Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть третья

спросил Максима о главном: устроился ли тот на какую-нибудь работу после того, как из конторы уволился?
Максим ответил холодно и неохотно, что нет, не устроился; подумав, добавил, что находится в поиске, и обязательно что-нибудь для себя найдёт. После этого он замолчал, на гостя недобро уставившись…

-…Понятно, - ответил Сашка, опуская глаза и подыскивая тему для продолжения разговора, чтобы сразу же не подниматься и не уходить: ведь всё что хотел, он узнал уже. - В отделе у нас так и думают люди, что ты никуда не устроишься здесь, Максим. Сложно это - за Москву зацепиться без родственников и связей, если вообще возможно… Зря ты вообще от нас ушёл, - подумав, добавил он. - Определённо зря! Место у нас, в целом, хорошее. Поработал бы годок, другой, денег подзаработал шальных: в конторе их хорошо всем платят. А там видно было бы, куда грести и за что цепляться. Может, москвичку себе бы нашёл, которая тебя прописала и приютила… А так… так как-то глупо и необдуманно ты поступил, Макс, извини за откровенность и прямоту, по-детски прямо-таки, сам себя загнав в социальную яму, из которой не скоро выберешься. В отделе у нас, между прочим, злорадствуют бабы и мужики по этому поводу: говорят в один голос, что у тебя с головой большие проблемы, мол, что лечиться тебе надобно и всё такое. К нам с Кокиным пристают без конца - спрашивают: а не было ли у тебя в Универе душевных расстройств и нервных срывов? не обращался ли ты к психиатру?
- Так скажите, что обращался, - засмеялся Кремнёв, слыша подобное. - Мало того, даже на учёте в псих’диспансере теперь состою Таганского района столицы, бегаю туда регулярно для планового осмотра и за таблетками психическими.
-…Ты это серьёзно, Макс? - вытаращился Казаков, испуганно взглянув на бывшего однокашника.
- Серьёзно! - не переставая скалиться, лукаво ответил Максим. - У меня даже и справка имеется. На основании этой справки меня и уволили от вас: а ты как думал? А иначе я до сих пор в вашей сраной конторе числился бы, на работу вместе с вами ездил каждый Божий день, штаны бы там протирал и копошился в бумажках. Так что со мной аккуратно нужно теперь общаться, Сань, не доводить меня до возбуждения и крайней черты идиотскими вопросами и разговорами. А то ведь могу и преступление совершить: ухо кому-нибудь отгрызть или нос, - и мне за это ничего не будет…

Услыхав подобное, бледный как смерть Казаков быстро поднялся с табуретки и также быстро оставил Кремнёва продолжать дальше спать, а сам к себе в Новогиреево отправился - готовиться к работе. И больше Максим про него и Кокина уже ничего и никогда не слышал, потерял с ними окончательно связь…

4

В мае к Кремнёву в гости - в пятый по счёту раз - неожиданно нагрянул и другой университетский кореш, Серёга Жигинас, - якобы повидаться, якобы он соскучился. И стал тот его приезд последним, опять-таки.
Надо сказать, что Жигинас после окончания МГУ Максима не забывал - держал его на “дружеском поводке” крепко, засранец. Первый раз приехал к нему на Таганку уже в середине сентября, раздобыв столичный адрес дружка у Казакова с Кокиным, вероятно. Приехал он тогда не один, а с молодой женой, которая была на сносях, что не мешало ей, тем не менее, по Москве целый день с мужиками мотаться и брюхо своё таскать как рюкзак. Не баба была - БТР! Кобылица знатная и породистая!
Что до Максима касаемо, - то он был тому первому сентябрьскому приезду Серёги рад: пять прожитых рядом лет ещё что-то да значили. Ему так хотелось тогда с дружком бывшим уединиться где-нибудь в укромном месте и по душам поговорить, рассказать-пожаловаться о наболевшем… Но Серж припёрся не один как на грех - с бабой, которая целый день моталась за ними хвостом и надоела Максиму до чёртиков, до икоты. Его всё в Ирке Левченко раздражало в тот день: возраст её и размеры огромные, её торчавший из-под плаща живот и подобострастное, если рабское не сказать, а то и вовсе холуйское по отношению к мужу поведение. Она как собачонка дворовая и без-хозная всю дорогу в рот смотрела ему, скалилась глупо-преглупо по любому поводу и стремительно выполняла каждое его поручение, каждый чих. Всем видом и действием старалась будто бы показать, “старушка”, своё безграничное уважение и жгучую любовь к супругу. Это было противно со стороны наблюдать - но Жигинасу это, похоже, нравилось.
Втроём они тогда съездили в Университет, благо что на дворе была золотая осень, на факультет зашли, потом вокруг Главного здания побродили кругами. На скамейку там сели на Алее учёных и пили дешёвое красное вино часа два, о жизни балаболили без умолку. Балаболил, впрочем, один Жигинас, довольный судьбой и женою. Кремнёв же слушал его - и молчал: не хотел при Ирке душу выворачивать наизнанку, на полное одиночество жаловаться, на неустроенность…

Второй раз Жигинас примчался в Москву в ноябре, и сразу же в гости к Максиму поехал. На этот раз приехал на Таганку один: сильно брюхатую Ирку оставил в Серпухове у родителей, не захотел её, такую-то неуклюжую и нерасторопную, по Москве таскать. Решил от неё отдохнуть, как сам он выразился.
Максим визиту бывшего друга не очень сильно обрадовался в ноябре - и отвыкать уже от него стал, да и проблемы с увольнением одолевали сильно: не до гулянок было, не до веселья. Но и отшивать Серёгу он тоже не стал - провёл с ним целый день в пьянках-гулянках по законам русского гостеприимства… Сначала они часа три пиво пили в пивной рядом с театром на Таганке, за жизнь наперебой трепались; потом гулять по Москве пошли - и гуляли часов до десяти вечера по центру столицы, пока ноги носили обоих. Максим всё удивлялся во время прогулки, помнится, всё понять не мог, как это умудряется Серёга чуть ли ни каждый месяц приезжать с женою в Москву на несколько дней: ему, мол, что на работе-то делать нечего что ли?
- Да какая там у меня работа? - отмахивался пьяный Серёга. - Смех один! А люди там, в нашей конторе, - одно сплошное дерьмо, неучи и дебилы с левыми дипломами и копеечным образованием! Толком даже и поговорить не с кем, пивка попить и душой отдохнуть, успокоиться. Плохо мне с ними, Макс, тоскливо ужасно! Каждый день там в Чернигове Университет вспоминаю и нашу студенческую жизнь. Как же хорошо нам когда-то было в стенах МГУ, как спокойно и счастливо вместе!... И парни у нас на истфаке учились прекрасные - Колька Меркуленко, ты. Я так тоскую теперь по вам обоим, так тоскую! Поэтому-то на работе и не сдружился ни с кем, и не сдружусь, наверное. Поэтому и хожу туда через день, а то и вовсе на службу неделям не показываюсь.
- Это что у тебя за служба такая, на которую неделям можно не ходить, и при этом получать зарплату? - пробовал было интересоваться Кремнёв, пытаясь вывести Жигмнаса на чистую воду. Но Серёга, хоть и был сильно выпивши, интереса его не удовлетворял - крепко держал язык за зубами, - лишь рукой обречённо махал.
- Не спрашивай меня, Макс, про работу, не надо, - говорил только, сопли пьяные кулаком растирая. - Ну её к лешему! Работа - это моя всегдашняя теперь боль. Потому что наша контора грёбаная создана исключительно для блатных бездельников и м…даков, повторю тебе ещё раз, признаюсь откровенно, как другу. А чем она занимается и кому нужна? - я до сих пор так и не понял, представь. И не хочу понимать, если сказать по-честному…. Отработаю там положенный срок - и уволюсь оттуда на х…р!...
Когда на улице стало холодно и темно, а стрелки на городских часах показывали начало одиннадцатого вечера, и надо было бы расходиться по домам, раскисший Серёга вдруг обратился к Кремнёву просительным тоном:
- Ну что, Максим, давай я сегодня переночую у тебя на квартире. Хорошо? Согласен? А то мне в Серпухов сейчас ехать как-то совсем не с руки. И дорога дальняя, и не лежит у меня душа к моим новым родственникам - тестю, тёще, младшей дочери их. Не складываются у меня с ними отношения никак: ну их всех в задницу! Да и квартирка у них маленькая. Хоть и трёшка - но 60-т квадратных метров всего. А народу там проживает прорва целая! Тёща с тестем, их младшая дочь с мужем и двумя маленькими детьми. Нам с Иркой там совсем места нету… Да и от Ирки хочу отдохнуть, от её беременности - нытья и опасений её не слышать. Так что пускай меня на постой, дружище. Хоть с тобой денёк отдохну, проведу рядом ночь как раньше…
Делать было нечего Кремнёву, и он повёз Серёгу к себе на Хохловку, хотя не сильно был этому факту рад. И тем не менее привёз к бабке в гости без-приютного друга, постелил ему на диване и ночь рядом с ним провалялся, плохо из-за этого спал. А утром его накормил, чем смог, что в холодильнике было, напоил чаем с печеньем и только после этого отправил Серёгу в Серпухов к жене. Хватит, мол, нагостился, пора и честь знать; устал я, мол, от тебя и от твоей дружбы прилипчивой.
Часов в одиннадцать Жигинас, наконец, уехал, оставив Кремнёва одного. Но перед расставанием условился с Максимом непременно вскорости встретиться вновь - чтобы не разлучаться надолго и не отвыкать друг от друга…

Третий раз он прикатил в Москву 30 декабря - и сразу опять на рандеву к Максиму, намереваясь у него праздничные декабрьско-январские дни коротать; может быть даже и в Университет к дружкам-аспирантам съездить. Приехал в полдень по времени, да чуть-чуть опоздал, разминулся с Кремнёвым. Тот за пару часов до этого, благополучно с работы уволившись и накупив продуктов и апельсинов, укатил на родину в Касимов - встречать с родителями Новый год и копить на борьбу за московскую прописку силы.
Жигинас, узнав про это, про свой новогодний облом, очень сильно расстроился: так Анна Николаевна потом рассказывала вернувшемуся Максиму. Но делать было нечего: пришлось ему с родственниками жены Новый 1978-й год встречать в ненавистном ему Серпухове…

В четвёртый раз он посетил Таганку и друга юности в конце марта 78-го года. Приехал на Хохловку в полдень опять, и снова не застал Кремнёва дома: у того как раз была в кочегарке смена. Анна Николаевна сказала ему, открыв дверь, чтобы он завтра приезжал: Максим, мол, завтра утром только вернётся с работы.
Расстроенный Жигинас развернулся и уехал ни с чем. Но на другой день он опять примчался на Таганку как штык: на удивление упорным и прилипчивым был малым. И не в полдень, как обычно, приехал, гадёныш пронырливый, а в десять утра, чтобы наверняка отловить Максима и раскрутить того на пьянку-гулянку очередную - и на постой.
Максим уже знал о его визите: Анна Николаевна предупредила его, вернувшегося с работы в девять, - и весенний приезд Серёги сильно ему не понравился. От слова совсем! Ведь он наконец-то начал работать, трудоустроился с Божьей помощью, и работа была тяжелой физически, изматывавшей предельно. За сутки он в кочегарке здорово уставал: хотелось отлежаться после без-сонной ночи, элементарно выспаться. А с бездельником-Жигинасом надо было забыть про отдых и сон и по Москве целый день таскаться, да пиво кружками пить. Ни того, ни другого ему уже не хотелось...
И он решил докучного и праздного Серёгу послать. Но сделать это решил хитро - без лишнего скандала и шума… Когда Жигинас в десять ровно позвонил в дверь и зашёл в квартиру, Максим с порога заявил гостю, что ему некогда пить и гулять: он-де срочно домой уезжает. Соврал для убедительности, что дома с отцом