На контакте

вне себя. Для того, чтобы знать, что ты находишься вне себя, самого себя следует держать в стороне от себя. Но чтобы понимать, что ты в себе, а не в другом, не в мире, следует отвлечься от всего, в том числе не только от того, что в нем, включая себя, но и от него самого, от этого, а не того мира. В результате получится полное опустошение сознания от самого сознания. И зачем? Затем, чтобы достичь самой истины положения. Но зачем тебе истина, такая истина, когда в ней ни тебя, ни «где» уже нет?
      И зачем только Бог явился людям в человеческом образе, в котором они увидели Сына Бога?  Затем, чтобы искупить их вину? Наказать не их, а Самого Себя? В этом заключается Его прощение?
        Иван Иванович вспомнил, как на днях читал Льва Шестова, его книгу «На весах Иова». Тот был верен своей моноидее борьбы со всем общим, с тем, что, как он говорит, «на языке школьной философии», зовется «сознанием вообще». Ему особенно понравилось сравнение Шестовым «подполья» Достоевского с платоновской «пещерой». Оказывается, в подполье живет не посторонний, а «человек вообще» как средняя величина от массы вполне довольных тем, чтобы быть, как «все». Быть как все – это быть бытовым человеком, быть человеком в быту. Человеку не нужно бытие, которое призывает его быть самим собой. Нет, человек хочет быть не в бытии, а в быту, в подполье, в пещере и не собой, а как все. Вот именно «как». Так и Бог зовет человека к себе, искупая за него грех «всемства», быть собой, каким создал тебя Господь. Но человек упирается во имя гармонизации со средой, оптимизируя себя до средней величины, оцифровываясь.
        Так в чем заключается вина человека? Не в том ли, что он приспосабливается к миру, стирая себя в ширпотребный порошок? Но тут же Иван Иванович охладил свой критический пафос, отдав себе отчет в том, что философское рассуждение способствует должному умонастроению. Настроиться же нужно было на то, почему христианам нужно, чтобы бог искупил их грех. На этот вопрос можно было попытаться ответить после выяснения того, в чем заключался этот грех?
        Это первородный грех Адама и Евы. Адам мог не грешить. Когда он смог грешить? Когда его соблазнила Ева, как говорится об этом в Библии. Чем она соблазнилась? Желанием нарушить запрет Бога сорвать плод не с древа жизни, а с древа познания добра и зла. Адам и Ева жили в земном раю, где нет смерти. Живым символом вечной жизни является древо не жизни и смерти, но только жизни. Жителям рая не надо выбирать, следует только слушать Творца, который выбрал, решил за Адама и Еву жить им тем, что сотворил их. Они же ослушались Бога и решили сами жить посредством выбора. Они сами додумались до выбора, до познания добра и зла, до различения добра и зла, до познания того, что они наги и отличаются друг от друга? Конечно, нет. И надоумил тот, кто в образе змея заполз к Еве в девственное, пустое, чистое как доска, древо жизни от ума сознание. Это был дьявол, которого накануне Бог проклял за то, что тот как ангел ослушался Его и не преклонил перед чудом Бога – Адамом – колени. Божественное чудо заключалось в том, что Бог не родил из Себя как Дух свое, духовное, идеальное, ангельское, нет, он сотворил не из Себя, идеального, а из иного, ничтожно материального, из праха мира человека. Это чудо. И вот Люцифер не возрадовался вместе с Богом такому чуду, не преклонил колени перед чудом творения. Почему? Потому что он един с Богом как дух, но не как творец. Он способен вдохновлять, но не творить материализовать идеальное, воплощать себя сам. Что он задумал тогда? Он решил стать соперником Бога в деле творения, настроив само творение, человека против Бога. Он вложил свое желание в виде слова в уста женщины.
        Таким образом началом человеческого ума стала не мудрость Бога, не Его Разум, Логос, но дьявольский обман, хитрость как подмена божественной Мудрости Софии. Соблазненная же дьяволом Ева соблазнила Адама нарушить запрет и сделать выбор. Чем же дьявол соблазнил человека? Тем, что они станут как боги. Вот именно «как». Адам и Ева не ведали еще того, что бог и как бог не есть одно и то же. В чем заключалась дьявольская хитрость? В обмане человека, что он не как бог. В том то и дело, что человек узнает, кто он, - есть как бог, - как только ослушается Бога. Так, обманом дьявол идеей вошел в человека и в нем уже сделал выбор - выбрал зло, лишил человека райского добра. Человек превратился в человека как того, кто уже не может не грешить. Дьявол добился своего, но только частично. Да, он научился, только не реально воплощаться, а иллюзорно перевоплощаться с помощью человека как творения во что угодно.
        В результате человек нашел себе место не в Боге, а в мире. Там в миру Бог простил человека, когда нашел в Себе новое место для человека. Этим местом человека в Боге стал Иисус, который «снял» первородный грех с человека своей жертвой, искупил его своей жертвенной любовью как милостью. Иисус искупил грех родовой, но не личный грех человека. Однако он показал, как бороться человеку с грехом. Бороться нужно с грехом с любовью. Как это сделать? Любить человека, а не сам грех.
        И тут Иван Иванович подумал о том, что без худа нет добра. И в грехе есть то, что можно облагородить. Это сила греха, его соблазн, интерес, любопытство. Как овладеть этой силой, чтобы она не владела тобой? Иначе, ты сам обманешь себя. Для этого требуется уже не хитрость, а разум как наивысший аффект, как любовь к нему. Такова диалектика жизни в миру. Да, отрицание, но отрицание отрицания без отрицания отрицающего.  Взять ту же идеологию. Да, она зло как власть дум над умами, а не над сердцами, чем занимается религия вместе с моралью, принося в жертву конкретного человека ради общего абстрактного блага. Но во власти мысли есть зерно добра. Это сама идея. Следует только изменить к ней отношение с потребительского на творческое, - не эксплуатировать ее, она ведь живая, идеальное существо, но быть вдохновленным ею. Не сами идеи властвуют над людьми, а мы делаем их такими, подменяя своими лживыми, иллюзорными представлениями. Тем самым мы идеализируем свои глупые желания, выдавая их за идеи. Это идеологический крест, который идеологи несут людям, чтобы на нем распять их. Религия – это иллюзия людей, идеология – это иллюзия для людей. 
        Если нет силы ума, то как бороться с силой желания? Для глупого и слабого человека остается единственная возможность в силе веры, которая может работать в условиях отсутствия мысли и знания. Но всякая односторонность имеет обязательную слабость в отсутствии другой, альтернативной стороны. Слабость разума, его беспробудный сон рождает чудовищ веры и морали. Во всем нужна мера, - и в них тоже. Иначе появляется хаос как последствие страха, внушаемого строгим порядком. Порядок должен быть, но мягким, умеренным, разумным, иначе можно получить прямо противоположное тому, что желают. Иван Иванович повторил опять: «Такова диалектика жизни в грехе». 
        Правда, не пропагандой, не мертвым словом, языковым штампом утверждается идея сначала в сознании, а потом в идейной жизни, не проповедью, но размышлением, живой мыслью.
        Но тут у него сильно затекла нога. Он еле встал на живой ноге и заскакал по аллее от скамейки прочь, на весу держа онемевшую, одеревеневшую ногу, которая медленно стала оживать, больно иголками покалывая его. Когда она совсем отошла, он попытался встать на нее и чуть не упал на землю, но острая боль в коленке удержала его в равновесном состоянии. Предательски покачиваясь, Иван Иванович вовремя схватился свободной рукой за удачно подвернувшуюся спинку следующей скамейки. Он осторожно присел на ее краешек, чуть-чуть отдышался и затем опять вернулся к прежней скамейки. Только теперь он привалился уже другим боком к спинке скамейки и задумался о себе, о своей жизни
        Какую собственно жизнь он вел? Да, это была педагогическая, школьная жизнь, как говорят ныне на англосаксонский лад, менторинг (mentoring) компетентного специалиста образования, так сказать, образник как антипод безобразника. Но это была жизнь на работе, сдобренная научной жизнью, как вишенкой на торте. При этом он считал себя не просто преподавателем, лучше сказать «учителем философии», но ученым-философом. Так называли преподавателей философии, которые занимались философией как наукой, во времена «доисторического материализма». Только наш герой вкладывал в это наименование ученого мужа другой смысл. Он понимал философию не как науку, но науку как философию: для него не мысль вела к знанию, но знание сводилось к мысли. То есть, он занимался познанием только для того, чтобы оно заставило его задуматься. Вот почему значительную часть своего времени он проводил в размышлениях, не только в транспорте, на улице, на природе, в гостях, дома, но и на рабочем месте. Реально у него не хватало времени не то, что на общественную и светскую, визитную, культурную, но и на личную жизнь, на развлечения.
        Иван Иванович вдруг подумал, является ли он тем, кем сознавал себя с раннего детства, кем помнил. Его ли эта память? Впрочем, разве это имеет значение для него, если  в его силах лишь полагать себя таким, каким он представляет себя. Но есть ли он такой в реальности? Кто его знает. У него нет полной уверенности в том, что это он. Он не мог сказать точно, сам ли думает или мысли думают им, за него, - настолько он устал от этих мыслей.
        Но как мысли могут думать за него? Об том думал Иван Иванович. Конечно, они субъективны, то есть, субъектны не сами по себе, а через принадлежность к нему как субъекту. В этом смысле мысли субстантивны: они есть то, чем он думает, сознает себя, сознает себя как Я. Или он чувствует себя? Ведь люди говорят о чувстве Я. Они спрашивают: «Как ты себя чувствуешь»?
        - Хорошо. Ну, ладно, хорошо. Действительно хорошо? Это чувствую я? Несомненно? Да, при условии, что нахожусь в сомнении. Значит, не безусловно. Видимо, кто-то, кого мы называем «Богом», не думает, не сомневается, что Он есть Я. Он знает себя таким и знает, ибо таким существует. То есть, его знание есть существование. В том смысле Он есть не просто сущее, а сверхсущее Я. Что дальше? Что такое чувство Я? Это мысленное состояние? Скорее всего, это прочувствованная мысль о самом себе. Прочувствованная в том смысле, что непосредственная, интуитивная мысль не как вывод из рассуждения, н как простая интуиция, как то, что человек не может не знать, если он человек, разумное существо.
        Короче говоря, это аксиома, постулат существования разумного субъекта. Может ли такой субъект, такое существо существовать без сознания самого себя? Почему не может? Может, но тогда оно будет просто существом, простым, а не разумным, существом. Или будет думать не о «я», о своем Я, о себе, а о чем-то или ком-то другом. Я будет иметь место, только не явно, а скрыто, подразумеваться, не являясь тога предметом мысли. Оно будет субъектно в том смысле, что будет не столько приписано мне, сколько я сам присвою его себе. Кто мне позволит это сделать? Бог как абсолютный субъект. Так Он есть субъект мысли, разумный субъект или субъект воли? В данном случае позволения Бог есть волевой субъект, который существует разумным образом, то есть,