Философские заметки о летних впечатлениях

      Вера, она в чем заключается? В представлении того, что о тебе кто-то заботится, как заботится о ребенке родитель. Только это родитель – родитель number two или господин твоего господина. Тот господин, которого ты не знаешь, никогда не видел, но он видит тебя и радуется, от твоего вида, что ты есть. Вот это толкование веры, которое поведал Лев Мышкин Парфену Рогожину в сцене обмен крестами в «Идиоте» Федора Достоевского есть верное, собственное толкование веры для понимания. Поэтому ты веришь в Господа как благодетеля в благодарность, на него надеешься и его, любящего, любишь. Такой смысл имеет вера Христа как сына Бога. Это христианская вера. Только если православные люди делает акцент на самом Творце, славят Его, то католики обращают внимание на отношение Творца к тому, к кому Он исходит и что исходит не только от Него, но и от того, на кого исходит. Это Дух. Славословие в честь Духа заведено уже у протестантов.
        Как же быть со стихиями, когда мы, современные люди, увлеклись информацией. Теперь мы живем не в мире веры и не в обществе знания, а в  обществе информации, обитаем в сетях информации, опутанные ею не только по рукам и по ногам, но и по самую голову. Мы испытываем недостаток материи и энергии, но у нас избыток информации. Когда, в прежние времена, у нас не хватало информации, мы невольно начинали думать в поисках знания. При малом количестве мы дорожили качеством, мы знали главное. Но ныне много информации, есть количество, но не хватает качества. Да, и сама информация низкого качества, в ней много симуляции, фейков. Сами, своим слабым умом они уже не могут переварить, обработать такой массивный объем информации. Она давит на массу, и масса прогибается под информацией, работает по кодам машин информации. В эти слабоумные люди уже нуждаются в помощи искусственного интеллекта, чтобы удобно жить в мире информации. Но что такое искусственный интеллект? Это машина ума, машина смысла? Конечно, нет. Это машина счета? И только? Только. Впору человека пожалеть. Он стал совсем ручным, еще более ручным чем во времена диктата веры. Теперь он стал адептом культа числа, поклонником цифры. Его сосчитали, подсчитали и оприходовали. Что с него взять? Больше ничего. Что можно еще взять с пустого места, с симулянта реальности?!



        Что происходит? Очевидно, что происходит нечто странное, которое вызвано воздействием постороннего. Но люди делают вид, что ничего странного не случилось и все, что есть, уже было. Поэтому для решения вопроса прибегают к старым, уже проверенным временем и местом средствам. Но что в этом странного? «В чем – в этом»?  естественно, спросят. В том, что и как происходит. Тут важно сделать ссылку на то что эта странность неким образом связана с искусственностью самого исторического момента, которую сравнительно недавно обозначили в качестве того, что есть «конец истории». Если это конец истории, то уже нет повторения того, что было в истории. Что же есть, что осталось от истории? Может быть, началась новая история? Но если началась новая история, то значит что-то повторилось. Что же повторилось? Сама история, повторилось ее начало. Значит, мы находимся в начале новой истории. Но как раз этого нет.
        Что же есть? Есть симуляция того, что уже было. Создается странное ощущение того, что проигрывается прежняя история, но кем-то, кто не является нами, неким или некими посторонними. Собственно говоря, этими посторонними не могут быть сами люди. Но тогда кто или что? То, что уже есть в них, в современных людях, что не принадлежит истории человеческого рода. Такое происшествие само собой не случается. Это не естественная гибель. Но это и не обычная жизнь. Что же закончилось? Ощущение себя человеком. Сбылось то, о чем нас предупреждал Ницше. Мы те грядущие, которых он в конце позапрошлого века встречал радостным приветствием и пел нам хвалебные гимны. Но мы есть не то, что он ждал. До нас еще были люди. Это точно. Но недавно мы изменились. Многие еще этого не поняли. Но некоторые догадались и сделали вид что ничего не произошло. Для чего? Для того, чтобы приспособиться к тому, что случилось, чтобы стать «своими». Чему? Тому, что является чужим людям, уже нечеловеческим. Но это нечеловеческое есть в нас и начинает определять нашу судьбу. Может быть, так начинается уже другая, нечеловеческая история. Это естественная история? Нет, в том-то и дело, что она не наша история, а чужая. История тех, кто уже есть в нас, но нами не является. Напротив, мы являемся ими, инородным явлением.
        Когда же началась эта трансформация в нечто невообразимое? Не сейчас. Наступление чего-то похожего, но со знаком плюс, предвидел вышеупомянутый Ницше еще в конце XIX века. Оно пришло в начале прошлого века. Но мы не разобрали что это, не поняли его. Мы назвали это «коммунизмом». Противники его звали «тоталитаризмом», сами не ведая того, что наравне с нами участвовали в нем. Только теперь до нас стали доходить последствия того, что случилось. «Что же случилось»? – уже в какой раз я повторяю себе и вам, беспечный читатель, в беспомощности объяснить то, что вызвало к жизни несвойственное нам, как людям. Случилось вторжение. Оно стало массовым лет сорок назад. Это время одного поколения. Условно вторжение началось в конце первой мировой войны. Его пик пришелся на распад Советского Союза. Но последствия ощущаются только в нынешнее время. Последствия на каком уровне? Еще только на метафизическом.
        О чем же мне говорит метафизическое чувство, чувство реальности происходящего? О том, что оно нереально, но оно не менее нереально, чем сама реальность. Кто в этом виноват? В том-то и дело, что трудно понять, что это или кто это? Люди в этом не виноваты? Разве они могут быть виноваты в том, что не готовы перед тем, что не понимают? Тогда кто виноват? Тот, кто стоит над людьми. Но он никогда не виноват. У него нет совести. Совесть есть только у человека. Поэтому воззвания к высшей силе, по меньшей мере, бесполезны. Имеет смысл только молить его о прощении. Но следует ли просить прощение за то, что мы не совершили или, если совершили, то были под давлением, в невменяемом, наведенном чужими состоянии.


           
        Искусство и искусство. Чем занят деятель  искусства? Игрой. Эту игру он называет творчеством. Но это только его дело, ремесло. Лишь в редкую минуту он творит искусство. Творец понимает это. Не понимает он одного, что это только искусство, но никак не Искусство в чистом виде - виде искусства для искусства. Даже тот, кто чудом бывает причастен Искусства, вроде гения, пытается в том, чем именно он занят: искусством или Искусством. Почему? Потому что грань в искусстве между целью и средством призрачна. Целью искусства является красота (только она и является в отличие от добра и правды, истины как явление себя и добра с истиной). В нем то, что является, есть то же самое, чем является, сущностью явления. То, о чем идет речь, есть то, что прорицается.

        Явление и сущность человека. Явление меняется, сущность остается неизменной. Человек, по существу, до сих пор еще есть социальное существо. Хотя отдельные представители человеческого рода иногда, в исключительных случаях пребывают в собственно человеческих, разумных, а не в социально существенных состояниях. 

 
        Учитель, учение и ученик. Учитель есть тот, кто учит по учению того, кто учится, а учится ученик. Связью между учителем и учеником является учение. Как он учит ученика? Как его в свое время научили, если это обыкновенный учитель, как все прочие учителя в массе. Конечно, в этом нет ничего зазорного: быть, как все общим местом, общим выражением, одним из многих, так сказать, «шведской спичкой», спичкой из спичечного коробка. Но в этом и сила, - быть винтиком, для похвалы, красного словца, можно добавить, «быть осью», в механизме учения, человеком из народа, из коллектива, из колхоза. Короче, быть «колхозником» на ниве учения. Но что интересного в таком учении и учителе, я спрошу, вас, цивилизованные читатели?
        Другое дело, если человек стал учителем, не потому что его научили другие, а потому что его научил он сам. «Колхозники» обидятся на него и скажут с презрением про него, что это «интеллигент», что он, страшное дело и преступление, оторвался от коллектива, от народа. Могут даже записать его во «враги народа», в предатели родины, как это было при советской власти, когда интеллигенция была «колхозная», рабоче-крестьянская в том смысле, что являлась в «общественном торте» прослойкой, прокладкой между рабочими и крестьянами. Впрочем, бог с ней, с этой интеллигенцией, даже с феодальной, с буржуазной. Была бы честь принадлежать к этому странному сословию.
        Еще, не дай бог, обзовут другие учителя «самозванцем», самоучкой, а автодидактом, любителем, дилетантом, посторонним, странным, ненормальным, дураком, идиотом, «козлом». Ни в коем случае. Пусть лучше я буду своим, советским или «буржуином» в зависимости от того, чья власть, чье общественное мнение.
        Так обычно, обыкновенно, привычно рассуждает человек, находясь в коллективе, шагая в ногу с народом. Ну, и бог с ним. Я пишу не о нем и не о народе, а о человеке необычном, которому дела нет до того, что о нем подумают и скажут коллеги и ученики, их родители. Нет, такой учитель думает не об учителях и учениках и, тем более, не об их родителях, а о себе, о своем месте в учении, а не в коллективе. В таком случае он есть не передаточное звено в цепном механизме учения, но та деталь, которая сошла со своего места и мешает механизму функционировать дальше, как прежде, запорола его или, во всяком случае, встала поперек работы всех прочих деталей, винтиков механизма образования. Понятное дело, им недовольны начальство, коллеги и сами ученики. Они пытаются его поставить на собственное место, чтобы он не мешал процессу идти своим обычным путем, никому не мешая, но только помогая. Куда идти? Вперед, к победе коммунизма или капитализма, или, кто его разберет, например, глобализма, цифровизма и прочей околесицы. Собственным местом они считают место в коллективе, отделываясь от него фразой: «нельзя жить в обществе и не считаться с ним, быть свободным от законов его функционирования». Конечно, нельзя. И я о том же. Но так скучно жить, господа. Это колхоз или корпорация. Какая, это самое, разница? Важно жить и работать ради того, что есть, но это есть еще не вполне есть без бытия возможности. Ведь можешь быть, как все! Не, не могу быть, как все. Могу быть как я. Будь, только про себя, чтобы никто не знал, иначе заклюют, как белую ворону. Неужели людей не знаешь?
        И в самом деле, почему бы не быть самим собой для себя в себе? Если ты будешь популярным, ты никогда не будешь самим собой, но будешь таким, каким хотят видеть тебя многие, публика, народ. Популярный человек или правитель – это самый несчастный человек, потому что он принадлежит не себе лично, но народу или власти. Глупые люди стремятся к этому. Эти люди утешают себя тем, что они как все, но про себя мечтают быть лучше всех. Они не знают, что те, кого считают лучше всех на самом деле хуже всех. Во всяком случае, они чувствуют себя хуже, пока не привыкнут быть в центре