Волк-оборотень

Сидит, улыбается, смотрит на меня. Я вмиг протрезвел, да чуть к земле не прирос. "Вот, Анчихрист", — думаю, — "покарал Господь за то, что пост свой нарушил". И начал потихоньку Богу молиться. Думаю, сгинет нелегкая. Гляжу, а там не парень уже сидит, а волк. Чудище прямо. В отхожее место даже со страху захотелось.
  — Что, монах, —  говорит, — спустишь с меня шкуру?
  Я, как хватил, да бежать, хоть и силы не было. А вслед хохот несется сатанинский. Такой, что все яблоки с дерева попадали. Я споткнулся на одном, да упал. Шишку здоровую набил на лбу. Бежал прямо без оглядки. Неделю еще хохот этот дьявольский в ушах стоял, спать не давал. И в монастыре меня покарали за то, что в свят пост вино пил и слово Божье прогуливал. По делом мне, грешному, наказание, чтоб не бахвалялся больше...


  Пока я болела, все время думала об Инглеберте. Он не выходил у меня из головы. Он снился мне ночами, даже целовал во сне. Я была счастлива, когда он заходил меня навестить и спросить, не нужно ли мне чего-либо. Я вспыхивала при виде его, будто меня бросало в жар и от этого казалась больной еще больше. Потом мне становилось холодно, морозило, и руки были ледяными. Когда Инглеберт улыбался мне, хотелось танцевать. С ним я чувствовала себя совершенно здоровой. В перврвой половине ночи он запирался в своей мастерской. Я прошмыгнула к двери. Посмотрела в замочную скважину. Он что-то рисовал. Временами останавливался, вздыхал, повторяя:
  — О, как ты хороша!
  Сердце чуть не вырвалось из груди — конечно же он рисует меня! О боги, любимый мой! Днем он смотрит на мое лицо, запоминает черты, а ночью рисует! Я закрыла глаза, веря и неверя. Как это прекрасно, изысканно, романтично! Всей душой этого хочу, всем сердцем! Интерес разбирал все больше и больше. Я хотела поглядеть, как же он изобразил меня, мой прекрасный оборотень. Я дождалась, когда он выйдет из мастерской, проскочила в дверь, и стянула полотно с картины. Кровь застыла в жилах. Я буквально остолбенела — на полотне была Стасия... Мне хотелось кричать не своим голосом. Разрезать полотно ножом, и Стасию, заодно, тоже. Я убежала к себе, чтобы не наделать глупостей и не скомпрометировать себя. Я прибежала в комнату, схватила зеркало в золотой оправе и начала долго себя в нем разглядывать. Я поверить не могла, что этому красавцу понравится бледная, унылая Стасия с отрешенным лицом монашки, которая, к тому же, лет на десять меня старше. Как несправедлива жизнь! Я швырнула зеркало и разбила его. На шум прибежал Инглеберт:
  — Что-то случилось?
  — Ничего, — злобно ответила я, перевернувшись на другой бок, чтобы он не видел моих слез. — Зеркало случайно разбилось.
  — Я соберу.
  — Не стоит беспокоиться, — резко оборвала я. — Идите, у вас наверняка полно незавершенных дел.
  Он ушел, а я расплакалась в подушку.


  Я наблюдала за ним, считая себя едва ли не черной вдовой. Как он смотрел на Стасию, ловил каждый ее взгляд, случайно пытался коснуться ее руки. Острые стрелы ревности впились в душу и навсегда отравили ее. Я думала, что оборотни другие, но они такие же, как люди, даже еще хуже, потому что имеют сверхъестественную силу. Я разочаровалась по самое не хочу. И сверхлюди, которые всегда всегда так восхищали меня, оказались не лучше. Весь мир опротивел мне. Душу заполнили боль и отвращение. Я жила, сама не зная зачем. Зачем? Чтобы убивать. Да, я хочу убивать, я не буду такой, как Стасия, я передумала. Меня стало манить то, что поначалу отвращало. Я стану безжалостной убийцей. И Мелисса во всем была права. Что мне до чужой боли? Сколько раз мне ее причиняли! Разве меня кто-нибудь пожалел? Только циничные издевки слышала я в ответ. Почему я должна быть к кому-то милосердна? Смерть всем! Так же цинично посмеюсь я над вашими обезображенными трупами, как вы посмеялись над моей душой. И мне все равно, кто прав, кто виноват. Вы все одинаковы. Вы причиняете друг другу лишь боль и страдания, и вам на это плевать. И мне также будет наплевать на вас.
  Казалось, Стасия не замечает знаки внимания Инглеберта. Она находится в каком-то своем отрешенном мире. Или делала вид? Она не такая уж монашка, какой кажется, раз спит с собственным сыном.
  В эту ночь, обратившись, я побежала за своей первой жертвой. Ну, кому сегодня выпал жребий Смерти? На моем пути шла женщина с младенцем. Не задумываясь, я растерзала их обоих. У младенцев мясо нежное, как у цыплят. Меня не мучила совесть. Наоборот, мне морально стала легче, будто убрала в доме мусор, будто освободила мир от ненужного. Наверняка эта стерва отбила у кого-нибудь мужа или любимого человека, а ее выродок, когда вырастет, станет таким же, как все. Значит, я все правильно сделала. Смерть всем! Жребьевка продолжается.



9

  Сегодня ночью я окончил ее портрет. Она божественно-прекрасна! Как волшебная фея, как луч света, которого столько веков не было в моей жизни... Богиня с мраморным лицом, всегда печальная, всегда безмолвно-прекрасная... Как трепетало все внутри, когда я касался края ее одежды! Я взял портрет и пошел в ее покои. Дверь была не заперта. Она не спала и не слышала меня. Она сидела в кресле в ночной рубашке, подперев голову рукой. Ее блестящие черные волосы струились по плечам. Она была отстранена от внешнего мира, ее чудесные глаза смотрели в пустоту.
  — Стасия... — тихо позвал я, усевшись перед ней на колени. Она будто очнулась ото сна. Вздрогнула. С изумлением посмотрела на меня.
  — Вы? Что вы делаете здесь? Почему на коленях?
  — Простите меня... я написал ваш портрет...
  На ее бледном лице появилась слабая улыбка, будто на лице умирающей.
  — Это не могло подождать до утра?
  Я протянул портрет, ощутив себя в нелепой ситуации. Она взглянула.
  — Портрет весьма хорош... Почему вы написали его?
  Я взял ее за руку и спрятал в ней свое лицо.
  — Стасия, я люблю вас...
  Я боялся поднять лицо. Мне было стыдно, страшно, я боялся того, что она скажет.
  — Встаньте, мой мальчик.
  — Я мальчик лишь на вид, мне уже два века... — прошептал я, чувствуя собственную дрожь. Я набрался храбрости и поднял глаза. Она смотрела на меня ласково, будто мать. Ее глаза горели, как два солнца.
  — Я не могу любить вас, простите меня... Я больше не могу любить никого...
  Острый кинжал насквозь пронзил мое сердце. Закрыв лицо руками, в безудержном отчаянии, я ушел...


  Он вышел из ее спальни! Будто тяжелый молот ударил меня по голове. Они уже любовники, вот тебе раз! Я помчалась на охоту, разрывая всех на своем пути, без разбора. Смерть всем! Заплатите за мою боль! Что делать? Что делать? Нужно срочно рассказать об этом Мэлорму. Этот простак ничего и не подозревает, как его распутная мать, с лицом монашки, занимается блудом.
  — Ты любишь Стасию? — коварно начала я. — Я же вижу, что она тебе небезразлична.
  — Больше жизни люблю! — с жаром отвечал Мэлорм.
  — А ты знаешь, что у нее появился любовник?
  Глаза Мэлорма вспыхнули недобрым огнем.
  — Не может этого быть! Кто он?!
  — А ты подумай. Никто иной, как красавчик Инглеберт.
  — Что?! Да не может этого быть!
  — А ты не говори ей, что знаешь, а просто понаблюдай...


  С этого момента я лишился покоя и сна. Зачем только Глория сказала мне это! Специально, чтобы я мучился? Самое ужасное, что я нашел в ее спальне портрет... Вспомнилась галерея. Да, кто же это может быть еще, как не этот чертов художник! И почему мы не остались с Назанилем! Смерть всем! Да, теперь я вижу, как тепло она на него смотрит, а его взгляд полон любовной тоски. О, будь все проклято!


  Я была одержима местью. Любой ценой хотелось порадовать поруганное эго, потому, что было мучительно больно. Стасия! Шлюха с лицом монашки! Ты дорого заплатишь за то, что забрала у меня любовь. Я решила принять радикальные меры. Мэлорм также рвал на себе волосы, сгорая от сумасшедшей ревности. Я придумала неплохой вариант. Гнев Назаниля — вот лучшее наказание. Я поделилась этой идеей с Мэлормом, который тоже бредил местью. Мы решили пойти к Назанилю и заманить любовников в ловушку, ибо, кроме мести, нам ничего не оставалось.
  Назаниль был так зол, что я подумала, он разорвет нас, не дав раскрыть рта.
  — Послушай, — сказал Мэлорм. — Мы здесь, чтобы помочь тебе заманить в ловушку тех, кто тебя предал.
  Лицо Назаниля изумленно вытянулось. Такого поворота событий он явно не ожидал.
  — Ну да, так я вам и поверил, — ответил он. — Это вы Меня хотите заманить в ловушку.
  — Стасия предала меня, — ответил Мэлорм. — Я жажду мести. Ты же ничего не теряешь.
  Мы придумали такой план, что якобы Назаниль поймал меня и держит в плену, требуя, чтобы Стасия и остальные вернулись к нему. Он написал письмо, которое должен был передать Мэлорм...


  Я протянул письмо Стасии. Моя душа ликовала — скоро она будет отмщена. Да, этот проклятый Инглеберт не сводил с нее глаз. Ну что ж, скоро вы за все расплатитесь, любовнички!
  — Не вижу смысла рисковать всем из-за непонятно кого, — сказал Нолан. — Назаниль притащил ее, пусть с ним и остается.
  — Этот "непонятно кто" такая же, как и мы. Она в нашей семье и мы также несем ответственность за нее, а сейчас ей нужна наша помощь. Я никого не заставляю идти со мной, я пойду одна, — сказала Стасия. Я почувствовал острую боль. Интересно, ради меня она сделала бы то же самое? Похоже, что чужаки ей дороже, чем я. Инглеберт сразу же вышел вперед, сказав, что пойдет с ней, раз уж отговорить ее невозможно. Я стиснул зубы и кулаки, сгорая от ревности. Ничего, скоро придет мой черед ликовать. Посовещавшись, волчата все же решили пойти с нами.
  Я думал о Стасии, об этом ненавистном Инглеберте, из-за которого пострадают все. Я вынужден предать собственную мать. Но пусть лучше умрет, чем будет с ним. Так мне будет легче. Ревность ослепила меня. Я был готов пойти на крайности ради мести.
  Мрачное логово папочки Назаниля. Тут мне и самому было интересно, как будет изощряться Назаниль ради мести. Ведь он ревновал Стасию не меньше меня. А она стала любовницей его заклятого врага, двойной удар! Представляю, в каком бешенстве сейчас Назаниль.
  Вот, на головы оборотней опустилась металлическая сетка, которую было невозможно прогрызть. Я не выдержал и победоносно захохотал. Попались, голубчики!
  — Это ловушка, — проговорил Инглеберт. Стасия с укором посмотрела на меня:
  — Мэлорм, как ты мог?!
  — Ты заслужила этого, ты предала меня, теперь пощады не будет. За все мои мучения, — сказал я.
  Вышла Глория. Она злорадно ухмылялась.
  — Как подло, — сказала Стасия, — как низко...
  — Ты это заслужила, — ответила Глория.
  Как изменилась она! Перед нами был совершенно другой человек, будто злая ведьма из сказки. Как изменило ее разбитое сердце... Назаниль с презрением посмотрел на Стасию и своего заклятого врага.
  — Предательница! Ты сполна ответишь за это. А у тебя, дорогой Инглеберт, ничего не выйдет. Мое всегда возвращается ко мне. Я долго думал, какого вы заслуживаете наказания и наконец придумал... — Назаниль загадочно улыбнулся. — Хочу, чтобы стены моего замка украшала гравюра с оборотнями. Ты всегда будешь у меня на виду, любимая.
  Инглеберт посмотрел на него с презрением и отвращением.
  — Хоть тысячу раз убей нас, но любить себя ты не заставишь. Собственная семья ненавидит тебя!
  — Мне плевать на вашу любовь, я хочу себе