Зайцев безвылазно дни и ночи напролет работал в мастерской, а в редкие часы, когда не держал кисть в руке, реализовывал свои работы и складывал деньги в чулок, только и думая о том, чтобы не попасться. Ни о какой семье не могло быть и речи. У истинного художника нет времени на то, чтобы поесть, не говоря уже о жене и детях. Зайцев был самым настоящим мастером. Одним на миллион, но что толку? Он отдал всего себя и растратил данный ему Богом талант впустую. Его никто не знал, он был никому, по большому счету, не нужен. В погоне за роскошью и богатством, которого он никогда так в конечном итоге и не видел, пронеслись его молодость и зрелость. Сознание, что время безвозвратно упущено, тяготило его и постепенно, но верно, сводило с ним счеты. Единственное, что было у Зайцева, это деньги, много денег. В прямом смысле - большой чемодан, который он, как Корейко хранил то там, то здесь и больше всего на свете боялся потерять. Одна лишь только мысль, что он может лишиться всего того, чему была отдана вся жизнь, приводила его в оцепенение и рождала панический страх в сердце.
Как и следовало ожидать, единственное умозаключение, которое посетило его седую голову, в тот момент был страх, что он разоблачен и ему грозит немалый срок за мошенничество. И Зайцев решил бежать туда, где его никто не знает.
С металлическим чемоданом, обшитым черной тканью, он вышел из дома в том, в чем был. Из личных вещей он взял с собой самое драгоценное - деньги. Какие- либо другие вещи или принадлежности он посчитал для себя обременительной никчемной ношей. То малое, в чем он не смог себе отказать, это уже перечисленные несколько серебряных перстней, сверкающих на его длинных пальцах, две серебряные цепочки, обвивающие его тонкую шею, и любимую кисть, с которой он не расставался на протяжении многих лет. Орудие, с помощью которого художник повелевает, исходя из своего желания, смеяться ли сердцу зрителя от радости или замереть и съежится от боли. На хлипких плечах, утративших былую силу, был надет коричневый вельветовый пиджак поверх шелковой белой рубашке. Худые ноги были облачены в джинсы. Черные туфли и очки в роговой оправе дополняли его вид.
О том, куда именно направиться Зайцев, не имел никого представления. Он остановил первую подвернувшуюся машину и решил ехать на вокзал и, как говориться, сориентироваться на месте. Воспользоваться услугами авиалинии он побоялся, руководствуясь тем, что на вокзале будет проще затеряться, да и с поезда, если что не так, можно сойти на любой станции, или, в крайнем случае, в критической ситуации спрыгнуть на ходу.
Иван Иванович появился в квартире Зайцева практически в ту же минуту, когда ее хозяин захлопнул за собой дверь и быстро стал спускаться по лестнице.
Он хотел было броситься за беглецом вслед, но ощущение, что монета находится в квартире, было настолько велико, что Иван Иванович не сдвинулся с места.
-Ваше величество!- громко позвал он с почтением в голосе, но не услышал в ответ ни звука. «Неужели ошибся?!»- тревожно подумал Иван Иванович.
Раздался скрип открывающийся двери. Надо сказать, что квартира была ничтожно мала. Кухонька и одна единственная комнатка, служившая Зайцеву и мастерской, и спальней, и столовой - было все его владенье. Как сами понимаете, профессору Преображенскому в семи комнатах работалось и жилось намного комфортней, чем нашему пустившемуся в бега художнику. А вот спокойней ли? Покой от количества комнат не зависит. Он зависит от того, что занимает ваше сердце. И кто проживает с вами в этих пресловутых комнатах. С Зайцевым жило одиночество, которое, чем ближе к художнику подкрадывалось старость, тем больнее ранило его сердце.
Из комнаты вышел стройный брюнет, на вид шестидесяти лет, в темном мундире с георгиевским крестом на груди. У него были бакенбарды и такие шикарные густые и длинные усы, что любой донской казак в знак уважения непременно налил бы ему добрую чарку водки. Прямой ровный нос, умные живые глаза и небольшой чуб. Атаман, и еще какой!
-Александр Николаевич, мое почтение!- сказал Иван Иванович и снял головной убор. Ваше величество, сделайте милость скажите, где монета, чтобы я не перерывал весь дом?
-Она у меня!- сказал Александр Николаевич и улыбнулся.
«Чтобы это значило?» недовольно подумал Иван Иванович и одел шляпу.
Александр Николаевич снова улыбнулся.
-Что вы хотите?- спросил Иван Иванович и сдвинул черные густые брови.
-Как-нибудь повлиять с благоприятной стороны на судьбу Зайцева!
-Зачем вам это надо? – воскликнул Иван Иванович. - Пускай катится, куда хочет! Ему уже недолго осталось за его-то художества.
-Но разве нельзя ничего сделать, чтобы избежать страшной участи?
-Вам что, мало освобождения крестьян? Покорения Кавказа? Судебной реформы? Отмены телесных наказаний? Учреждения всесословной воинской повинности? Освобождение болгар от турецкого ига? Вы даже объявили амнистию декабристам. Присоединили ряд территорий в Туркестане; земли на Дальнем Востоке; Приамурье, Уссурийский край и Сахалин. И убыточную Аляску с большим трудом, но все же умудрились продать в 1867 году США. Хотя признаю, продажа Аляске заслуга сомнительная. Но все равно, вон сколько дел! И теперь вам подавай Зайцева?
-Тогда почему я у вас, а не у Него?- спросил Александр Николаевич.
-Ну не знаю, может студенты или вешатель Муравьев постарались.
Слова Ивана Ивановича огорчили Александра Николаевича.
-Ну что же поделаешь, если было!- всплеснул руками Иван Иванович. - А вообще я и сам никогда не понимал! Столько благих дел и бомба Народной воли, оборвавшая вашу славную жизнь 13 марта 1881 года. По всем расчетам вы должны быть у Него. Может, продажа Аляски?
-Да что вы такое говорите!- возмутился Александр Николаевич. Разве обезумевшие люди, готовые за самородок свернуть не только собственную шею, но и любую другую, ставшую у них на пути, это благо?
-А как же Джек Лондон? Если бы не золотая лихорадка на Аляске, он бы наверняка не состоялся как писатель. О чем бы он писал? О том, как аборигены в сезон засухи добывают воду в саванне? Исключено!
-Я не знаю, о чем бы писал Джек Лондон, но раз речь зашла о литературе, у меня на этот счет припасена для вас истина, которую мне в свое время привил мой воспитатель- поэт Василий Жуковский!
Иван Иванович сделался серьезным и напряг слух.
-Писать можно о чем угодно, главное, чтобы было, что сказать людям!
-Да, слова правильные, но причем тут Зайцев?
-Я столько принял указов и положений с чужой подачи. Вот и наверняка, если бы не мой учитель, профессор Арсеньев, придерживающийся либеральных взглядов и считавший крепостное право опасным анахронизмом, кто его знает, отменил бы я крепостное право, или нет? Декабристов, так вообще, амнистировал по случаю коронации, состоявшейся 12 сентября 1855 года!
-Если я вас понял, вы намекаете, что хотите самолично, не в честь чего-то или кого-то, совершить благое дело, потому что так желает ваше сердце?
-Да!
-Бросьте, у некоторых на это уходит вся жизнь, а у меня дел выше крыши!- сказал Иван Иванович, хитро прищурившись.
-И не подумаю!
-Отдайте монету, иначе я пожалуюсь на вас своему господину.
Александр Николаевич улыбнулся.
-Жалуйтесь хоть самому Господу Богу, только сначала изложите правильно жалобу и не забудьте упомянуть о моем пожелании.
На этот раз улыбнулся Иван Иванович и воодушевленно воскликнул:
-Тогда вперед!
В глазах Александра Николаевича заблестела радость, и Иван Иванович растворился в воздухе, а Александр Николаевич оставшись один, растеряно развел руками. В ту же секунду объявился скрывшийся из виду Иван Иванович и шмыгнул носом.
-Извините, ваше величество, я запамятовал, что вы не можете как я! – сказал он и снял шляпу в знак того, что осознает, что поставил Александра Николаевича в неловкое положение. И вот еще. Я об этом тоже не подумал. Ваша одежда…
-Не беда, только скажите, как быть?
-Очень просто. Я специалист по части конспирации! Посмотрите на мой плащ и шляпу. Меня все принимают за страшилу - благороднейшего и умнейшего гражданина из Волшебника Изумрудного города. И никто еще ни разу не узнавал во мне настоящего черта, пока я сам этого не желал.
-Так что вы мне предлагаете - оставить мундир?
-Да!
-А как же внешность?
-Я не хочу вас огорчать, но в 21 веке лишь единицы знают вас в лицо.
-Ничего с этим не поделаешь, в каждом времени - свои герои! Ведь сейчас есть герои- вершители благих дел для своего народа?
-Боюсь, что очень мало, ваше величество, поэтому вашу милость, дарованную народу, помнят и поныне и не забудут никогда! А теперь давайте посмотрим, может, что найдем для вас подходящее.
Через минуту- другую на Александре Николаевиче были джинсы, какая-та светлая рубашка и довольно сносный темный пиджак.
-Вы считает, что это отвечает вашей задумке?- спросил Александр Николаевич.
-В самый раз. Сейчас все одеваются черт знает как!
-Скажите, как, если вам это известно?
-Ну, не так, чтобы я знал об этом все. Ясно одно! Например, нищий вполне может выглядеть сносно, а миллионер - разгуливать в драной одежде. Сейчас главное - не насколько у вас красивое и добротное платье, а кто его сделал. И еще парадокс! Одежда неизвестного портного стоит гроши и в нее могут позволить одеться простые граждане, но только стоит портному кому нужно понравиться, цены на его одежду взлетают до небес. Вот мне всегда было интересно: что, одежда от этого становится качественней? По-моему, нет. В остальном - все как прежде. Я дам вам много денег, и вы будете вхожи в любое общество!
-По большому счету ничего не меняется!
-Справедливо! Я думаю, что если вас не стесняет наряд, мы можем выступать?
-Не возражаю милостивый черт.
-Тогда вперед!- воскликнул Иван Иванович и надел шляпу.
-Вперед!- сказал Александр Николаевич, расправил плечи и, вытянувшись как по струночке и подняв высоко голову, зашагал следом за Иваном Ивановичем, который любезно открыл дверь его величеству.
Глава шестнадцатая. Илюша.
-Что значит, ты не станешь?- злобно спрашивал крепкий черноволосый парень худенького мальчика семи лет с голодными уставшими глазами как у кутенка которого только и делают, что пинают все кому не лень, потому что обогреть некогда, а просто лишить жизни, чтобы не мучился пока еще маленький, жалко.
Мальчик, укутавшись в старую голубенькую подранную болоньевую курточку, стоял, прижимаясь к стене. Измученный, не выспавшийся, с тем выражением на лице, которое бывает у человека, когда его ночь состоит из одних ночных кошмаров, в которых он, что есть сил бежит из холодного бесчувственного мира в страну тепла и любви. Но самое страшное - это ни сны. Он бы все отдал, только бы вырваться из мира бессердечия. Он бы желал никогда не проснуться, только бы непрерывно бежать с улиц, пронизанных равнодушием.
-Я хочу спать,- ели слышно, только чуть разжимая губы, проговорил мальчик.
-Пошел работать!- сердито закричал парень и со всего размаху отвесил мальчику затрещину.
Лицом, счищая грязь со стены, ребенок беззвучно повалился на землю.
Из свезенного носа пошла кровь. И пряча лицо, он попытался вытереться грязным рукавом. Получалось довольно плохо. Оставались алые разводы, и скоро все лицо было вымазано кровью.
Сильная рука схватила ребенка за
