Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть третья

раз, с безбожником - безбожник,
С святошей - езуит, меж нами - злой картёжник,
А с честными людьми - пречестный человек.
Короче, ты его полюбишь, я уверен.
Арбенин
Портрет хорошо, - оригинал-то скверен!»

Вторым человеком в Русской литературе, прекрасно определившим и описавшим исключительные и единственные в своём роде качества еврея как мiрового посредника и решалы был Н.В.Гоголь. В своём великом и поистине без-смертном эпическом творении «Тарас Бульба» Николай Васильевич - мир праху его! - прекрасно передал и обыграл ситуацию, когда главный герой повести попадает в беду: ляхи берут в плен его старшего сына Остапа и намереваются его казнить. И что тогда делает старый Тарас? к кому за помощью обращается? Не к боевым товарищам своим, нет, полковникам и старшинам, которые, кроме как саблей и пикой махать, ничего не умели больше. Он обращается к еврею-шинкарю Янкелю - пройдохе, плуту и торгашу, - которого до этого и за человека-то не считал, который обирал подвыпивших казаков из Сечи безжалостно и безбожно… Но вот случилась с Тарасом беда - и лучшего помощника, чем Янкель, ему и найти оказалось трудно, невозможно даже. Потому как у пустого и никчёмного вроде бы плутишки-шинкаря имелись обширные связи в Польше, он был частью тайной еврейской системы - или паутины, лучше сказать, что так крепко и знатно опутывает и держит в клещах мiр с незапамятных времён ещё! И делает это лучше всяких ракет, самолётов и танков!... Да, Янкель выторговал за помощь все деньги и золото Тараса, накопленные про запас, - но и помог тому если и не спасти сына, то хотя бы повидаться с ним перед казнью, словом последним обмолвиться, взглядом, рукопожатием и теплом. Что было для убитого горем отца уже хорошо: сказать приговорённому к смерти отпрыску добрые слова на прощанье, к сердцу его напоследок крепко-крепко прижать и в одно живое существо с ним слиться…

8

Вот и у героя нашего такой пройдоха и плут Янкель про запас имелся, на чёрный день что называется, или на форс-мажор, - однокашник-еврей Илья Заславский, с которым Кремнёв три последних года учился на одной кафедре. Злые языки утверждали, что в школе Илья носил фамилию Зильберман, но, поступив на истфак, стал вдруг Заславским сразу. Чем Заславский лучше и выгоднее Зильбермана? - понять и объяснить невозможно: русскому разуму это всё не доступно, такие ужимки и кривляния. Ведь даже и дурачку ясно, что подобные пафосные псевдонимы, как Залесский, Закамский или Заславский, носят исключительно одни евреи только: русские люди в мирное время подобными вещами с переодеванием не балуются - брезгуют. Разве что в революцию только - для конспирации… А потом Кобзон Иосиф Давидович всю жизнь носил свою родовую еврейскую фамилию, как хорошо известно, полученную от отца, гордился ей - и прекрасно себя в Советской России чувствовал: не комплексовал и не притеснялся, тем более, от пресловутого антисемитизма не страдал. Мало того, был уважаемым человеком в стране, любимцем многих россиян. И честь ему и хвала за это - за приверженность еврейским национальным корням и почитание предков…

Как бы то ни было, Максим и Илья симпатизировали друг другу с момента знакомства, хотя ни друзьями, ни товарищами никогда не были и не могли быть по причине различных социальных статусов и положения. Заславский был москвичом, Кремнёв - иногородним студентом. А москвичи редко когда сдружались с иногородними, тем паче - москвичи-евреи, во всём искавшие выгоду и навар (гешефт по-еврейски). Но чем-то Кремнёв, тем не менее, заинтересовал Заславского, пришёлся тому по сердцу. А чем? - Бог весть: нам про то неизвестно.
Зато чем Заславский влюбил в себя Кремнёва - описать можем в точности. Илья жил в ином совершенно мiре - полярном тому, где с рождения обитал сам Максим и большинство его товарищей по общаге и факультету: Меркуленко, Жигинас, Ботвич, другие парни. Поэтому и притягивал Кремнёва как магнит - из чистого любопытства!
Перечисленные товарищи нашего героя, по правде сказать, ничего, кроме истории, и не знали-то фактически, дисциплинированно варясь с первых дней в МГУ в учебно-образовательном процессе. У них элементарно не оставалось времени на остальное: с ними поэтому было тоскливо и скучно жить, однобокими и малоразвитыми… Илюха же, наоборот, знал всё, кроме самой истории, которая ему была не нужна сто лет: он не собирался работать историком - и не скрывал этого. Учился на трояки и исключительно ради диплома, парень, чтобы потом, с его помощью, престижное место занять в какой-нибудь левой столичной конторе и ни черта там не делать всю жизнь, заниматься своими делами. Это было его главной целью на истфаке: протянуть до выпуска, до гос’экзаменов, - которую (цель) он успешно осуществил, получив желанный диплом на руки вместе со всеми. За это его можно и похвалить - за волю и целеустремлённость.
Все пять студенческих лет поэтому, не тратя сил на учёбу, он только и делал, что пил и гулял, и регулярно занимался развратом - трахал девушек круглогодично “и в хвост и в гриву” (его любимое выражение), которые вокруг него, самца похотливого, знатного, как саранча крутились в надежде получить удовольствие. И потом он так смачно, так ярко и красочно про эти свои сексуально-половые оргии-страсти рассказывал на переменах сокурсникам желторотым, что у таких целомудренных и не целованных пареньков как Кремнёв поллюция начиналась сразу же - непроизвольное семяизвержение то есть, и голова от вожделения и восторга шла кругом... Вообще, Илья знал, похоже, в сексуальных вопросах толк, с юных лет упражнялся в том (благо что было где и с кем), как доводить противоположный пол до диких оргазмов и слёз, до душераздирающих стонов и криков. Похотливые дамы тянулись к нему по этой довольно простой и банальной причине: не все, безусловно, - но многие.
А ещё Илюха проворачивал на факультете дела все годы учёбы - торговал модными джинсами, жвачкой и американскими сигаретами без-перебойно. Всё это добро импортное он по своим еврейским каналам в большом количестве доставал и толкал потом товарищам-студентам за большие деньги. На них потом и жил и гулял постоянно: стипендии-то он не получал никогда по причине хронической неуспеваемости.
На пятом курсе, когда Кремнёв заболел безответной любовью и безвольно опустил руки от этого, охладев к учёбе и ко всему, что с прежней нормальной и здоровой жизнью было связано, хищник-Заславский, почуявший его слабость, к нему прицепился намертво опухолью злокачественной. Пользуясь тем, что Максим жил практически один в общаге весь последний учебный год, Илюха повадился к нему по вечерам в Дом студентов приезжать с дружками и бабами шалопутными. Приезжать и устраивать у него в комнате на 15-ом этаже лихие и шумные пьянки-гулянки, переходившие в бурный секс, в групповухи яростные и отчаянные с истошными криками на всё Главное здание. Максим не отказывал ему, не выгонял - терпел. Хотя из-за этих развратных оргий (в которых он никогда не участвовал - стеснялся) его чуть было не выгнали из общаги осенью по жалобе соседей снизу: там жила молодая семья с ребёнком. Ему повезло, что знакомые парни-сокурсники из оперотряда (который курировал КГБ, как известно) вступились тогда за него и спасли Кремнёва от выселения, замолвив за него, бедолагу, слово перед руководством Дома студентов, перед Чибировым лично. Спасли - но строго предупредили после утряски дела: гулёну-Заславского больше к себе не пускать. Доведёт, сказали, тебя Максим этот вертлявый чёрт до цугундера… Пока Кремнёв в зоне «В» проживал, он Илюху к себе не пускал больше. Но не успел он переехать весной в зону «Ж», где в его распоряжении оказалась отдельная двухкомнатная квартира по сути, - Заславский опять к нему зачастил с дружками. И оргии у Кремнёва продолжились… И Максим опять их терпел безропотно и стойко, не участвую непосредственно в них, а лишь со стороны наблюдая: одному бы ему было совсем лихо и тошно переживать любовную трагедию. Илюха же его веселил, отвлекал от мыслей тягостных и мрачных…

Зато после окончания Университета Заславский был единственным москвичом, с кем регулярно встречался Кремнёв, к кому на свидания, вооружившись водкой и закуской, ездил, подарки кому дарил в виде яблок и слив, привезённых из дома. Понимал, вероятно, Максим, что это был единственный человек в Москве, делец махровый и знатный, кто может ему реально помочь - если и не делом, то словом, советом.
Илья не отталкивал его, рязанца без-полезного и без-приютного, на три буквы не посылал. Наоборот даже: оказал Кремнёву большую честь, введя его в свой круг общения, в свою гоп-компанию, или шоблу-ёблу, если по-французски сказать, сплошь состоявшую из праздных и пустых, но оборотистых и деловых парней, таких же как сам Илья; и тоже из одних евреев по национальности, хотя и с русскими фамилиями.
В том кругу персонажи собрались знатные и удивительные как на подбор. Все - “гении” сплошь, все - трепачи, все - “красавцы и умники”, “любимцы” дородных женщин! А главное, все - записные “эстеты и критики”, крикливые “ценители-знатоки” мiрового искусства и литературы, про которые они могли рассуждать часами - и не уставать: говорильня была их коньком, их любимым занятием. Навряд ли сами они что-то читали в действительности: специальные газеты разве что с критическими статьями и разборами чужого творчества. Ведь чтение - тяжелейший и кропотливейший труд, как хорошо известно, труд утомительный и неблагодарный. Реальные, а не рекламные чтецы - аскеты, тихушники и домоседы по этой причине, на суровых монахов-схимников больше похожие - не на чревоугодников и гулён с сальными мордами! А эти вертлявые и блудливые были все как один, нахальные, гладкие и похотливые, откормленные как на убой, отвергавшие напрочь изнурительную научно-исследовательскую работу… Один у них был рабочий орган только - длинный и без костей язык. Им-то они и плели, и мололи безостановочно денно и нощно - “раскидывали понты”! - создавая славу самим себе великих и ужасных Кощеев. П…здаболами таких у нас называют в народе: точнее тут и не скажешь.
Что ещё поражало Кремнёва в этой компании, - что все друзья Илюхи работали в каких-то блатных, халявных и престижных местах! И никто из них там ни черта не делал, как представляется. Где они учились? - Бог весть! - но только работали эти богемные парни через день и по три-четыре часа, не более, а могли и неделями не показываться на службе. Представляете! Ежемесячно получая зарплату при этом при всём, они только и делали, что проворачивали дела с куплей-продажей вещей и валюты, регулярно собираясь вместе. А потом обмывали удачные сделки и шлюшек хором мочалили, перед тем напоив их дешёвым вином до без-чувственного состояния... Кремнёва они к себе принимали, да, - но исключительно как “дойную корову”, как спонсора их загулов и кутежей, как пугало огородное, наконец, или лоха, над которым они потешались вечно, которого на бабло раскручивали регулярно и без стеснения. А меж собою они считали его за м…дачка, законченного шабес-гоя и жополиза…
Но делать было нечего: Максим приезжал и хмелил их всех, да ещё и давал денег в долг - без отдачи, естественно; а потом слушал их вечную похвальбу и пьяные