долго играли. У меня не было мысли сбежать. Мне нравилось здесь. В семье Назаниля испытывали неприязнь, если не ненависть, друг к другу. В этом доме друг друга уважали, насколько я заметил. Я не думаю, что Назаниль придет в логово злейшего врага из-за какого-то ненужного ему волчонка. Но нет, я ошибся... Получив письмо, Назаниль тотчас примчался. Он был в гневе, его глаза метали гром и молнии. Он еле сдерживал свое бешенство. Инглеберт вышел ему навстречу. Это был немой диалог, мимо которого проскакивали искры, от которых вот-вот разгорится пламя.
— Оставьте нас, — сказал Инглеберт и все поспешили уйти. Я спрятался под стол, я не мог этого пропустить.
— Ну, здравствуй, — наконец криво улыбнулся Инглеберт.
— Как ты посмел?! — вскричал Назаниль. — Чтобы добиться со мною встречи, ты выкрал волчонка, как это низко! Где он, живой? Это моя семья, как ты посмел тянуть свои лапы к моей семье!
Честно говоря, не думал, что Назаниль будет так отзываться обо мне и так переживать. Скорее всего, было уязвлено его эго. Тронули то, что принадлежит ему.
— Уж не тебе упрекать меня в низости, — ответил Инглеберт, пытаясь сохранять спокойствие. — А волчонка никто и пальцем не тронул. Я не собираюсь уподобляться такому ничтожеству, как ты. Рвать на части маленьких детей.
— Людей, — ответил Назаниль, — а не себе подобных. Отметь разницу. Люди — мясо. Маленькие, большие — не имеет значения. Курицу есть или цыпленка? Мясо цыплят нежнее.
— Но это был мой сын, тварь! — закричал Инглеберт и набросился на Назаниля. Он начал душить его. Назаниль издевательски хохотал, когда ему на некоторое время удавалось вырваться из цепких объятий.
— Души, души, все равно не задушишь! Мясо твоего цыпленка было таким сладким!
Я содрагнулся от отвращения, настолько поразил меня холодный бездушный цинизм Назаниля. Также холодно, бездушно, он убил и мою мать. Я возненавидел его в тысячу раз сильнее.
— Давай, давай, убей меня, ты же меня ненавидишь, вонзи острие в сердце! — дразнил Назаниль. Наконец Инглеберт отпустил его.
— Ненавидеть можно равных, — холодно ответил он, — а неравных презирают.
— Ох ты, как мы заговорили! — сказал Назаниль. — Я сделал тебя, Я здесь главный.
— Ты — никто. Никто из членов моей семьи не признает тебя. А то, что ты сделал... Мягко говоря, тебя никто не просил. Ты искалечил мою жизнь, ты убил всю мою семью, не пощадив даже жену и маленького ребенка.
Назаниль самодовольно улыбнулся:
— О, сколько жизней я искалечил за века!
Инглеберт отвернулся. Было видно, что он еле сдерживает себя. Еще бы, после таких слов!
Он решительно посмотрел на Назаниля:
— Нет, я не убью тебя. Это будет слишком просто. Хочу, чтобы ты жил и мучился, как я.
.— И что ты мне сделаешь? Убьешь волчонка?
— Я не уподоблюсь, такой твари, как ты. Я отпущу его. Гарольд! — позвал Инглеберт. Я вылез из-под стола, виновато потупив взгляд. Они поняли, что я слышал то, чего слышать был не должен.
— Уходи, ты свободен, — сказал Инглеберт. Я умоляюще посмотрел на него:
— Не отдавайте меня этому чудовищу, пожалуйста! — взмолился я. — Я хочу остаться здесь, с вами...
— Что?! — взбесился Назаниль. Я нанес ему моральную пощечину. — Да как ты смеешь, щенок?!
— Ты слышал, что сказал волчонок? — спросил Инглеберт. — Уходи.
Назаниль, злобно рыча, ушел. Так я и остался в новой семье. Все, что мне хотелось — выловить Нолана и забрать его с собой.
— Можно ли спросить? — осмелился сказать я.
— Спрашивай, — ответил Инглеберт.
— С Назанилем живут оборотни, которым некуда деться, и которых он удерживает едва ли не силой. Они ненавидят его, даже его собственный сын ненавидит. Если бы как-то освободить их от этой твари? Если бы вы смогли, пожелали их забрать в свою семью... — я подумал, что, может быть, слишком обнаглел и перешел рамки дозволенности, но когда я взглянул на Инглеберта, тот довольно улыбался. Конечно же его тешила мысль о том, как можно досадить Назанилю, переманив его семью на свою сторону.
— Если ты сможешь поговорить с ними, я буду рад помочь, и видеть их в своем замке.
7
Меня разбудила Стасия.
— Мы бежим, — взволнованно сказала она. — Я не принуждаю. Ты можешь остаться с Назанилем, но у нас больше нет сил терпеть его, поэтому мы бежим. И немедленно.
— Куда? — вяло спросила я, самочувствие было не из лучших.
— Есть оборотни, которые ненавидят Назаниля, и которые пообещали забрать нас к себе. Ты как? Остаешься?
— Нет, ни в коем случае! — ответила я. — Хуже, чем есть, уже не будет.
Мы вышли из замка через черный ход. Стасия постоянно поддерживала меня, чтобы я не упала. С нами шел Мэлорм и волчата. Мелиссу мы конечно же оставили с Назанилем. Надеюсь, что это не западня. Хотя с чего бы волчонку, который ненавидит Назаниля, вести нас в западню? Будь что будет. Волчонок привел нас к замку. Встретил слуга, с торчащими изо рта клыками, которые, видимо, не мешало было бы подточить.
Бог ты мой, какой красивый оборотень! Красота этого оборотня сражала наповал. Прямые черные волосы, ниже плеч, и ясные-ясные глаза цвета лазурного неба. Я так впечатлилась, что боялась поднять свой взгляд на него. Женщина тоже была очень красива. С молочно-белой кожей и темно-красными волосами.
Он царственно встал в середине зала:
— Я рад приветствовать вас, господа, в нашем замке! Меня зовут Инглеберт, а это мой приемный сын — Брет и моя сестра — Ринна. Почему-то у меня будто камень с души свалился, когда я услышала, что она его сестра. Мы по очереди представились. Инглеберт со всеми был вежлив и обходителен.
— Господа, я наслышан, что в семье чудовища вам живется плохо и вы хотите порвать с ним связь.
— Да! — закричали все.
Лицо Инглеберта просияло.
— Очень хорошо, — сказал он. — Это значит, что отныне я могу принять вас в свою семью. В городе мы не одни, есть еще такие же, как мы.
— Будем рады, сочтем за честь, — ответил Мэлорм.
— Раскрою сразу карты, что Назаниль — мой заклятый враг, он сломал мою жизнь, — сказал Инглеберт.
— Он нам всем сломал жизнь, — ответила Стасия.
— Поэтому давайте объединимся вместе, чтобы больше никому не причинять зла.
Все охотно на то согласились.
— А сейчас не будем о грустном, — сказал Инглеберт. — Хочу проводить вас в галерею. Там представлены мои художественные работы. Хочу услышать ваше мнение.
Мы шли в галерею, по пути Инглеберт общался с нами. Я долго смотрела на него, пытаясь привлечь внимание, но все было впустую. Он не замечал меня.
Открылась дверь и глазу предстала красивейшая галерея. У оборотня был отличный вкус и я еще больше прониклась его красотой и вкусом. Какие картины он рисовал! Явно сам Дьявол руководил его рукою. Все на картинах будто живое. И лес, и ночь, и луна, и волки. И листья, подхваченные осенним ветром, и зимняя стужа, и бездонное море. Каждая картина была наполнена непередаваемой болью, идущей изнутри, из глубин самого волчьего сердца, бывшего когда-то человеческим. Я позабыла о том, что мое самочувствие оставляет желать лучшего, и так засмотрелась, что упала в обморок.
Очнулась я на кровати. Инглеберт ходил рядом и сердце мое учащенно забилось. Я с благоговением рассаматривала его черты, пока он не видел этого.
— Вы очнулись? — он наконец заметил, что я открыла глаза. Я покраснела и спрятала взгляд.
— Да, мне нездоровится, — сказала я тихим голосом. — Я обращена недавно. Насильственно...
— Понимаю... — Инглеберт печально наклонил голову и челка упала на глаз. Мне казалось, что я перестала дышать. Мне стало страшно от того, что я могу сказать или сделать что-то не то. Он встал, выйдя из задумчивости:
— Чего-нибудь хотите? Воды? Вина?
— Нет, благодарю, — ответила я.
— Тогда не смею вам мешать, — он милостиво улыбнулся мне у выхода. Он переживает обо мне! О, какое счастье! Какое счастье находиться с этим милым, добрым оборотнем!..
Я представлял лицо Назаниля, когда он узнает, что все сбежали от него, и меня разбирал смех. Получи, собака! Нет, такого я не мог пропустить. На свой страх и риск я решил пробраться в логово Назаниля, чтобы понаблюдать всю эту картину. Если Назаниль учует меня — мне настанет конец. Но я решил рискнуть, чтобы насладиться местью и досадой Назаниля. Я залез под кровать и выглядывал оттуда.
— Мелисса! — вопил не своим голосом Назаниль.
— Что случилось? — заспанная Мелисса в ночной рубашке, пыталась открыть глаза. Ее волосы были взлохмаченные, как у ведьмы.
— Мелисса! — в комнату влетел Назаниль с горящими, как у демона, глазами. — Где все?
— Кто все? — Мелисса все никак не могла отойти ото сна.
— Где все, я тебя спрашиваю?! — он плеснул ей в лицо холодным вином.
— Ты что, очумел?! — Мелисса протирала глаза, которые он залил ей вином. — Откуда мне знать, где кто? Я что, слежу за ними?
Назаниль остановился посреди комнаты и сам себе сказал:
— Я знаю, что это за внезапное исчезновение... Конечно же Инглеберт... Они все объединились против меня. Стасия... И ее он забрал... Конец им всем! Уж я наслажусь их мучениями вдоволь. Я сделал их, а они предали меня! — Назаниль сузил глаза. Его лицо стало настолько жестоким, что я испугался.
Когда Назаниль покинул спальню, я вихрем вылетел из-под кровати, не обращая внимания на Мелиссу, до сих пор протирающую глаза.
По всему дому эхом доносились страшные ругательства и проклятия. Если Назаниль наступит мне на хвост, мне не поздоровится. Я побежал быстрее ветра.
8
Был я тогда молодым монахом, глупым и беспечным. Сидел под соснами, Божие слово прогуливал. Смотрю, парень идет, вроде моих лет.
— Эй, монах, — говорит, — выпить хочешь, закусить?
— Нельзя, — говорю, — грешно, пост сейчас. Поститься, да молиться.
— Так что ж не молишься, сидишь тут? — подмигнул он. — Давай, монах, винца хлебни, пока Господь не смотрит, ,, да мясцом заешь, небось не шибко-то хорошо кормят в монастыре?
— Ой, грешно, — говорю. А у самого аж слюна бежит. "Ну", — думаю, — "глоток вина никому еще не повредил. Это кровь Господня".
И вина хлебнул, да мясом закусил. Потом разговорились. Я, глоток за глотком, да и пьян уже. Язык развязался. Море по колено.
— А что, — парень спрашивает, — правда, у вас тут, говорят, оборотни завелись?
— Да что мне до них, до оборотней? — отвечаю.
— Не страшно? — спрашивает парень, а сам улыбается.
— Мне-то? — заплетающимся языком говорю. — Да я бы самого Дьявола за рога взял, не испугался бы, не то, что оборотня!
— Ну ты, монах, смельчак!
С каждым глотком все храбрее я становился. Бахвальством хотел отличиться и начал сочинять небылицы, чтобы впечатлить нового знакомого.
— Один раз встретил оборотня, — говорю, — как собаку облезшую палкой отходил. Хотел хвост отрубить, чтоб неповадно было, да он так с визгом улепетывал, что я только пинка ему успел дать.
Парень слушал внимательно и головой качал. А я все пил, да распалялся.
— Оборотни меня, как огня, боятся, — говорю, — десятой дорогой обходят. Попадется кто, так шкуру и спущу.
Рассказываю, рассказываю, гляжу на парня, а у него глаза какие-то стали странные. Красные, горят. "Ну и выпил я", — думаю. Смотрю, а у него морда уже вытягивается, во рту клыки, а на пальцах когти.
