проблемы.
- Так что, Серёг, извини, но мне сегодня не до тебя: надо домой мчаться. Сейчас соберу вещи и после обеда поеду туда на электричке. А с тобой когда-нибудь в другой раз встретимся. Ещё раз извини…
Но Жигинас, однако, не уходил - стоял и топтался в коридоре как двоечник перед учителем, подбирая правильные слова для продолжения беседы.
-…Слушай, Макс, - наконец произнёс он то, что ещё со вчерашнего дня крутилось в его голове спасительной идеей. - Пойдём с тобой на лестничную клетку выйдем, поговорим пять минут, чтобы твоя бабуля нас не слышала.
- Пойдём, - растерянно пожал плечами Кремнёв, не понимая ещё, чего Серёга от него хочет…
-…Макс, - заговорчески затараторил Жигинас, когда за Кремнёвым захлопнулась дверь, и на лестничной площадке стало тихо. - То, что ты уезжаешь, ладно: я понимаю тебя. Отец есть отец: родители - дело святое. А можешь ты сейчас поговорить со своей бабкой, Анна Николаевна её зовут, кажется, - можешь её попросить, чтобы я у неё пару-тройку дней пожил, пока тебя в Москве не будет? Ей-то какая разница, кто будет рядом на диване спать. Тем более, что денежки за постой ты ей регулярно платишь.
- Да ты обалдел, Серёг! - взорвался Максим от услышанного. - Ты, я смотрю, задался целью меня квартиры лишить, с хозяйкою в пух и прах рассорить. Ко мне тут и так постоянно кто-то ездит и останавливается на ночлег, - начал стихийно врать он для пущей важности. - То родители приезжают, то братья и сёстры двоюродные из Касимова, то ещё кто-нибудь из родственников. Москва всем нужна позарез, и всем нужен тут угол. А теперь и ты ещё решил ко мне банным листом приклеиться, на шею сесть. Молодец! Бабка меня после такого номера точно вон выгонит: зачем ей без-платная головная боль, подумай на досуге?!... А потом, чего ты ко мне-то прицепился, ядрёна мать?! У тебя же родственники в Серпухове живут в отдельной квартире. Езжай к ним и с ними вечера коротай. И им, и тебе веселей будет.
- Да там такие родственники, - хмуро сказал Жигинас, на сторону отворачиваясь, - что лучше бы их не видеть и не знать. Чмошники настоящие! Простота! Да и Ирка моя в феврале-месяце родила дочку Аллу. Вот мы с ней в Москву и приехали, её с собой взяли. А она плаксивая у нас какая-то родилась и горластая: кричит и кричит безостановочно, что сил никаких нет терпеть. У меня уже голова от неё болит, да и спать она мне мешает со дня рождения. Вот я и хочу в тишине у тебя хоть чуток пожить, отдохнуть от шума и визга домашнего.
- Нет, Серёг, нет и ещё раз нет! Извини! - резко отрезал Максим, которого не убедили и не разжалобили ничуть притворные стоны друга. - Не может в Серпухове жить - снимай в Москве гостиницу и отлёживайся там как медведь на зимовке. А про меня и мою квартиру не думай, забудь: ссориться из-за тебя с хозяйкой я не хочу и не собираюсь. С какой стати?! Она - женщина хорошая, да, согласен, - но и я дерьмом быть не хочу. К тому же, намереваюсь у неё жить долго. Ну и зачем мне, стало быть, с ней отношения-то из-за тебя портить?!
Почерневшему и насупившемуся Жигинасу очень не понравились последние слова Кремнёва, который на три буквы его посылал фактически - и этого не скрывал. Но Серёга ничего не сказал в ответ - сдержал эмоции, гнев, обиду, не желая окончательно со столичным другом отношения рвать, рассчитывая и надеясь в будущем всё-таки получить от него хоть какую-то ещё для себя пользу…
В пятый раз он приехал в Москву в мае - и сразу опять к Кремнёву в гости шасть, да с утра пораньше: привет, мол, Максимка, давай с тобой пить и гулять, жизни молодой радоваться; я же нарисовался - твой университетский дружок! А у Максима в этот его приезд настроение в глубокий минус ушло, как на грех, до абсолютного ноля опустилось по Фаренгейту. Нервы натянулись как гитарные струны, голова трещала и плавилась от проблем и бед, что градом на него сыпались: его и на тысячу рублей надули лихие люди, да ещё и с работы уволили, вышвырнули как котёнка паршивого. И что было делать? куда грести? - он не знал, не понимал совершенно: всё было покрыто густым туманом… И из Касимова он выписался вдобавок на радость местным чиновникам и родителям, а себе самому - на горе, и с воинского учёта снялся, молодой офицер, - послал ко всем чертям вскормившее и воспитавшее его государство. И этим отчаянным и рискованным шагом он родовую связь с прошлым окончательно обрубил как материнскую пуповину ту же, не собираясь больше на малую родину возвращаться. Но и в будущее его не пускали пока - вот в чём тогда вся беда, вся проблема-то заключалась! - не открывали заветную потайную дверку, через которую можно б было в будущее пролезть, и свить там уютное гнёздышко… И он оказался в итоге выброшенным из жизни как тот же бомж, о чём подробно уже писалось. Мало того, он под молот и наковальню как бы попал, загнал сам себя по молодости и дури в чуднушку. Так что оставалось ему теперь только сидеть и ждать с ужасом и со страхом, когда судьбоносный молот грозно на голову упадёт - и его как букашку расплющит...
Понятно, что настроение его из-за этого было самое мрачное и тягостное: а у кого бы оно было иным в подобной-то патовой ситуации, интересно знать?!... А тут прохвост-Жигинас опять ни свет ни заря примчался и прицепился как банный лист: давай, мол, пить и гулять, Максимка, - и точка! Я же к тебе приехал, понимаешь, я! - самый лучший и самый желанный гость, друг твой дорогой, закадычный! А значит, все дела и заботы по боку - и без разговоров! Вместо этого давай-де устроим с тобой забег в ширину по старой университетской привычке! Я, мол, праздника хочу, куража и размаха столичного, по которым я там у себя в Чернигове сильно соскучился! Так что выручай, Максим! теш и развлекай друга!...
Настроение незваного гостя, словом, было понятно не выспавшемуся Кремнёву: Жигинас закис и зачах в провинции, и захотел загула! Ну и пусть бы гулял один себе на здоровье, как он это раньше делал, а Максима оставил в покое. Он-то жизнь устроил свою, сволота! - ему можно было предаваться праздничному веселью! Укатил в Хохляндию к батюшке под крыло год назад, который ему там всё на блюдечке приготовил, - и, довольный, руки умыл, душой и мыслями возрадовался. Сам укатил, да ещё и бабу с собою туда увёз - для комфорта и расслабухи, - “маруху жирную, ядрёную и смирную”, которая его там теперь по вечерам ублажает. А попутно ишачит на него, бездельника и м…дака, денно и нощно, рожает деток ему - наследников-жигинасиков. Хорошо!... А что творится с судьбой Кремнёва - ему, себялюбцу, насрать! Он только о себе всю жизнь думает, засранец!...
В общем, Кремнёв очень холодно встретил Жигинаса на этот раз, совсем даже не по-товарищески. Только и сделал, что вышел с ним на улицу покурить, и там сказал сухо, отвернувшись в сторону от бывшего дружбана своего, чтобы сытой и довольной морды его не видеть, что нет у него настроения с Серёгой пить и гулять: совсем не праздничное у него состояние духа.
-…Слушай, Макс! - не выдержал и взорвался Жигинас, покрываясь пятнами гнева. - Ты прямо хуже Меркуленко становишься, честное слово, во сто раз хуже! Тому, пидару гнойному, всё некогда встретиться в последнее время и по душам поговорить: всё у него какие-то там дела находятся, когда я в Москву приезжаю, всё он занят, паскудина, что даже и по телефону торопится разговор оборвать. А теперь вот и ты идёшь по его стопам, и тебе тоже некогда и неохота. У тебя-то какие дела, скажи? - когда у тебя ни жены, ни семьи, ни детей, ни даже работы! Друг Бог знает откуда приехал в гости, соскучился по тебе, хочет побыть и пивка попить вместе, молодость вспомнить, годы студенческие, - а ты уже и минуты не хочешь ему уделить - обалдеть можно! - всё плохим настроением прикрываешься! Ну, Меркуленко ладно: он всегда жуком был, с первого курса всё ловчил и выгадывал, хохол сраный, дебильный! Но ты-то хорошим парнем считался когда-то, другом надёжным и верным, простым и покладистым, а теперь становишься таким же точно жуком!...
От подобных несправедливых наскоков не выдержал и взорвался уже и Кремнёв, у которого и без того настроение было ни к чёрту.
- Послушай ты, друг ситный! - рассвирепев, начал грозно выговаривать он Серёге, зло выбрасывая окурок сигареты в сторону, готовый уже за грудки незваного гостя взять и тряхнуть основательно. - Говоришь: хуже Меркуленко я стал. Может, оно и так. Но только самое-то говно из нас троих это ты! Понял?! Ты меня год назад заманил в чуднушку какую-то, в контору левую, из которой сам потом быстро сбежал, а меня там одного оставил. И я до сих пор из того дерьма выбраться не могу - и всё по твоей милости. Останься ты год назад в Москве, - мы с тобой до сих пор на той фирме работали бы - и горя не знали. Вдвоём-то оно было бы куда веселей там болтаться - время тянуть, искать приемлемые варианты на будущее. Тем паче, что ты клялся и божился всегда, что не уедешь никуда из столицы, не оставишь тур-клуб в частности: будешь тут до последнего! И я тебе верил, чудак, рассчитывал и надеялся!… А потом ты вдруг взял и свалил, уехал внезапно в Хохляндию; кинул меня тут по дружески на произвол судьбы: выбирайся, мол, Максим, как знаешь, х…р с тобой. Мне, мол, до тебя дела нету: у меня свои планы и выгоды!... Ну и ладно, и пусть, коли так. У тебя - своя жизнь и судьба, у меня - своя: я согласен. Разошлись как в море корабли и забыли друг про друга, значит, стали жить каждый своей собственной жизнью. Всё правильно и всё справедливо: так все и всегда живут… Так нет же, ты теперь приезжаешь сюда и ноешь как гундарас, что скучно тебе в Чернигове, что друга настоящего у тебя там нет. Надо же! Надеешься, вероятно, что сопли буду тебе вытирать, жалеть и всё остальное?! Не буду, не надейся даже! У тебя был в Москве друг когда-то, надёжный и верный товарищ - Кремнёв Максим Александрович, которого ты откровенно на х…р послал и посмеялся вдогонку!... Ну послал и послал, повторю; и ладно, как говориться, и пусть. Дело житейское и прошлое. А теперь-то ты чего от меня хочешь? какой дружбы требуешь? Мне теперь самому до себя, а до тебя мне дела нету. Я ещё год назад тебя от себя отсёк - как опухоль раковую, как бородавку ту же! - и впускать в свою душу опять тебя не собираюсь. Нет у меня теперь друзей: один я на Белом свете остался. А ты, Серый, к жене езжай в Серпухов: пусть она сопли тебе вытирает и с тобой по Москве мотается. Ко мне больше не приезжать: я на тебя, м…дака, время тратить не собираюсь.
Он сказал это, развернулся резко и решительно, и быстро пошёл в подъезд, а оттуда - в квартиру, не попрощавшись с Серёгой даже, руку тому не пожав. Не видел он по этой причине, как позеленевший от злобы, растерянности и обиды Жигинас долго ещё стоял на одном месте, не зная куда идти и что предпринять; а потом не мог обратную дорогу найти к автобусной остановке: всё путался, всё ходил кругами по Верхней Хохловке…
5
А Максим после этого тоже долго не мог успокоиться и прийти в себя, поспать хоть немного. Он нервно ворочался на диване с боку на бок до самого обеда (Жигинас аж в 9-ть часов к нему заявился, гад) - и всё про Серёгу думал, всё его поведение мысленно сам с собой обсуждал.
«Друг выискался, надо же! - лежал и ярился он. - Когда на х…р меня год назад посылал - про дружбу что-то не думал, мерзавец! Выгодно ему было меня послать - он и послал, не моргнув глазом… А теперь, видите ли, про
