почти ничего не рассказывала. Сказала лишь, как-то очень скупыми словами, и неохотно, что спускалась там в какую-то пещеру — и забиралась на какую-то гору...
И Анфиса уже знала, что у Ники есть какая-то своя, очень важная и непростая, «кавказская тайна». Связанная, видимо, и с происхождением её матери, тёти Стеши, по одной из своих родословных линий (кроме греков и казаков) от каких-то кавказских горцев. От какого-то таинственно исчезнувшего племени. И Анфиса никогда слишком не расспрашивала подругу об этом...
Перстень Прометея
Анфису, помимо Космоса и леса, (и тундры, конечно, и всей Арктики) с детства привлекали и манили к себе горы. В них было что-то таинственное и неудержимо притягательное, в этих сверкающих на Солнце снежных и ледяных вершинах. Хотя и холодное, и пугающее, и страшное...
Анфиса знала, что её отец во время войны и воевал, и был разведчиком, какое-то время, и на Кавказе — когда там, прорываясь в Сталинград, были немцы и другие фашисты. И готовились через Кавказский хребет вторгнуться в советскую Грузию...
Однажды, после описанных выше событий с организацией «межкульта», Анфиса видела, как отец, придя домой очень озабоченный, стал искать повсюду какие-то бумаги. Сказал что-то и Герте — и она тоже нашла у себя какие-то бумаги. Бумаги эти тут же, по поручению отца, взял дядя Гена, чтобы отвезти на дачу и там сжечь. Анфиса это слышала.
Она поняла из их коротких реплик, что их последние общественные инициативы кому-то очень «там» не понравились. И надо принять меры, от греха подальше...
Анфиса знала, что и отец, и Герта, и все «коммунары» — они все немного подпольщики. Как и положено настоящим коммунистам. И отнеслась к происходящему с максимальной серьёзностью, будучи готовой оказать любую помощь, какая только от неё может потребоваться.
И она думала — а не правильней ли сейчас самой предложить отцу какую-нибудь помощь? Ведь если надо, к примеру, что-нибудь спрятать — то она великолепнейшим образом может справиться с этой задачей!
И Анфиса, всё ещё очень сильно колеблясь, всё-таки, решилась осторожно подойти к отцу и прояснить обстановку на месте...
…
Она застала отца в его кабинете за задумчивым рассматриванием каких-то старых цветных открыток с видами Кавказских гор, которых она раньше не видела. И Анфиса, не решаясь сразу говорить о каких-либо вещах конспиративных, стала его осторожно расспрашивать про Кавказ, и про то, как он воевал там.
Отец довольно часто рассказывал ей, при случае, и про войну (и не только про Великую Отечественную — но и про Испанскую, и про Финскую, и про войну в Китае против японцев, и про другие), и о своих собственных приключениях на всех этих войнах. Рассказывал очень интересно и увлекательно.
Но Анфиса, конечно, всё время чувствовала, что он рассказывает ей далеко не всё. В том числе, и про Кавказ. Она понимала, что он был очень секретный разведчик, и ему нельзя всё рассказывать. И поэтому расспрашивала его, всё время, очень осторожно...
В этот раз, в ответ на расспросы Анфисы, отец сначала рассказал ей немного об этих открытках. Он знал эти места. Но говорил, что о самых интересных для него местах он не может найти вообще никаких сведений, а не то что какие-то открытки или картинки...
А потом он как-то очень внимательно, и как бы раздумчиво (и даже как бы оценивающе: достаточно ли она уже взрослая и сознательная?) посмотрел на Анфису, и — достал из своего заветного секретного шкафа (где хранил и свои государственные награды, и наиболее ценные и памятные для себя реликвии, и ещё какие-то секретные вещи) — небольшую коробочку. И показал Анфисе её содержимое.
Там были три небольшие вещицы...
…
Первой, самой крупной из этих вещей, был орёл из холодного белого металла, широко и прямо, с очевидной угрозой, распростёрший свои крылья. С хищным клювом, и держащий в своих когтистых лапах круглый венок со свастикой внутри.
Второй вещью был круглый значок с двумя параллельно расположенными зигзагами-молниями. Анфиса уже знала, что это — знак страшной нацистской организации «СС», отличавшейся особой жестокостью и фанатизмом, но также и совершенно чёткой продуманной организацией и дисциплиной.
Третьей вещью — был перстень из какого-то тёмного холодного металла с довольно большим, плоским, гладким, хорошо отшлифованным, квадратным красноватым камнем. Этот перстень привлёк особенное внимание Анфисы.
Камень был, по-своему, красивый, но к числу драгоценных, и даже полудрагоценных, явно не принадлежал. И был похож, скорее, на какую-то разновидность простого, дикого гранита...
И отец, после некоторых задумчивых размышлений, рассказал Анфисе историю этих трёх вещиц...
…
Он рассказал ей, что когда он воевал с немцами на Кавказе, в горах, то ему довелось, во время одной особо ответственной операции, застрелить, в короткой схватке, одного немецкого офицера-эсэсовца. Офицер этот был очень не простой, а из какой-то особо секретной команды или организации (отец произнёс таинственное слово «Аненербе»). Эта команда, по заданию самого Гитлера, искала на Кавказе какой-то очень древний клад, или ещё что-то очень древнее и важное. И обладающее какими-то чудесными свойствами.
Возможно, это было сокровище нартов, древнего легендарного народа, когда-то жившего на Кавказе. В сказаниях о нартах упоминается какая-то чудесная чаша. Но где она точно была и куда потом делась — неизвестно. Как неизвестно и то, куда исчезли и сами нарты.
Отец сказал, что в средневековых легендах Западной Европы о рыцарях-крестоносцах эта чудесная чаша (если это была действительно она) называется Святой Грааль. Гитлеровские нацисты очень хотели её разыскать и захватить себе. И что-то этим эсэсовцам, в одном очень укромном месте среди Кавказских гор, действительно удалось найти!
Группе отца, при отступлении немцев с Кавказа, было поручено не дать этим эсэсовцам вывезти найденное, захватить этот секретный груз, и, по возможности, взять в плен живыми членов этой их команды, хотя бы кого-то из них.
Но немцы эти живыми не дались. Дрались на смерть, отчаянно. Последний оставшийся в живых офицер-эсэсовец при попытке взять его в плен — застрелился. А тот, которого убил отец, успел сбросить в глубокую пропасть какой-то ящик, возможно, с самым ценным, что они похитили и хотели вывезти в Германию, и чем сильно интересовался сам Гитлер. Этот молодой эсэсовец хотел выстрелить в отца из своего пистолета — почти уже выстрелил! — но отец успел выстрелить раньше...
Больше ничего особо важного и ценного при этих загадочных фашистах не нашли. Возможно, что что-то, что они не успевали или не могли вывезти, они успели и смогли где-то спрятать. Но выяснить что-то на этот счёт отряду отца тогда не было никакой возможности. Военная обстановка там в тот момент была очень сложная. Вокруг шли бои. Кругом стреляли. Немцы были где-то рядом, и их было ещё очень много. Наступала ночь, и небольшой группе отца надо было спешно оттуда уходить...
Орла и эсэсовский значок отец снял с формы убитого им офицера. Никаких документов при нём найти не удалось. А в его портмоне отец нашёл этот перстень — с простым камнем, похожим на гранит...
Отец сказал, что он потом показывал этот перстень крупному знатоку. И тот сказал, что этот перстень, скорее всего, очень древний. Но чей именно — сказать невозможно. И что камень — это, действительно, просто гранит.
А какой-то очень старый кавказец потом уверял отца, что это — перстень самих нартов...
…
Анфиса потом довольно долго обдумывала эту историю, рассказанную ей отцом, особенно заинтригованная и взволнованная тайной перстня.
Она вспомнила про перстень, который Гефест выковал Прометею из его оков, и с камнем от той дикой скалы, к которой непокорный титан был прикован в Кавказских горах.
Анфиса перечитала опять, сколько успела найти, все легенды и мифы про Прометея (также, заодно, и про помогавшую ему Афину), чтобы найти какие-нибудь подробности про этот перстень. Но ничего принципиально нового для себя не нашла...
…
После чего, Анфиса спросила у вышедшего из своего кабинета для короткого отдыха, и пившего, стоя, в этот момент на кухне чай, отца:
«А может быть тот перстень с камнем (ну, правда, он не очень большой, но, всё-таки), может он быть — перстнем Прометея? Ну, тем самым, который — когда Геракл уже освободил его от скалы — ему потом Гефест выковал, из его цепей? С тем самым камнем, от скалы?»
Отец добродушно, и несколько устало, посмеялся, и сказал:
«Ну, Прометей, конечно, был великим борцом со всем фашизмом и капитализмом, и со всеми тёмными силами! За что ему этот нацистский орёл — печень-то и поклевал...
Эх, как знать! Тут ещё столько загадок!.. Да, человек именно из камня высек свой первый Огонь...».
Потом он посерьёзнел — присел на стул у их старинного круглого кухонного стола — и сказал ей (что говорил уже, в принципе, далеко не в первый раз):
«Знаешь, Анюта, если бы в нас не было этого Прометеева Огня — мы бы войну точно не выиграли! И в Космос бы никогда не полетели! А мы — и войну эту выиграли — тяжелейшую, страшнейшую, важнейшую во всей Мировой Истории — и в Космос Гагарин у нас полетел! Силою — именно этого Огня!..
И коммунизм мы когда-нибудь непременно построим — если не утратим в себе этот Огонь!.. А он в нас — есть, есть!.. Пусть в скрытом виде — но есть!.. И он ещё проснётся!..»
Отец тяжело, и очень устало, вздохнул — и продолжил, даже уже чуть, временами, рассеянно, но стараясь не потерять своей обычной твёрдости мысли и слова:
«А пока — грызи, Анюта, гранит науки! Ещё, непременно, до школы! В школе у нас далеко не всему необходимому учат. Тебе открывать все тайны! Без настоящей науки — нам не будет ничего: ни Космоса, ни коммунизма. А с наукой, со знаниями, с разумом — с Огнём Творческой Мысли — мы действительно будем титанами! Как Прометей! И ничего невозможного не будет для нас!..
Кибернетику изучай — за ней будущее! Потом и Александра Богданова непременно почитаешь — и с его космической марсианской фантастикой, и с его тектологией. Не зря после его «Красной Звезды» говорили, что большевикам помогают марсиане!.. Циолковского читай — его у нас до сих пор, с 20-х годов, издавать не хотят! Как же, такой учёный и мистик!.. Ефремова читай — он поистине Пророк Коммунизма!.. При всех его неизбежных, и понятных, и простительных человеческих недостатках... Со Стругацкими тоже что-то странное происходит... Вера сейчас у многих колеблется...».
Отец — тяжело опираясь на стол — встал, чтобы идти в свой кабинет продолжать работать...
И, уходя, он добавил к сказанному Анфисе:
«И Гераклита читай — вот кто понял ещё в древности: и что такое Огненный Разум, и что такое Огненная Вселенная! Отец диалектики — без него не поймёшь ни Гегеля, ни Маркса! Ни самого Ленина...
И если когда-нибудь, вдруг, выяснится, что, какими-то путями, перстень Прометея достался именно Гераклиту — то я этому не удивлюсь!..»
Револьвер Марии Спиридоновой
Анфиса и сама знала, что все настоящие революционеры — а народники особенно — день и ночь занимались самообразованием. И она никогда не ленилась «грызть гранит науки»...
Вытаскивая с полок тяжёлые тома разных энциклопедий — она добралась также и до
