Идеал недостижим

СМУ.

Во дворе двое рабочих размешивали цемент. Он подошел к ним.

– Где мне найти Варю?.. – Только сейчас он сообразил, что не знает ее фамилию. – Она в бригаде маляров работает.

– Варьку Жижину, что ли? На объекте она, где ж еще, – ответил один.

– Ага, будет тебе Варька теперь на объекте вкалывать, – засмеялся другой. – Она же теперь… – Он поднял указательный палец, – …супруга Иванчука! Увольняется она. Ты, парень, в отдел кадров подойди, может, застанешь. До конца коридора и направо.

Он встретил Варю в коридоре, с трудовой книжкой в руке. Вид у нее был смущенный.

– Прогнал меня твой батя. – Это были первые слова, которые она произнесла.

– Как прогнал? – вскричал Игорь.

– Я в тот же день вечером зашла. Не вытерпела до понедельника. А тебя не было. Где ты был?.. С открытой душой пришла. – Обида звучала в ее голосе. – Нарядилась, тортик принесла. Понравиться ему хотела. Сказала, что мы с тобой хотим пожениться. Как это сказала, он вскочил, по комнате забегал. Сказал, что я тебе не подхожу. И чтобы больше не приходила. Вежливо так сказал. Не кричал. Но все равно прогнал, получается.

– Варя, мы квартиру снимем.

– Поздно, Игорек. Я замуж вышла. Не судьба, значит, быть нам вместе. Прощай.

– Оформила? – громко и жизнерадостно спросил вдруг кто-то позади Игоря.

– Да, Петр Степа… Петя, – ответила Варя.

Игорь обернулся и увидел статного упитанного мужчину средних лет. Черты лица у него были резкие, но правильные. Он бросил на Игоря цепкий взгляд.

– Тогда, Варюха, пошли. Я тебя отвезу.

Они ушли. Варя даже не оглянулась. Игорь долго стоял в коридоре, уставясь в пол.

Когда он вернулся домой, Лунин ласково заговорил:

– Сейчас, Игорек, вкусного блюда отведаешь! Через пять минут будет готово… Икра из баклажанов. – Из кухни струился приятный запах. – На Украине меня научили ее готовить. Был там два раза. Там говорят не баклажаны, а – синие… Готовится быстро. Только не забывать помешивать. Рецепт несложный. Баклажаны, морковь, сладкий…

– Ты что Варе сказал? – сурово прервал его Игорь.

Отец переменился в лице. У него отвисла челюсть. Такое с ним случалось в момент сильного потрясения. Избегая смотреть на сына, он прошел к дивану, сел, сцепил руки. Твердо произнес:

– Я сказал, что она тебе не пара.

– Только она и я можем это решать! – возмущенно воскликнул Игорь.

Отец вдруг вскочил и зашагал по комнате. Игорь стоял у стены с воинственным видом. Лунин заговорил горячо, со страдальческими  нотками:

– Я тебе лишь счастья желаю. А с ней ты счастлив не будешь! В этом деле так легко ошибиться, жизнь себе испортить. А у тебя же опыта нет. Никак она тебе не подходит, пойми! Жениться надо на девушке своего круга. Интеллигентной, воспитанной, образованной. Знаю я ее родителей. Пьяницы! И он, и она сидели. Видел я, как они ее воспитывали, в какой обстановке она росла… Как ты мог ее выбрать?

– Это мое дело, – отрезал Игорь.

– И мое тоже! – вскричал Лунин. – Мучиться ты будешь с ней. Значит, и я буду мучиться, на тебя глядя. Разве для этого я тебя воспитывал, для этого жизнь тебе посвятил?

– Как ты мог? Я этого не прощу! – тихо сказал Игорь.

Лунин обмяк, остановился. Растерянно  посмотрел на сына. И выпалил отчаянно:

– Не хотел говорить, чувства твои щадил, но придется! Я ее два раза видел на улице совершенно пьяной! Один раз в компании бомжей. Другой раз ее, растрепанную, грязную, под руки вели – или волочили – два типа криминального вида. – У Игоря сжалось сердце. Хотя он всегда чувствовал, что простит ей ее прошлое, каким бы оно ни было. Он лишь измену не смог бы простить. – Ну, разве такая тебе жена нужна? – Квартира наполнилась запахом гари. – Ну вот, икра подгорела. – Лунин пошел на кухню. Игорь выскочил на лестничную площадку, хлопнув дверью.

Лунин пошел в магазин, купил водку. На обратном пути, поднявшись на пешеходный мост над железнодорожными путями, посмотрел на две вершины, напоминающие палатку. Вспомнил, как много лет назад стоял в степи, глядел на эти горы и ликовал, что нашел цель жизни.

В этот вечер Лунин напился.

А Игорь до темноты бесцельно ходил по городу.

Больше всего он жаждал одиночества. Так раненый зверь ищет укромное место, чтобы зализывать там раны.

На следующий день Игорь пошел в Лекраспром. Заключил договор. Вписал в него и отца. Машину просить не стал: вещей было мало, они все, включая маленькую парусиновую палатку, поместились в рюкзаке. Добрался до участка самостоятельно.

5

Он выбрал участок в казахских горах, напротив Токмака. Речки в том ущелье нет, только родник. Недалеко от источника кто-то сделал две небольшие террасы, одна над другой. Говорили, что во время войны здесь скрывались дезертиры. Место было для этого подходящее, уединенное. Когда-то они с отцом уже собирали здесь эфедру. На верхней площадке сохранились колья, к которым они привязывали палатку.
Фрунзе был недалеко. Добраться до него можно было часа за два.

Игорь поставил палатку. Пригодились старые колышки. Сел на камень у входа. Вспоминал их жизнь здесь. На этом клене, на этой длинной горизонтальной ветке, любил сидеть соловей. Радовал их своими концертами. Об этот камень Игорь споткнулся. Он нес миску с супом в палатку. Споткнулся, потерял равновесие. Но, выделывая причудливые пируэты, не упал. Даже суп каким-то чудом не расплескал. Они долго смеялись тогда. Какое это было безмятежное, счастливое время!

Однако вскоре он вернулся к неотвязной мучительной мысли – мысли о Варе.

На следующий день он не работал. Поднялся на хребет. Он разделял его ущелье и ущелье, расположенное восточнее. Хотел узнать, есть ли в нем эфедра. Ее там было совсем мало. Игорь долго сидел на хребте, обдуваемый ветром. Отсюда открывался вид на Чуйскую долину. Можно было различить город Токмак, Быстровку. Фрунзе скрывался в дымке на горизонте. Ближе всего располагался малолюдный поселок Чимкургон с известной во всей Северной Киргизии психбольницей. На той стороне вздымались в небо снежные вершины Киргизского Ала-Тоо. Этот величественный хребет окаймляет Таласскую долину с севера, а Чуйскую – с юга. Он нашел ущелье Шамси. Оно располагалось почти напротив.

В первые дни заготовка эфедры совершенно не клеилась. В буквальном смысле опускались руки. Но постепенно работа его увлекла. Он открыл, что тяжелый физический труд притупляет душевную боль. И стал жать эфедру с небывалым рвением.

А вечером душевную боль заглушало чтение. Из консервной банки, скрученной марли и растительного масла он  смастерил светильник. Читал статьи Белинского. Почувствовал в критике родную душу. Восхищался им, произвел его в гении.

Через две недели продукты кончились. Игорь поехал во Фрунзе.

Лунин встретил его приветливо, даже ласково.

В квартире царил беспорядок.

На столе стоял портрет Льва Толстого. На журнальном столике лежала раскрытая книга. Та самая, с отрывками из толстовских дневников. Некоторые предложения были обведены карандашом.

Лунин заговорил о Толстом. Ни о ком еще не отзывался он с таким пиететом.

– Вчера закончил читать «Смерть Ивана Ильича». Как сильно написано!

– Да, это великое произведение, – сдержанно ответил Игорь. – Я, когда эту повесть прочел, несколько дней только о ней думал.

– Какой все-таки талант! Не зря Ленин назвал Толстого глыбой… А Федоров говорит… Он на днях заходил…  Ленин,  говорит,  сказал,  что  Толстой  –  это  пень.
Толстой – пень! – Он коротко засмеялся. – Хотел, наверно, своими познаниями  похвастаться.

– Есть скульптура, то ли Коненкова, то ли Голубкиной… Толстой словно из дерева вырастает… Может, Федоров ее видел, и у него отложилась в подсознании такая ассоциация.

– Вряд ли. Нет, это называется проще: слышал звон, да не знает, где он. – Лунин помолчал. И продолжил почти торжественно: – Порвал я с Ниной Даниловной. Порвал окончательно. Теперь только ты у меня остался. Вместе нам надо держаться, Игорек. Я тебя люблю, уважаю…

«После всего, что было, он еще смеет меня любить!» – подумал Игорь.

– Мы с тобой самые близкие люди на земле… Когда я в тот день из Быстровки вернулся, я вне себя был. И как раз Варя пришла. Не должен был я с ней так разговаривать. Но я в таком состоянии был!.. Игорек, если ты любишь Варю, будьте вместе. Я препятствовать не буду.

Игорь нахмурился. Лунин разбередил его рану.

– Поздно уже! Поздно! – злобно выкрикнул он.

Лунин застыл с открытым ртом.

Весь день они не разговаривали. Утром Игорь уехал.

ОТЧУЖДЕНИЕ

1

Не нравились Лунину эти глаза. Холодные. Цепкие. Зрачки-точки буравили,  кололи. Но он старался не обращать внимание. Он нуждался в собеседнике.

С Борисом он познакомился полчаса назад, В очереди в магазине. Они разговорились. И Лунин пригласил его домой.

Он мог теперь позвать в гости совершенно незнакомого человека, выпить с ним. Это отвлекало от мучительных мыслей. Один раз у него ночевали два бомжа. Не совсем еще опустившиеся. Утром он дал им приличную одежду и немного денег.

Две беды – разрыв с Ниной и разлад с сыном – свалились на Лунина одновременно. Никогда еще он так не страдал. Никогда не чувствовал себя таким одиноким.

О фильмах и диссертации он теперь не вспоминал. Сдавать очередной экзамен не поехал.

Собеседником Борис оказался словоохотливым, мог поддержать разговор. Несмотря на залысины, ему вряд ли было больше тридцати. Черты лица Борис имел правильные, приятные.
Лишь глаза смущали. Настораживали.

– Сама идея создать вытрезвители неправильная, репрессивная. А уж поручать их милиции ни в коем случае было нельзя! – говорил Лунин, разливая по рюмкам водку. В очереди кто-то рассказал, как накануне забрали в вытрезвитель несколько мужчин и женщин. Они возвращались домой со свадьбы. Были веселы, пели песни. Ни к кому не приставали…Милиционеры набросились на них, затолкали в машины. – Да, забыл!.. Сейчас я тебя, Боря, деликатесом угощу. – Он ушел на кухню. Вернулся с литровой банкой черной икры, едва початой. Лунин приобрел ее по знакомству, за мумие, в буфете ЦК компартии Киргизии.

– Согласен от и до. В вытрезвителе могут и избить, и деньги присвоить. Докажи потом! –  отвечал Борис, изучающее оглядывая квартиру. Через плечо Лунина посмотрел в кухню – тот сидел к кухне спиной, – задержал взгляд на прибитой к стене посудной полке, на висевшим под ней деревянном молотке для приготовления отбивных. – Ментам же все можно!.. А как они… А ничего, вкусно! Честно говоря, первый раз черную икру ем…

– Ешь, Боря, сколько хочешь, не стесняйся.

– Спасибо… Как они  в участке показания выбивают! Как пытают! И ведь все это знают.

– Да, это мерзость! От сталинских времен осталось, – подхватил взволнованно Лунин. – Неужели власти не в силах это искоренить? Никогда не поверю! Просто не очень хотят, видимо.

– Ну, если каждому милиционеру дубинка полагается, то о чем говорить! Дубинка сделана, чтобы бить. Других применений у нее нет…

– Я бы, во-первых, дубинки запретил, а во-вторых, тем, кто избивает, огромный срок давал!

– А по мне так надо в расход пускать. Одному – вышка, другому, а третий уже подумает, прежде чем бить.

– Каждая личность – это целый мир. К ней надо относиться с безграничным уважением… Трепетно… Почему люди этого не понимают? Почему власти