экзаменов, ни чернил, как ни настраивал и ни внушал, что в интернат не поступит, - ответа из Москвы, однако ж, он ждал каждый день, каждую секунду почти о московской спецшколе думал. Ожидание положительного исхода и положительного известия постоянно жило в нём, ежедневно - как и любовь - в разговоре прорывалось наружу. А разговаривал о сокровенном он только с одним человеком - Збруевым Сашкой, который был в восьмом классе его несомненным духовником, первым по жизни наставником и советчиком.
- Как думаешь, Сань, пришлют нам с тобой приглашения в эту школу? - выбирая подходящий момент на переменах или прогулках в парке, робко спрашивал он дружка, при этом всякий раз нервную дрожь испытывая, волнение душевно-сердечное.
- Я не думаю - я уверен, что не пришлют! - ухмыляясь беспечно и беззаботно, с лёгкостью отвечал Сашка как о чём-то давно решённом и уже не интересном ему… и тут же хитро добавлял с ехидцей: - Во всяком случае, мне… Наивный ты всё-таки парень, Вадик, честное слово! - далее продолжал балагурить он, пуще прежнего распаляясь. - Вспомни, сколько на тех экзаменах народу-то было! Вспомни, не поленись! Ну-у-у!... А учиться туда возьмут с нашей области человека три-четыре, не больше. От силы - пять, максимум - шесть, если уж очень сильный кто попадётся… Неужели ж ты думаешь, что кроме нас с тобой достойнее кандидатов не сыщется, не найдётся?… Да мы даже на областную олимпиаду идти побоялись: поняли, что пролетим, - а ты всё мечтаешь ходишь, чтобы нас в интернат приняли. Чудак!
Легкокрылый и легкоязычный Сашка от души хохотал над наивной самоуверенностью Стеблова, и видно было по его поведению и счастливо блестевшим глазам, что с собственным поражением он давно смирился, давно похоронил мечту-желание поехать учиться в Москву, которой у него, скорее всего, никогда и не было-то.
Разудалая легкомысленность Збруева, равно как и его наплевательское, подчёркнуто-равнодушное отношение к их недавней серьёзной и важной затее, в которую было вложено уже столько сил, энергии, времени, страсти, про которую, наконец, стало в школе известно, - всё это было крайне-неприятно Вадику, болезненно и угнетающе на него действовали. Он бледнел, напрягался, раздражался душой, слушая такие ответы, - но виду не подавал, старался быть совершенно спокойным.
-…Ну-у-у сразу, конечно, могут и не принять, согласен, - выждав паузу и с духом и силами собирясь, возражал он упрямо дружку, правила приёма в интернат вспомнив, назубок им уже заученные. - А на летние сборы могут и вызвать. Уж туда-то, я думаю, побольше народу возьмут… Подучимся там месячишко: может, глядишь, и поступим.
- Да ты прямо блаженный какой-то, Вадик, ей-Богу! - летние сборы! - взрывался негодованием Сашка. - Что они на летние сборы всю нашу область пригласят, что ли?! Нужны мы им там больно, чтобы нас задарма поить и кормить!… И не мечтай даже: выбрось подобную ересь из головы… Здесь, я думаю, так будет, - со знанием дела резюмировал он, - и мать моя точно так же считает, - что всех победителей и призёров областной олимпиады в Москву возьмут сразу, вне конкурса: если они захотят там учиться, разумеется, денежки за учёбу платить, и немаленькие, как я слышал! А ещё человек пять, к ним в довесок, пригласят на эти самые сборы летом - и всё. Человек восемь-десять, в итоге, со всей нашей области и наберётся. И это - в лучшем случае!… Вот и прикинь теперь: попадёшь ты в эту заветную десятку или не попадёшь?
Сашка в упор, ухмыляясь, смотрел на Вадика, ответа от того ждал.
-…Сложновато будет, - тяжело вздохнув, с неохотой отвечал Стеблов, как индюк сердитый наливаясь кровью. Не по душе ему были эти холодные, безжалостно убивающие всякую надежду расчёты, совсем не по душе! Не нравилось ему также и то, что Збруев старательно и настойчиво к земле его пригибал, песне его молодой наступал на горло…
- Вот именно - сложновато! - сиял, между тем, самодовольный Сашка. - Невозможно даже, если начистоту! Без малейших на успех шансов!… Так что давай-ка ты, дружок, не мучайся понапрасну и не ломай мне и себе голову всякими там бредовыми и абсолютно-дикими фантазиями и прожектами, планами несуразными. И мой тебе совет, - обычно в конце разговора развязно хлопал он Вадика по плечу, или же по-дружески ему указательным пальцем в грудь тыкал. - Плюнь ты поскорее на эту нашу с тобой затею, совершенно, надо сказать, дурацкую, плюнь и забудь. И живи себе спокойно, попроще и поскромней, как я, например, живу. Наслаждайся жизнью.
По лицу его предельно-счастливому и глазам сияющим было видно, что живёт он и впрямь неплохо. И ничего не собирается в жизни своей менять…
43
«Не мучайся, не думай, не ломай; не строй иллюзий и планов», - болезненным утомительным эхом отзывались, между тем, в голове Стеблова противные Сашкины наставления, которые больше походили на издевательство, чем на реальную помощь с его стороны, или хотя бы дружеское сочувствие. Как мог он не мучиться и не думать, когда всеми мыслями и всем существом своим давно уже был в Москве, на знаменитых горах Ленинских, как короной украшенных Сталиным уже перед смертью величественным зданием невиданной красоты - сокровищницей всечеловеческой мудрости. И не только был, но и мысленно варился по вечерам и ночам в научном вареве Московского Университета; и уже даже втайне ото всех примеривался к почётнейшей академической стезе, немеркнущей научной славе. Только эта стезя интересовала его, только она одна, повторимся ещё раз, имела теперь для Вадика безусловный смысл и значение… Всё остальное в его глазах было мелко и несерьёзно, и не стоило уже давно и гроша - даже самого ломаного и ржавого…
- Ну а вообще-то, безотносительно нас с тобой, когда должны присылаться решения приёмной комиссии тем, кого зачисляют туда, как ты думаешь? - подавляя возникавшую в душе неприязнь, обращался он, расстроенный, к Сашке, пытаясь получить от него хоть какой-то полезный и позитивный ответ на мучившие его вопросы.
Сашка хмыкал себе под нос, кривил усмешливо губы, головой кучерявой удивлённо качал, искренне поражаясь, видимо, твердолобости своего упрямого товарища.
-…А ты сам-то прикинь своей головой, когда должны присылаться, - помедлив, отвечал с вызовом, разговаривая со Стебловым как с ребёнком малым. - Перед летними месячными сборами, наверное, - потому как присылаться решения будут сразу всем: и тем, кто хорошо экзамены сдал, и тем, кого ещё раз захотят проэкзаменовать летом на сборах этих… А когда могут проводиться сборы, как ты думаешь?
- Не знаю - когда, - пожимал плечами Вадик, всё более и более раздражаясь. - В любое время могут провестись.
- А вот и неправильно: не в любое, - возражал Сашка. - В июне, например, они проводиться не могут точно, потому как до середины июня у всех восьмиклассников нашей страны - и у нас с тобой, заметь, тоже! - будут проходить выпускные экзамены… Оставшиеся после них две июньские недели, скорее всего, дадут отдохнуть. А вот начало или середина июля для сборов - самая подходящая пора. Месяц будут готовить, потом ещё раз проведут вступительные экзамены; ну и ещё пару-тройку недель останется для заключительного отдыха перед первым сентября… Так что, ежели летние сборы будут проводиться в июле - а оно, по-видимому, так и будет, - итожил Збруев свои рассуждения, - значит, в середине или в конце июня должны всем разослать приглашения - всем, кто поступит, разумеется…
Внимательно всегда выслушивавший скрупулезные Сашкины подсчёты, вполне его убеждавшие, Вадик задумывался.
-…Значит… если до первого июля приглашений нам не пришлют, - можно с уверенностью считать, что нас с тобою не приняли, - после длительного раздумья тихо заключал он вслух, уже ни к кому конкретно не обращаясь.
- Да, скорее всего так, - охотно подтверждал Сашка. - Начало июля - последний срок. После этого ждать уже нечего будет…
44
Положительного ответа из Москвы ожидал не один только Вадик, - ждала и вся его дружная и на редкость сплочённая семья. Причём, ждала с не меньшим волнением и нетерпением, чем он сам, хотя виду никто и не подавал - все держались стойко.
В разговорах же между собой домочадцы-Стебловы, от мала и до велика, то и дело поминали школу, известным академиком созданную. Обсуждали её саму и её порядки диковинные, почти что царские, что так красиво, ярко и так умело в брошюре были преподнесены; ну и, конечно же, обсуждали по вечерам вероятность возможного поступления туда их старшего сына и брата. Все рассчитывали на успех, желали Вадику только победы. И все ждали упорно, каждый Божий день ждали скорейшей благополучной развязки…
С самим Вадиком на эту тему старались не говорить: берегли его молодые нервы, за последний год перегруженные. И только отец Стеблов, довольно равнодушный прежде к образованию и школьным делам детей, в этот раз не на шутку разволновался и стал проявлять к судьбе старшего сына невиданный интерес: нет-нет, да и пристанет к нему с томившими душу вопросами, которые один только Вадик и мог разрешить, мог его, малограмотного мужика, хоть чуточку утешить и успокоить.
-…Ну что, сынок, как думаешь: пришлют тебе приглашение в Москву или не пришлют? - выждав момент, когда дома жены не было, запрещавшей ему на эту тему с Вадиком разговаривать, неуверенно и как можно ласковее обращался он к первенцу.
- Не знаю, отец, не знаю! - что об этом заранее распаляться?! - неохотно и всегда чуть-чуть раздражаясь, отвечал старший сын, заметно при этом брови хмуря. - Может - пришлют, может - нет… Во всяком случае, на автоматическое зачисление надеяться точно не надо… При лучшем исходе могут пригласить только в летний подготовительный лагерь. А там придётся экзамены опять сдавать, опять волноваться и напрягаться…
Разговор останавливался, затихал, долгим молчанием оборачивался, во время которого старший Стеблов, набычась, перемалывал и переваривал в голове сообщённую информацию.
-…А что это за лагерь такой, про который ты говоришь? - наконец прерывал он молчание, всё ранее сказанное поняв, при этом участливо и подобострастно Вадику в глаза заглядывая.
Делать было нечего: хочешь, не хочешь, а надо было отцу всё растолковывать-разъяснять. Уж больно у него взгляд был заискивающий и просительный. Волновался батюшка, переживал: это было видно…
И, набравшись терпения, родительское состояние по достоинству оценив, Вадик холодно и неохотно рассказывал отцу всё, что вычитал и понял сам из присланной ему брошюры, или что узнал от дружка своего, Збруева Сашки. Он говорил, по сторонам рассеянно глядя, что школьники, успешно сдавшие оба экзамена, попадут в интернат сразу и будут всё лето, соответственно, отдыхать. Но таких счастливчиков, тут же уточнял он, будет совсем не много… Те же, рассказывал он батюшке далее, правила приёма на память цитируя, кто не очень хорошо себя показал на каком-то одном предмете, будут приглашаться в летний подготовительный лагерь на месяц, где их будут усиленно готовить - доводить, так сказать, до ума, до требуемого в спецшколе уровня. После чего все участники сборов должны будут повторно сдавать вступительные экзамены, по результатам которых и произойдёт уже их окончательное зачисление.
- Вот такие вот пироги, отец, - невесёлой улыбкой заканчивал он свой рассказ, беспомощно
