Время антихриста. Сейчас наступило время антихриста. Я специально не беру, не пишу это слово с заглавной буквы, потому что антихрист – это живой труп. Это Иисус, который не воскрес. Это симуляция Христа как идеального человека, идиллический человек. На смену временам подражания, имитации пришло время симуляции. Сначала было подражание низшего, естественного высшему, сверхъестественному. Это было время дьявола. Потом пришло время подражания высшего, духовного низшему, материальному, реальному как материальному. Это было время сатаны. Теперь настало время симуляции искусственного естественному в сверхъестественном.
Дьявольские времена – это времена личной зависимости человека от человека. Логика этой зависимости есть логика господина и раба.
Сатанинские времена – это времена уже вещной, материальной зависимости человека, его зависимости от вещей. Теперь определяющим типом отношений является не прямая зависимость человека от человека, а его зависимость, опосредствованная миром вещей, собственностью, животным чувством обладания, самым примитивным из всех чувственных, материальных отношений человека.
Естественным продолжением сатанинского времени стало время антихриста. Это нынешнее время. Не может не возникнуть резонный вопрос: Почему к нам пришло это время?
Суть ответа заключается в том, что человек подпал теперь уже под последний элемент мировой базы. Он уже находится в полной зависимости от мира вещей и мира энергий. Теперь очередь пришла для мира информации. Человек впал в губительное для его души и особенно интеллекта состояние информационной, цифровой зависимости. Это самый продвинутый тип зависимости, который связывает его овладением информацией. Она начинает тяготеть над ним, над его душой, которая трансформируется, превращается из разумной в информационную, оцифрованную душу. Информация – это суррогат смысла, подсмыслитель. Информация становится определяющей инстанцией, когда слабеет ум, теряет свою крепость разум.
Информационная революция – это акт срыва человеческого разума, его дегенерация. В чем причина такого срыва? Она заключается в том, что человек надорвался и ослабел умом. Человеческий разум – величина не постоянная, а переменная. Но все же в прежние эпохи были люди, у которых он часто работал. Теперь таких, вообще, нет. Дело в том, что человек есть существо не разумное, а душевное. В нем разум представлен в форме души. Поэтому разум ему доступен в чувстве единения с подобными себе. Это чувство любви. Это чувство связи с другими и со всем сущим имеет измерение смысла, может стать смысловой связью с идеей, вызывающей в людям мысли как явления духа их сознанию. Измерение смысла идеально, совершенно. Оно позволяет человеку причаститься к духовной реальности, к миру бога, если и только если разум станет для человека наивысшим чувством, аффектом, которому подчиняться низшие чувства. Это чувство разума есть чувство Я. Оно есть только у личности, которая во всем и во всех видит то же Я, но не такое, как у себя.
Таким образом разум как целое или всеобщее доступен личности, но никоим образом не коллективу, правда, если этот коллектив полностью не состоит из личностей. Личность – это и есть цель развития человека как рода. То есть, целью человеческого развития становится каждый человек как личность. Но возможно ли это при господстве отношений личной, вещной и тем более информационной зависимости? Разумеется, нет. При таких отношениях даже социализма нельзя построить, не то, что гуманизма как общественного строя личностей.
Но при последней форме зависимости – информационной – может существовать только коллективная, идеологическая, а никак не личная разумность. Идеология не предполагает существование личности. Она предполагает, как раз, напротив, ее отсутствие. В идеологической форме существует не разумность, но его суррогат – рассудочность, счетность.
Информационная, идеологическая революция и устройство общественной жизни есть господство коллективной рассудочности, нетерпимой к существованию личности. Информационное общество – это последняя форма существования человеческой зависимости от мира вещей, принявших вид цифровых копий в сознании. Но такая форма зависимости возможно только при полной стертости личного начала. Сам разум, разумное устройство человеческой жизни возможно только на уровне личности, Все прочие, нижележащие уровни человеческого существования являются квазичеловеческими. Именно они теперь выдаются, симулируются современными людьми за собственно человеческие состояния. Они становятся цифровыми копиями самих себя. Какое будущее их ждет? Полное вырождение. Мы уже прошли точку невозврата, когда не достроили советское общество как высшую фазу развития феодального социализма, последовательно сменившую фазы дикого (родового) коммунизма при Ленине и варварского коммунизма при Сталине. Этому феодальному социализму соответствовал буржуазный социализм на Западе. Но теперь и здесь, и там мы имеем только случаи упадка такого рода социальных отношений. Идея же развитого (цивилизованного) социализма кажется наиглупейшей социальной идиллией.
Однако почему же бог, высшие силы не помогут человеку обрести свое личное, человеческое достоинство существа с разумной душой, почему он не подвигнет его если не к построению гуманизма, то хотя бы социализма как общества-человека, общества труда, не капитала, в котором человек есть человек еще не полностью, но хотя бы по преимуществу. Уже потом при гуманизме человек может стать разумным существом, которому откроется путь к духовной жизни. Но как ему помочь, если разум человека является чувственным? Как только он начинает преодолевать свое чувство, так интеллект его становится искусственным, научным, техническим, мертвым. Интеллект мертвым грузом лежит в человеке. Он оживает только в чувстве. Это чувство интеллектуальной любви к богу. Оно вселенское, всеобщее чувство. Однако такое чувство разума доступно только лично, особенным образом в конкретном человеке.
В этом заключается фундаментальное противоречие сущности человека. Оно непреодолимо. В его преодолении бог не помощник в том смысле, что за человека он сделать это не может, в принципе. Если бы человек сам смог преодолеть его, то появилась бы возможность создать общество реального, развитого социализма, в котором были бы уже люди, способные к реальному, а не абстрактному гуманизму. От века в век их становилось бы больше, пока, наконец, все не стали бы гуманистами. Вот тогда люди смогли бы войти в сообщество разумных существ, способных стать в ином мире духовными существами.
Но еще ни один человек, за исключением Будды и Иисуса, не смог этого сделать. В наше время нет даже самой возможности появления такого существа. Вот почему это время есть время антихриста.
Живая история. История живет в сознании, в памяти историка. Там она соединяется как красная нить жизни, мировая линия эволюции, будучи разделенной в реальности смертью. Поэтому история неповторима в реальности. Она повторяется в сознании уже не как трагедия человека, но как комедия ошибок, карикатура на то, что случилось. Такова ирония истории. Таким путем, образом, она шутит.
Кстати, если прежние исторические личности мы воспринимали как героев, то нынешние исторические существа мы воспринимаем, нет, ни как личности, но как шутов. Недаром современная политика превратилась в спектакль.
Вне настоящего, которым является сознание историка, смотрящего на прошлое, которого уже нет, нет никакой истории как последовательности событий. Они складываются в историческую вязь, фокусируются в исторический смысл именно в нем. И это образование смысла происходит в настоящем, в том, что еще не прошло, в будущем для прошлого как того, что уже прошло.
Реальный коммунизм. Реальный коммунизм – это такой коммунизм, который есть. Теперь его нет. Но был ли он в прошлом? Был, но не в реальности, а в идеологии, в утопии, то есть, иллюзорном сознании. Коммунизм – это такая форма у-строй-ства общества, в которой люди живут как работают и работают как живут. Для коммунистов жить – значит работать и работать – значит жить. Они являются коммунистами не по убеждению, как при советской власти в эпоху Сталина, а по собственной жизни, по своей натуре. Реальный коммунист – это трудящийся, член трудового коллектива, для которого труд является формой жизни по преимуществу. Тогда коллектив коммунистов как коммунизм в натуре есть трудовой рай, в котором труд стал одновременно потребностью и продуктом труда. Поэтому при коммунизме коммунисты обмениваются таким продуктом труда как сам труд Его же они как свою потребность делают, развивают, распределяют и потребляют. В результате все делается само собой, трудом, как в раю.
Для нас же труд до сих пор есть не награда, а наказание. Труд не потребляют, а к нему принуждают. Потребляют не его, а его продукт, который сам трудом не является. И обмениваются опять же не трудом, а капиталом, продуктом труда, «мертвым», а не живым трудом. На работе люди не живут, а умирают, в лучшем случае выживают, чтобы дальше умирать. Во такие дела, труды при капитализме и пост-капитализме как глобализации вынужденного труда человека уже в качестве самого капитала. И не важно, что в таком качестве уже фигурирует человек как цифровая модель, то есть, модель информации в числовом значении. В этом значении о человеке в массе, в «обществе-массе» можно говорить, как о информационном капитале. Несмотря на то, что это уже новое общество – общество информации, - принцип его работы старый – капиталистический, с капиталистическим, а не коммунистическим отношением к труду, как к средству, а не как к цели жизни, развития.
Значительная выразительность мысли. Читал «Дневник» Льва Толстого за 1873 год от пятого ноября в Ясной Поляне. Запись короткая: «Художник звука, линий, цвета, слова, даже мысли в страшном положении, когда не верит в значительность выражения своей мысли. От чего это зависит? Не любовь к мысли. Любовь тревожна. А эта вера спокойная. И она бывает и не бывает у меня. Отчего это? Тайна». Точно, Толстой пишет для себя. Трудно ясно разобрать, что он имеет в виду.
С точки зрения нормального, разумного человека художник оказывается в ужасном положении, когда теряет веру в себя и сомневается в том, что его сочинения имеют хоть какое-то значение для публики. Так можно понять Льва Николаевича. Правда, он пишет в своем дневнике и о художнике не то, что слова, но мысли. Что он имеет в виду? Что художник слова выписывает, рисует мысль? Что означает: вера в значительность выражения мысли зависит не от любви к мысли, которая вызывает тревогу, но от спокойно веры? От веры в свои силы выражения мысли в образе, который заражает читателя, заряжает его эмоцией?
Что такое опыт? Это выжимка из того, что не отсеялось в ходе повторения и осталось то же самое. Вот оно учит собой.
Слову время, мысли час. Для чего люди думают?
Настолько, что аж мысли вихрем кружатся. Но при этом в достаточно положительном ключе упоминается "социализм" - хотя это жизнь общества и там много кто от кого зависит. А также нередко звучит про Иисуса - хотя он говорил "возлюби ближнего своего", а это тоже зависимость.