сентября и по июнь-месяц включительно. И ей ежедневно белкой нужно было крутиться - и не скулить: не опаздывать, не отпрашиваться, о плохом самочувствии не заикаться.
-…А что? Может, мне и вправду после моих экзаменов пойти и себе больничный взять, как мне наш врач участковый советует? - неуверенно сказала она под конец, с надеждой взглянув на Рогожину. - А то я что-то очень устала в этом году: и в школе нашей вся вымоталась, и дома… Представляешь, Нин, уже и заснуть не могу без валокордина: здоровье совсем ни к чёрту.
- Да конечно бери, отдыхай, - с готовностью подтвердила подруга предложение о подмене. - Я же тебе про то и толкую. Отдыхай, лечись, отсыпайся, в санаторий путёвку возьми: нам их в этом году, я слышала, много дали. А я уж тут без тебя всё как надо сделаю: аттестаты в твоём классе заполню, не торопясь, потом их в конце июня вручу: мне это, поверь, не трудно будет. Даже и в охотку. И никто про мой план тогда, который я тебе сообщила, ничего не узнает. Ты только смотри, сама языком не трепи. Даже и дома…
39
Итогом того разговора майского, нервного, стал их совместный поход к директору школы на следующий день. И там, в кабинете директорском, Нина Гавриловна в присутствии Нины Владимировны вкратце объяснила Алексею Трифоновичу ситуацию с самочувствием. И под конец объявила, что хочет-де сразу же после экзамена по математике в своём классе в первых числах июня взять себе бюллетень и уйти в долгосрочный отпуск - чтобы здоровьем летом серьёзно заняться, сердце себе подлечить, не доводить его до инфаркта. А её обязанности по подготовке к выпуску класса, уверенно объявила она, возьмёт на себя подруга её Рогожина, которая тут же и подтвердила это, чем успокоила всех, директора - в первую очередь, который поначалу аж побелел и на скандал настроился.
Таким вот чудесным образом в июне-месяце, приблизительно за две недели до выпуска, 10 “А” класс получил себе нового руководителя, преподавательницу истории и обществоведения Рогожину Нину Владимировну. Она-то и заполняла им всем аттестаты в учительской тушью после сдачи экзаменов, и потом в торжественной обстановке в актовом зале школы самолично вручала их, из-за отсутствия в школе Лагутиной.
Получив аттестат из рук сияющей счастьем учительницы, ничего не знавший о её заговоре Стеблов - к немалому своему изумлению - увидел там, когда сел на место, всего-то только три четвёрки: по русскому языку и литературе и по немецкому языку, - что было для него настоящему чуду сродни, прощальным подарком волшебника. По остальным же предметам там у него красовались жирные отметки 5. И средний балл, таким образом, после известного округления, у него выходил пятёрка.
С таким баллом высоким, достойным, ему легко и спокойно было ехать в Москву - сдавать там документы сначала, а потом и экзамены на мехмате. Этот рогожинский балл, в конечном итоге, всё дело тогда и решил, судьбу ему определил дальнейшую - очень счастливую, надо сказать, судьбу, если судить о том по совести и по правде, по-Божьему - понимай. Он поступил на мехмат, как хотел, счастливо проучился там восемь лет: после студенчества ещё и закончил аспирантуру и защитился, - то есть стал молодым учёным-математиком, как и мечтал, специалистом по дифференциальным уравнениям и их применению в технике.
Одновременно с защитою диссертации он стал ещё и полноправным москвичом, чем всегда потом очень гордился. И огромная заслуга в этом во всём, огромная! - которую невозможно переоценить, и которую Стеблов до гробовой доски потом чтил и помнил, не забывал! - принадлежала именно Рогожиной Нине Владимировне. Замечательной русской женщине, педагогу великому и незаменимой матери - да святиться имя её! да сопутствует ей всегда и везде удача! да убережёт её светлое имя Господь от тлена и поругания!...
40
25 мая в девять часов утра для выпускников Б*** средней школы №4 проводился прощальный звонок, во время которого взволнованный Вадик в последний раз виделся с Чарской в ранге школьника. Десятиклассников по традиции выстроили в две шеренги в актовом зале с пустым пространством посередине, предназначенном для первоклашек сначала, кому выпускники должны были передавать символическую эстафету знаний, а потом - для администрации и родителей, долженствующих выпускников напутствовать и поздравлять. И 10 “В” класс, так уж случилось, расположился как раз напротив 10 класса “А”, а Чарская встала напротив Стеблова.
И опять она всё то время, покуда длилась торжественная линейка, не сводила с Вадика глаз. Но смотрела на него в этот раз как-то уж очень печально и неуверенно, болезненно и безнадёжно даже, без прежнего энтузиазма и жара, прежних бешеных чувств во взгляде и сердце, чем она его всегда так завораживала и покоряла, чем однажды душу ему запалила-зажгла. Так сиротливо и жалостно девочки-фанатки обычно смотрят на бывших кумиров своих, женившихся, к примеру, сыгравших пышные свадьбы… И оттого-то потерянных для поклонниц - пусть даже и в мыслях их, в сладких грёзах-мечтаниях - навсегда, на веки вечные, что называется…
И Вадик, не отрываясь, смотрел на Ларису - и тоже не так как раньше: без пиетета прежнего и романтизма во взгляде, былой простоты, чистоты и нежности. Збруев, мерзавец, опошлил и испоганил всё - романтизм, идеал, чистоту и восторг, прежнюю несравнимую ни с чем нежность, - до основания разрушил накопленное и сбережённое, тенью встав между ними. Он, прощелыга и пакостник, и любитель чужого добра, чужих нематериальных ценностей, стал в их короткой жизни тем огромным тёмным пятном, или пресловутым “дёгтем” из пословицы, что способен испортить любой продукт, изгадить любую идиллию…
41
Отзвенел последний звонок, отплакали учителя и родители; пофотографировались потом на память, поцеловались, пообещали друг друга не забывать, пожелали всяческих взаимных успехов. И разошлись. Средняя школа для десятиклассников, можно сказать, закончилась.
Десятиклассники разбрелись по домам: готовиться к выпускным экзаменам. Им теперь предстояло сделать последний, самый важный и трудный, рывок - отчитаться перед комиссией за десять прожитых в школе лет, за знания, в её стенах полученные. И потом получить себе аттестат зрелости на руки и волю в подарок, самостоятельными стать людьми, лишёнными прежней опеки.
За это стоило попотеть, за истрёпанными за год учебниками потрудиться.
И молодые люди трудились - все. Их маленький город в июне даже чуть-чуть затих и осиротел на время…
42
У Стеблова экзаменов не было: он уже был свободным фактически, и в новую жизнь он уже вступил, на месяц раньше товарищей. Со школой его связывал лишь аттестат, который требовалось подождать и получать потом вместе со всеми.
Этот последний свободный школьный июнь стал самым лучшим, самым плодотворным для Вадика в плане творчества и накопленных знаний за весь прожитый дома год, когда концентрация его умственных и духовных сил достигла максимума. Никогда ещё он не чувствовал себя так хорошо, не был так бодр и спокоен.
Ещё бы: у него была великая в жизни цель, планетарного, космического, можно сказать, порядка, до которой оставалось всё ближе и ближе по времени: счёт шёл уже на дни и часы. И никто не мешал ему, не препятствовал к этой цели стремиться: все барьеры-экзамены убрали загодя добрые люди, которых надоумил Господь.
Никто не дёргал его поэтому, не отвлекал, не отрывал от любимого дела другими делами, ненужными. А единственное, что он хотел и любил всё последнее время - это сидеть и думать, задачи решать - до одури и головокружения, до бесконечности.
И он их сидел и решал, действительно, и ничего другого не делал, совсем ничего: родители его тут постарались, оградили первенца-абитуриента ото всего, что могло бы его покой и настрой нарушить… И сам он старался не меньше: был предельно-сосредоточен и тих, целеустремлён, работоспособен, прилежен; и ни минуты не тратил на ерунду, ни секунды не прохлаждался, не расслаблялся. Даже и когда гулять по вечерам выходил, он и тогда неизменно что-то бубнил про себя, вспоминал, проверял; что-то прикидывал и решал в уме, старательно заносил в кладовые памяти... И при этом, тихим счастьем весь изнутри светясь, великую думу думал…
Этим он здорово напоминал весь июнь влюблённого по уши мальчика, надеждой, верою переполненного, которому красна-девица будто бы - то бишь Москва - пообещала в июле свидание. А что может быть острее и слаще для очарованного мечтой паренька, как ни назначенного часа ждать, со сладкой дрожью внутри отсчитывать последние до встречи денёчки! И видеть лишь Главное здание и мехмат впереди, и более уже ничего не видеть!...
43
Товарищи к нему не ходили в июне: ни Вовка, ни Серёжка, никто. Отказ его от экзаменов, справка из ВТЭКа сильно их тогда озадачили (как и родственников, к слову сказать, и соседей). Все они такого отказа необъяснимого так до конца и не поняли и не приняли - брезгливо поморщились только, сочли его симулянтом и хитрецом, не достойным дружбы их и внимания.
Он остался поэтому совсем один на родине, этаким социальным отбросом или отщепенцем-изгоем, выкидышем из общества, если семьи не считать, - и ни сколечко не жалел об этом. Целый месяц жил полной, милой для сердца жизнью - жизнью духа и собственных мыслей неутомимых, - к которой склонность имел, которая ему самой Судьбой была с некоторых пор уготована.
Семья, повторим, ему здорово помогала весь месяц - спасибо ей, - обеспечивала комфорт, тишину, создавала для каждодневной плодотворной работы максимально-выгодные условия. Даже и всегда далёкий от науки и духовной жизни отец стал ходить по квартире на цыпочках, постоянно старшего сына при этом подбадривая и целуя, успехов желая ему. Он будто бы сам в июле в Университет поступать нацелился, ради которого весь свой прежний распорядок жизни переменил, все привычки и наклонности старые. Телевизор, дача, соседи, друзья - всё это было Стебловым-старшим на время отвергнуто и забыто…
Ну и чего, скажите на милость, нужно было ещё молодому увлечённому человеку для полноценной подготовки в ВУЗ? какого дополнительного сервиса и условий? Условия ему были созданы в родном дому прямо-таки царские.
Ему оставалось только сидеть за уютным домашним столом в окружении любимых книг и людей, которые за него тайно молились, - и запоминать всё как можно лучше за оставшиеся до вступительных экзаменов дни, молодую голову знаниями загружать. Не расстраивать, не гневить Господа Бога разгильдяйством, незнанием и ленью…
44
Через месяц, 27 июня, Вадику был вручён аттестат, после чего он сразу же покинул школу, не дождавшись торжественной части конца, ни с кем не попрощавшись даже. Товарищи его вернулись ближе к обеду домой, счастливые, переоделись, оставили дома новенькие аттестаты, порадовались с родителями за них, погордились полученными оценками; и затем, подкрепившись плотно, убежали обратно в школу - гулять на выпускном балу, до утра там прыгать и веселиться.
Вадику веселиться некогда было: он в это время стоял уже на железнодорожном вокзале с отцом и дожидался донецкого поезда на Москву, что проходил через их город в полночь. Тянуть с отъездом было нельзя: экзамены на мехмат начинались в первых числах июля.
