Мне было так хорошо от того, что я хоть кому-то нужен. Это был бальзам на мою изувеченную стервою душу, то, чего мне сейчас так не хватало. После того, как тварь бросила меня, я чувствовал себя выброшенными на помойку объедками. А теперь почувствовал себя кому-то нужным человеком. И хорошо, что это был мужчина. Всех женщин я возненавидел. Брюнеток, блондинок, пышных, плоских, маленьких, больших.
  — Лапушка, мой мальчик, — шептал он, убирая с моего лица поредевшие от нервов волосы. Он гладил меня, раздевал. Я отдался ему. Я был счастлив в этот момент. Его тепло согревало мою душу. Я был очень пьян и не мог ходить. Он уложил меня в постель. Целовал. Я отдавался ему снова и снова, со всей страстью, назло этой твари, гори она в аду!
  Утром я не мог смотреть в глаза Назанилю, краснея от стыда. Я был обнажен, не прикрыт. Назаниль смотрел, улыбался, пялясь на самые интимные места. Мне хотелось накрыться одеялом с головой.
  — Ты прекрасен, Эдди, не стесняйся своей наготы. Я выбрал тебя. Я тебя сделаю. Ты отомстишь. Станешь молодым красивым волком, вечно молодым, бессмертным...
  Слушая его странные речи, я подумал о том, а не сбежал ли этот человек из сумасшедшего дома.
  — Я буду тебе отцом, любовником, другом, — продолжал он. Он нагло стянул с меня одеяло и продолжил