почтовый ящик смотрел?!
- Нет. А что? - послышался на другом конце провода заспанный голос.
- Как - что?! - выпалил шальной от счастья Вадик. - Я же сегодня письмо из Москвы получил! - из спецшколы колмогоровской! У тебя в ящике наверняка такое же точно лежит, а ты на диване валяешься! Давай, поднимайся быстрее и дуй на улицу - смотри свой ящик, а я сейчас к тебе забегу: обсудим такое дело!
Сказав всё это, дружка квёлого растормошив, Вадик положил трубку на место, переоделся наскоро и бросился со всех ног к Збруеву, прихватив с собой драгоценный конверт, аккуратно в газету завёрнутый…
- Ну что, получил?! - спросил он, едва открылась Сашкина дверь и на пороге показался невесёлый товарищ.
Ничего не ответил Сашка, а только отрицательно замотал головой, густо краснея при этом.
- Как?! - опешил Вадик. - Вообще ничего?!
- Вообще, вообще, - невесело ухмыльнулся Збруев, недовольно взглянув на Стеблова, и потом, помявшись, спросил: - А ты сам-то что получил? - давай, показывай.
- Вот, - протянул Вадик Сашке газетный свёрток, и тот, развернув газету небрежно, вытащил из неё конверт, повертел его, осмотрел придирчиво, каждую марку пальцем погладил (он был заядлый филателист), после чего, достав из конверта письмо, стал внимательно вчитываться в его содержание.
-…Значит, поступил всё-таки, - сквозь зубы холодно процедил он через минуту, дочитав письмо до конца и, подумав, добавил: - Как поздно они ответ прислали - перед первым сентября фактически.
- Конечно поздно! конечно! - с готовностью подтвердил Вадик, счастьем и гордостью опять воспылав, счастье вокруг себя искрящимся живым фонтаном разбрызгивая. - Я уже и рукой давно махнул! Думал - всё, не поступлю в этот раз, думал - на следующий год поступать придётся!… А тут приезжаю сегодня из леса, ни сном, ни духом не ведаю, а мать мне и говорит испуганно, что мне-де письмо из Москвы прислали, которое она, дурочка, даже вскрыть побоялась! Мало ли, мол, чего!… Вот такие вот дела, Сань! такая петрушка чудесная получается. Я ж ответ этот, это их приглашение всё лето ждал! все три месяца только о нём одном и думал! А его мне только сегодня прислали, под самый, можно сказать, конец. Умеют, умеют они там, в Москве, людей на тугих держать, черти полосатые! С ума можно сойти от этого… или инфаркт получить!
Засмеявшийся Вадик и вправду схватился тогда левой рукой за грудь и начал дурашливо растирать её как при сердечной боли…
Крайнее возбуждение его, однако ж, Збруеву не передалось, и общего разговора и праздника у них не получилось. Сашка вообще плохо слушал Вадика: всё кривился и морщился, вертелся по сторонам, о чём-то своём стоял и упорно думал…
- Молодец, - только и сказал он холодно, взглянув на гостя пустыми глазами, и потом также холодно и равнодушно спросил: - Ну а в Москву-то теперь когда собираешься ехать?
- В конце августа, как здесь велено, - простодушно ответил Вадик, забирая назад письмо и бережно, как реликвию, его в конверт обратно пряча.
Упаковав конверт с письмом в газету, под мышку тот свёрток сунув и успокоившись немного, бурлившие чувства уняв, он, спохватившись, вдруг в упор на Сашку тогда посмотрел, на его лицо серое и безжизненное.
- Слушай, а чего тебе-то сегодня письма не принесли? - спросил его участливо, как можно добрее и проще стараясь при этом быть. - На почте задержали что ли?
- Это-о-о вряд ли, - расстроено замотал головой Збруев, от товарища своего отворачиваясь. - С какой стати им его там задерживать-то? В одном городе живём, одним узлом связи обслуживаемся. Если б получили, то и принесли бы сегодня - как тебе - и вручили бы: я дома был… Нет, мне вызова не пришлют: я это точно знаю, - грустно добавил он, вздохнув тяжело, стыдливо.
Настроение его портилось на глазах, и он уже перестал совсем следить за собою и как-то себя контролировать; перестал, приличия ради, на гостя внимание обращать. Наоборот - начал уже тяготиться гостем…
Справедливость Сашкиных слов почувствовал в тот момент и Вадик - и ему стыдно вдруг сделалось за свою весёлость, за счастье безмерное, неуместный восторг.
- Да брось ты, Сань, паниковать-то! - попробовал было утешить он раскисшего дружка. - Неужели ж ты хуже меня вступительные экзамены сдал?! Сомневаюсь я!… Вспомни, как я на экзаменах физику завалил так бездарно, третий закон динамики на память воспроизвести не смог - и то, вон, поступил, даже и без сборов летних. Значит и ты поступишь - уж поверь мне! По-другому здесь и быть не может… Ты когда, кстати, смотрел почтовый ящик-то? - вдруг спросил он.
- Когда, когда! Перед твоим приходом, - с раздражением ответил Збруев, разговором явно уже тяготясь, как и самим Стебловым.
Вадик потупился.
- Сейчас половина шестого, - посмотрев на висевшие в передней у Збруевых большие настенные часы, вслух стал прикидывать он. - Значит, сегодня почту уже разносить не будут. Её, я узнавал, два раза в день разносят: рано утром и в обед… Ну ничего страшного, - опять попытался утешить он Сашку. - Может, твоё письмо на почте застряло - случайно! Сам знаешь, какие порядки там, и люди какие работают. А завтра утром, с первым почтальоном, тебе его и доставят, себе не возьмут. Не расстраивайся, Сань, не вешай носа. Это самое последнее дело…
Ничего не сказал на это Сашка, а только нехотя как-то и неопределённо пожал плечами и при этом кисло и грустно под ноги себе посмотрел, будто бы что-то упорно там разыскать пытаясь…
Разговор затих, тишина их обоих окутала, во время которой Стеблов не знал уже, что и сказать, а Збруев ничего не желал слушать… И видеть более не желал снисходительно-участливую физиономию счастьем светящегося Стеблова, которого он с трудом уже выносил, которого почти ненавидел... Им нужно было расставаться быстрей, чтобы не удлинять вражды, меж ними тогда закравшейся…
- Ну ладно, Сань, не буду больше тебя отвлекать, - первым нарушил молчание Вадик, всё быстро тогда понявший и старавшийся быть поэтому как можно более ласковым и деликатным… и равнодушным ещё - чтоб ни единым звуком голосовым, ни единым взглядом и вздохом более не выказывать раздражённому Сашке праздника, гордости, счастья великого, что царили в нём в тот момент. - Я побегу сейчас домой: там мои грибы привезённые разбирают, - а завтра утром тебе позвоню. Я уверен, - добавил он напоследок, крепко Сашкину руку сжав, - что завтра тебе обязательно пришлют такое же точно письмо, обязательно! Без тебя я в Москву не поеду: ты так и знай…
После этого они быстро и с охотой расстались, и Вадик понёсся домой с лёгким сердцем - помогать родителям с грибами. Всю дорогу он пел и смеялся громко, удачному дню бурно радовался, такому тёплому и на подарки щедрому, такому с утра заладившемуся; и солнцу радовался, и грибам, и письму московскому, долгожданному, лежавшему у него под мышкой, сердце и душу ему будто бы огненной грелкой гревшему. Никто не сдерживал его в тот момент, кислым видом и завистью не осаживал и не раздражал. И он распустился до неприличия, контроль над собой потерял: он вёл и держал себя точно так, как ведут и держатся победители…
Мимоходом он вспомнил про Сашку.
«Наверное, не поступит он в эту школу, - спокойно и буднично подумал вдруг про него, как про постороннего уже себе человека подумал. - Иначе бы вызов ему прислали сегодня утром, как и мне… Математику он, по всей видимости, действительно плохо сдал. Поэтому его и не приняли».
Он подумал так - и не расстроился от своей догадки, не разрушил счастья и праздника, что ураганом бушевали в нём, не омрачил их даже. Сашкино горе не пристало к нему, не зацепило, не тронуло душу.
«Бог с ним совсем, - подумал он весело и куражно. - Поеду учиться один, без него. Там новых друзей столько будет - только успевай выбирай; не пропаду, надеюсь».
Думая так, он и не понял ещё и уж точно тогда не заметил, счастьем своим упивавшийся, что его недавний закадычный друг Сашка уходил в прошлое для него, становился историей…
52
Вернувшись домой минут через сорок - красивый и гордый такой, от счастья преобразившийся, подросший будто бы на две головы, душою опять расцветший, - он вкратце рассказал там всем про Збруева, про отсутствие вызова у того и паническое настроение; сказал, что придётся ему, вероятно, ехать в Москву одному, чем поверг возившихся с грибами родителей в окончательное расстройство с унынием вперемешку… Потом он до позднего вечера помогал им чистить и консервировать грибы, потом ужинал вместе со всеми, вместе со всеми ближе к полуночи пошёл спать-почивать. А утром, как и обещал, позвонил Сашке, и тот холодно сообщил ему, что письма никакого не получил и встречаться не хочет, потому что дома-де у него много дел. Он уже разговаривал и вёл себя с Вадиком так, будто именно Вадик был виноват во всём, во всех его бедах и неудачах.
Почувствовавший это Стеблов попрощался поспешно, не желая больше надоедать, взяв с Сашки слово только, что тот обязательно сам позвонит ему, как только письмо из Москвы получит… Сашка пообещал - пусть и нехотя, - и на том они и расстались…
Но он не позвонил ни на следующий день, ни позже: он вообще перестал звонить Вадику; перестал встречаться с ним ежедневно, дружить, в парк в футбол играть, загорать и купаться бегать. Школа московская разделила их: одного возвысила и преобразила до неузнаваемости, маленьким героем сделала; другого же, наоборот - опустила...
Вадик тоже не звонил Сашке, не напоминал о себе, всё поняв и так - без звонка! - и решив не терзать понапрасну друга, не изводить, не мучить того своим постылым присутствием. Они встретились ещё раз только в конце августа, когда Стеблов уж вещи в Москву собирал и старательно на отъезд настраивался. И встреча та с обоих сторон носила уже почти что формальный характер.
Вадик, как и полагается, пришёл тогда к Сашке домой, сказал, что уезжает. Родители Збруевы - и сын в их числе - ему счастливого пути пожелали, попросили не зазнаваться и не забывать старых друзей, город родной и школу, после чего, вежливо с ними со всеми простившийся, Стеблов покинул некогда гостеприимный дом, многое ему безусловно давший.
Сашка взялся было его провожать, на улицу даже вместе вышел… Но разговор у них не заладился, не сложился в беседу. И через несколько минут, попрощавшись сухо, Сашка развернулся и засеменил, недовольный, домой, низко склонив к земле кучерявую голову.
Вадик не жалел о его уходе и о нём самом, как никогда потом не жалел о прошлом, о пережитом, частью которого - волей Судьбы - Сашка в тот день становился…
53
Всю ночь после письма московского, Вадика из дома звавшего, родители Стебловы не сомкнули глаз - лежали и о судьбе сына думали.
-…Ну, и что делать будем, а? - уже глубоко за полночь, устав от тягостных мыслей, ни к какому решению не приводивших, спросил, наконец, Сергей Дмитриевич притихшую рядом жену, как и сам он тогда не спавшую.
Но жена молчала - вопроса будто не слышала, будто давно спала…
- Что делать-то будем, спрашиваю? - повторил отец свой вопрос, к жене болевшую с вечера голову поворачивая и недовольно при этом сопя.
-…Ну а что тут другое сделаешь? - другого пути нет: собираться надо - и сынулю родненького в Москву отправлять, - тяжело, с надрывом вздохнув, ответила мать Вадика через какое-то время - тихо ответила, еле губами бледными шевеля, чтобы не разбудить ненароком
