На контакте

объединяет. Вы мне напомнили о другой моей классификации или каталогизации, о которой будет не лишим сказать пару слов. Тот, кто думает головой является стратегом. Он думает о цели, осмысляет ее. Стратег работает над установкой, интенцией, точкой, углом зрения. Его позиция наиболее близка мыслителю. Тот, кто думает руками, тот думает о средствах, которые лежат под рукой. Он тактик, решающий задачи. Тот же, кто думает ногами, тот думает о пути, имея цель и средства. Это оперативник, исполнитель, который держит нос по ветру, попав в ситуацию. Важно не тупить в ней.
        - Иван Иванович, можно вопрос? – подал голос сгорбленный юноша, взглянув на которого учитель вспомнил загадку Чжуан цзы: «Чем горбатый юноша лучше стройного»? Ответ на него был такой: «Тем, что его не возьмут на войну и не убьют».
        - Конечно, можно.
        - Я вчера читал статью Розанова «Место христианства в культуре». Вы читали?
        - Может читал. Пожалуйста, Дмитрий, напомни ее содержание,- попросил Иван Иванович, вдруг вспомнив имя студента.
        - Автор сравнивает два склада ума арийский и семитский, или, как он пишет, семитический.
        - Да-да, я вспомнил. Спасибо, что напомнил. Так приятно бывает вспомнить то, что уже забыл. Но тема мне знакома. Это тема появилась еще середине XIX века у Хомякова Степана Трофимовича. Отметились в ней и Константин Леонтьев, и Владимир Соловьев, и Федор Достоевский, и Страхов, и Евгений Дюринг, и Ницше. И вот этот самый Василий Розанов. Что заинтересовало тебя в ней? 
        - У меня вызвало недоумение мысль о том, что Розанов так пишет о семитическом складе ума, что он начинает напоминать русский. Но русский культурный тип имеет отношение к арийскому типу как более общему. 
        - Ваша мысль навела меня на другую мысль о том, что различий больше между отдельными людьми, нежели между народами. Только различия в лицах, точнее, в личных, душевных особенностях менее понятные, чем в случае с душами народов как более общими. Ведь легче понимается общее, чем частное. В этой статье Василий Васильевич сравнивает арийский тип с семитским, выбирая в качестве критерия деления пары понятий: субъективное-объективное, внутреннее-внешнее. Уже общим местом стало считать арийское мировоззрение космоцентричным, а семитское и еврейское – богоцентричным. Куда же отнести русское мировоззрение. Этнически русские относятся, если так можно выразиться, к ариям. Правда, некоторые доморощенные арийцы полагают, что это арии имеют отношение к русским. Религиозно же они уже ориентированы не на космос, как греки, а на бога в душе. Правда, те же греки, например, Сократ, которого трудно заподозрить в семитском происхождении, говорит у Платона как природного грека, что прислушивается к своему демону, разговаривает с ним. Или возьми йогов и Будду с соучениками. Они, что, тоже ориентировались на космос, что ли? Тот же Будда со слов своих учеников утверждал пустотность мира. Хотя на Востоке издревле популярна идея о космической эволюции, в которую вовлечены боги, люди, звери, цветы, минералы, планеты, светила и т.п. Сам черт ногу сломит в этой культовой и культурной каше.
        Думаю, такое противопоставление, чую, попахивает скрытой идеологичностью. Но там, где есть идеология, нет настоящей мысли. Есть ее имитацию. Это в лучшем случае. Хуже, если есть симуляция мысли. У Розанова – это имитация. У нас же симуляция того, что уже стало идеологическим анахронизмом.
        Культурологическое различие касается культурных людей, которые живут не умом, а пользуются им для выживания среди таких же существ с вторичными признаками интеллекта, сформированного путем подражания. Об этом подражание говорил еще Аристотель как о пойетическом или риторическом занятии, на что обращает внимание Розанов. Только это занятие не арийское только, но и семитское, и всякое другое.
        Мыслители же, вообще, не подлежат таким различениям, ибо обитают среди нас, вас так, как обитало Слово, Логос. Иисус - это преувеличенное верой разумное лицо. Они не от мира чего и не от души чего лица. У них нет внутренней жизни, ибо она вся на виду.
        То, что тот же Сократ застывал в созерцании, было подвижным покоем. Не он двигался в мысли, а мысль двигала им по направлению к идее. Но это не то же самое, что покоящееся движение помада, который покоится, сидит на лошади, движущейся в пространстве. Сократ не был бродячим философом, вроде Диогена или своего ученика Антисфена, как уверяют нас в этом доксографы и школьные учителя (схоласты).
        Не был он и невозмутимый созерцателем, как эллинистические философы, которые думали на восточный манер для того, чтобы вовсе не думать. Они усиливает мысль, чтобы забить ей все другие так называемые "мысли или благоглупости, чтобы они не возмущали их. Именно такая медитация, размышление ради не размышления, которое его обессмысливает, обесценивает, опустошает,  приписывается Будде. Между тем он думает, чтобы думать так, как думает дума, мыслит мысль; что является "вывозом ума", как писал Платон.
        Между тем обязанности преподавателя философии, заставляют меня не выносить вам мозг тем чтобы думать думать, но, напротив, вправлять вам мозги, то есть, думать натуральным, естественным, а не сверхъестественным образом. Но только так и можно по настоящему думать, а не делать вид, что думаешь, или прикидывать, вычислять свой барыш. Думать по-человечески умеет лишь мыслитель. Остальные люди подражают ему в мысли или симулируют его.
        Ангелы же, как разумные существа разумеют, то есть, не думают, а прямо представляют то, что знают, в собственном виде, в идее. Для них естественно, так идеально, сверхъестественно знать.
        Для ангелов вещи невидимы, видимы только души и не прямо или зеркально (зеркально для мыслителя), сквозь стекло души.
        Я вот говорю и ловлю себя на мысли, что меня вдохновляет не чужая, а только моя мысль, ибо она является экзистенциальным событием моей жизни и лично мною переживается как  существом с разумной душой. Чужая мысль тогда схватываются мною, когда соглашается со мной.
        - Что это сейчас было? - спросил удивленный Никита. -
Это  и есть мышление про себя как мышление для всех?
        - Вроде того. Мысля в себе, ты мыслишь для мысли, что в редких случаях становится мышлением всех, кто думал, думает и будет думать.
        Но бывает и так, что мыслящий человек диктует мысли, как ей быть, загоняет ее в схему моноидеи или собственного эго, как это случилось с моим другом-единомышленником.
        Есть те, кто легко думает и легко выражается. Есть и те, кто легко думает, но тяжело выражает мысль. Как и есть те, кто тяжело думает, но легко выражается. И, наконец, есть те, кто тяжело думает и тяжело выражается. Главное – думать. Этого достаточно. Во всяком случае, для меня. Мысль есть трамплин для прыжка, езды в незнаемое. Так для меня. Для другого трамплином может служить нечто иное или некто другой.
        Философия есть своего рода интимное отношение между мыслью и идеей. Если философ как мыслитель акцентирует внимание на своей персоне, то она может стать таким предохранителем, презервативом, который воспрепятствует прямому, близкому контакту между ними. И вот тогда мысль станет явлением не идеи, а мыслителя- эгоцентрика. Такой личный характер она обрела у Ницше. В результате замыкания на себе мысли, которая перестала перебивать ценности, занявшись его самовосхвалением как философа грядущего, Ницше совершил неправильный вывих ума и стал сумасшедшим. От сумасшествия как обращения мысли против себя - прямая дорога до слабоумия. Напротив, Платон сделал правильный вывих ума. В итоге он вышел на царство идей. Все дело в том, что Ницше жил в эпоху культурного упадка, тогда как Платон существовал в эпоху подъема, греческого чуда. Поэтому Ницше сделал ставку на волю к жизни как волю к власти над ней, на интенсификацию жизни сообразно пословице: «У кого что болит, тот о том и говорит». Он говорил о творении из избытка, на утверждении самого утверждения, но был способен только на творчество из недостатка, на отрицании отрицания, что как раз ругал у других мыслителей, вроде Гегеля.
        С Платоном же случилась другая история.  Не все мыслители, как Платон обладали такой силой, нет, не мысли, но жизни. У него помимо мысли еще хватало силы на учительство и политику. Платон был царского рода. Его прадед – знаменитый афинский законодатель Солон - входил в плеяду в собрание семи греческих мудрецов.  Дядя являлся известным софистом абсолютной текучести Кратилом, который был одним из тридцати олигархов-тиранов Афин во время войны со Спартой. Участие Платона в политике свелось к советам тирану Сиракуз, как разумно управлять полисом. В своем седьмом письме он писал, чего стоит его мысль, если она не находит себя на практике. В результате его до сих пор считают утопистом. Почему? Потому что он так и не смог вразумить правителя полиса, несмотря на то, что трижды посещал с этой целью Сиракузы, сначала при Дионисии Старшем, потом при Дионисии Младшем и философе на троне Дионе, их родственнике. Хотя на самом еле Платон никогда не советовал правителям строить идеальное государство. Поэтому на самом деле он никогда не был утопистом. Он просто полагал, что для того, чтобы давать советы правителю, нужно уже иметь идеальный образ (икону или эйдос) правления, его понятие в своем сознании. Но это плохо кончилось для самого Платона, потому что в поздний период своего творчества он заменил философию идеологией, сам того не желая, стал властителем дум.
        Таким образом, дало о себе знать аристократическое происхождение Платона, которое явилось причиной его идеализма. Оно и понятно: быть лучшим – значит быть в превосходной степени. Однако, кто хорошо начинает – основывает идеализм, тот часто плохо заканчивает – безуспешно пытается материализовать идею, занимается уже не философией, а идеологией.
        Нам, ребята, важно понять, что жизнь есть путь по направлению к цели. Цель нашего движения-  это то, что случится, что будет? Это станет известно только в конце пути. Об этом знает только бог. Если бы мы знали это заранее, то не дошли бы, остановившись посреди пути. Почему?
        - Зачем идти, если впереди тебя ждет смерть. Никому не хочется умирать, - сказала Лена.
        - Но остановка тогда имеет смысл, когда является началом нового движения. Движение – жизнь. То, что было до нас, есть начало нас, то что будет после нас, есть продолжение нас. Нам следует быть составной частью движения. Никто не сделает это за нас. Так часть становится целым. Она настоящая. На настоящем держится вечность как вязь, связь времен прошлого и будущего, того, что было до нас, и того, что будет после.
        - Тогда настоящее и есть остановка в пути, фиксация, регистрация, определение времени. Можно ускориться и уплотнится, соберется время. Можно замедлить движение и время рассеется по пути. Но оно больше не вернется назад иначе, как только в памяти. Память – это то, что не прошло осталось с нами. Что осталось с нами?
        - Мы сами, - ответил Володя.
        - Верно, мы как Я и есть память себя, сущего. Она есть наше существование в мысли. Помнишь ли ты себя?