раскрывающееся Царство Божие, тождественное Самому Богу!.. Бесконечно растущая — и бесконечно могущественная анти-гравитация, Красная Сила!..
Растущая — как огромный-преогромный, непрерывно распускающийся Огненный Цветок!.. Или — как солнце-огненная Птица Феникс, Птица-Русь — которая непрерывно растёт в своём полёте, и летит и устремляется во все стороны одновременно!..»
…
Последние слова отец произнёс уже едва слышным шёпотом...
Анфиса чувствовала, что ей уже надо уходить, что отец слишком устал, и что у неё самой голова — как огромный, тяжёлый и булькающий обжигающе горячими мыслями кипящий котёл...
Но вдруг ещё одна мысль неожиданно проникла в эту её, ставшую такой огромной и тяжёлой, голову. И она вдруг подумала: что неужели же так мало женщин видели (ещё и до войны, и после), что её отец — гениальный человек? Да будь она, когда-нибудь, ещё до войны, на месте какой-нибудь такой женщины, когда отец был не только красив, но ещё и молод, и полон всех молодых сил, то она — на месте такой женщины — могла бы от такого мужчины просто с ума сойти!..
Анфисе, кажется, ещё никогда не приходили в голову такие мысли. И эта мысль её напугала. Но и разожгла в ней какое-то почти невыносимое любопытство...
Она уже встала со своей табуретки и хотела пожелать отцу спокойной ночи и скорейшего выздоровления. И повернуться, и скорей идти к себе спать...
Она уже и повернулась было — чтобы уходить...
И вдруг — как что-то дёрнуло её откуда-то изнутри!..
И она — неожиданно для самой себя — опять обернулась к отцу и спросила у него:
«Папа! А почему ты зовёшь меня «Аня»?»
Отец будто и не удивился её вопросу. Хотя и ответил не совсем сразу...
Он сказал:
«У тебя прекрасное имя — «Анфиса»! С древне-греческого его можно перевести и как «цветок», и как «цветущая», и как «цветение», и как «расцвет». Имя человека — это его Идея и его Программа...
А почему «Аня»?..
Была такая необыкновенная, замечательная девушка, Аня. Я её встретил в Ленинграде в 1937-ом году. Это был самый счастливый год в моей жизни. Хотя, в то же время, и самый страшный. Мне было тогда, как ты легко можешь сосчитать, 20 лет. А ей 17. Эта девушка очень сильно меня любила. И я её очень сильно любил. И потом эта девушка погибла...
Я не могу тебе сейчас многого рассказать. Не только по личным причинам...»
Отец коротким, слабым жестом пригласил Анфису снова присесть на табуретку (что она тут же и сделала), и продолжал:
«Почему «Аня»... Почему я зову тебя «Аня»...
В этом коротком имени заключён очень древний, ещё до-греческий, корень, который стал потом приставкой в очень многих греческих словах и именах. Смысл этого короткого имени можно перевести как: «ТА, КОТОРАЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ».
Например, имя «Анастасия» можно перевести и как «Воскресение», и как «Восстание». А «Восстание» можно понимать и как восстание порабощённого класса против класса поработителей — и как «восстание из мёртвых». Это тоже восстание. И, наверное, более важное, чем все вооружённые революционные восстания в истории человечества — хотя оно и находится в теснейшей связи с ними, которая ещё очень мало осмыслена...
И, обрати внимание, что и Восстание, и Воскресение, и Вознесение — это всё движение вверх! Это всё есть движение — преодолевающее гравитацию! Это всё — проявление некой силы анти-гравитации, анти-энтропии! Силы творящей!..
Человека гнетёт и убивает — сама гравитация! А спасает и возрождает — анти-гравитация!
Человека гнетёт и убивает — само текущее время! А воскрешает из мёртвых — время обратимое! Которое оно же — сила анти-гравитации и анти-энтропии!..»
Отец сделал небольшой жест рукой Анфисе — как бы ища её согласия и подтверждения тому, что он собирается сказать («как ослабела его рука!..», подумала она), и, собравшись с силами, сказал:
«Ты ведь читала в «Технике — молодёжи» замечательную вещь Эдмонда Гамильтона «Сокровище Громовой Луны»? Где герои — старые, безработные, выброшенные из жизни астронавты — ценою многих усилий и жертв находят на этой страшной Громовой Луне, напоминающей пылающий ад, чудесное вещество ЛЕВИУМ, обладающее свойствами анти-гравитации...
В этой фантастической истории — огромнейший смысл!..
Мы когда-то пережили гравитационный коллапс, который описан в Библии как Грехопадение. И подпали под власть гравитации...
Змей — это гравитация. А «Запретный Плод» — это «сфера Шварцшильда», границы которой нельзя переходить. Иначе будет неотвратимое падение в Чёрную Дыру, неодолимое и безвозвратное...
Именно гравитация — физическая тяжесть как таковая — это и есть сила всех насилий и репрессий, всех болезней и самой смерти! Пока мы не победим гравитацию — ни о какой победе над всеми политическими и социальными репрессиями не может быть речи!..
Раковая болезнь — она тоже от гравитации...
А Чёрная Дыра — это и есть всепожирающая гравитация! Она — и в центре Земли!..
Капитал — это хитро скрытая Чёрная Дыра! Он вращается в своём товарно-денежном обороте — как фашистская свастика... Против Солнца...
Фашистская свастика — это символ Чёрной Дыры... Чёрное Солнце... Центр преисподней...»
…
Анфиса видела, что отец уже просто чрезмерно устал, что ему уже просто немедленно надо спать и отдыхать. Но она продолжала слушать его, как заворожённая, боясь прервать, затаив дыхание...
Отец говорил уже с огромным трудом:
«Надо победить гравитацию. Надо победить время. Тогда мы победим смерть... И фашизм — который есть концентрированный капитализм, концентрированное буржуазное сознание...
Победим Чёрное Солнце!..
И это — победа Мысли! И победа Слова!..»
Анфиса видела, как гримаса боли исказила лицо отца — и зажала себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, и не испугать его своим криком...
Но отец уже справился — и, глянув с лёгкой улыбкой (больше в одних глазах) на Анфису — очень тихо, произнёс:
«Боль и смерть — лучшие учителя. Только они и могут дать тебе понять — что в человеке есть нечто более сильное, чем они...
Инициация, посвящение — происходит через боль и смерть... С самых первобытных времён...
Мы все смертны. И мы все носим в себе смерть. Но носить в себе смерть можно очень по-разному. И главное и определяющее в человеке — это именно его отношения со смертью...»
Отец уже едва говорил — но продолжал, уже почти шёпотом:
«Если, к примеру, человек ведёт дневник, и записывает всё, что вокруг него и с ним самим происходит, стараясь всё анализировать, стараясь всё понять и осмыслить, то он уже — побеждает смерть!..
Каждое написанное им на бумаге слово — это уже победа!.. Победа над энтропией...
Попробуй и ты — вести такой дневник!..»
Голова отца, как уже какая-то не своя, бессильно откинулась куда-то назад, на подушку. Уже почти не видящие глаза совершенно устало закрылись...
Анфиса не помнила и не соображала — то ли она сама вскочила со своего места, то ли как бы какая-то сила её подняла... И она увидела себя стоящей перед лежащим на диване отцом — и тоже была не в состоянии произнести ни слова...
А отец, не открывая глаз, как-то, будто про себя, в ответ на какую-то услышанную в себе самом мысль, усмехнулся, и — добавил ко всему уже сказанному:
«Может получиться что-то вроде хроники тонущего корабля...»
«Хроника тонущего корабля»
«Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!»
(Известная русская морская песня)
После этого разговора с отцом — Анфиса заснула у себя, сама не помнила как...
А вечером следующего дня — она достала из своего письменного стола давно отложенную для этой цели тетрадку в клетку, в красивой и непромокаемой тёмно-синей обложке.
Приготовила деревянную ручку-вставочку с тонким стальным пёрышком и две скляночки с водостойкой несмываемой тушью, синей и чёрной.
Вспомнила про дневник блокадной девочки Тани Савичевой, который ей показывала Герта. Вспомнила эти неровные крупные записи чернилами в небольшой записной книжке...
Вспомнила и её последнюю запись:
«...Умерли все. Осталась одна Таня...»
Раскрыла тетрадку, обмакнула перо в чёрную тушь — и на первой странице сверху написала, покрупнее, одними крупными буквами, название:
«ХРОНИКА ТОНУЩЕГО КОРАБЛЯ».
Решила, что будет писать в каждой клетчатой строке, а не через одну, мелким и убористым почерком.
Очистила пёрышко школьной перочисткой, закрыла крышечкой чёрную тушь — и придвинула к себе синюю.
И — тремя клетками ниже — сделала, синей тушью, первую запись:
«Папу хотели убить. Но это не удалось. Бабушка Рая уже умерла. И всё может утонуть или сгореть. Надо готовить новую революцию».
…
Через пару дней Анфиса, после очередного разговора с отцом, записала его мысли (как делает, она знала и Герта), которые чётко отложились в её памяти:
«Папа сказал:
"Для буржуазного сознания — всё конечно, для коммунистического сознания — всё бесконечно. Любая вещь — бесконечна. Любая форма, любой образ — это врата в Бесконечность.
В бесконечной Вселенной возможно абсолютно всё. Все границы между возможным и невозможным — чисто условны.
Всё уже было. Всё уже есть.
Что было в прошлом? Было абсолютно всё.
Каждое событие неисчерпаемо, как каждый атом.
В Бесконечности бесконечно всё.
Гений соединяет конечное с Бесконечным. А значит — смертное с Бессмертным".
Герта сказала, что даст мне на сохранение мысли папы, когда их перепечатает на машинке».
…
Немногим позже в тетрадке появилась следующая запись:
«14 декабря 1964 года. В Ленинграде наводнение. Вода в Неве поднялась на 214 см. У нас залило всю набережную.
Тётя Стеша, мама Ники, всё время рассказывает, что под Ленинградом, под видимой Невой, на огромной глубине под землёй течёт Подземная Нева. И она очень глубокая. Она геолог и гидролог, и знает. У нас под городом сплошные невидимые трещины и провалы. Эти сведения секретные. Наш город может провалиться в Подземную Неву в любой момент.
Папа говорит, что это будет для нас самое лучшее крещение. Это Данила сказал, он нас навещал, принёс яблоки и виноград. Сказал, что Алик с Ариной в каком-то походе.
Герта рассказывала про потоп и гибель человечества, и про Ноев Ковчег в Библии. Ноев Ковчег — это Ковчег Завета?
Надо почитать Библию. Герта сказала, что это до сих пор книга №1 в истории человечества. И что если читать её каждый день, то нужен год, чтобы прочесть её всю.
А папа сказал, что Иисус Христос ходил по воде, потому что Он уже тогда победил гравитацию. А победив гравитацию — победил смерть.
Мы выплывем?
Если нас не утопит гравитация».
…
Затем в синей тетрадке Анфисы появилась последняя в уходящем 1964 году запись:
«Мне приснился очень удивительный сон. Будто я где-то в Арктике иду по льду Северного Ледовитого океана. И мне надо обязательно дойти до линии горизонта, потому что я почему-то знаю, что если я до неё дойду, то у нас никто не умрёт. И вообще больше никто не умрёт. И я ведь знаю, что до линии горизонта дойти нельзя, потому что она всё время от тебя уходит. Но я почему-то знала, что если я её задержу своим взглядом, то она не уйдёт, и я до неё дойду. Только нельзя смотреть по сторонам. И под ноги нельзя. Я во сне называла её границей.
И вот я иду по льду и держу границу взглядом непрерывно. И она не уходит, и я приближаюсь к ней. А лёд у
