наживаться, паразит?
-Нет, я исправлюсь!
-И давление будешь всем мерить?!
-Буду!
-И слушать всех станешь?!
-Стану!
-Тогда будь внимательным!
-Слушаю.
-Тебе теперь вовек не отмыться! Если ты подумаешь пакость совершить я тебя по запаху найду и голову размажу кувалдой, а если учинишь злодеяние так вообще живьем людоедам кормлю. Все понял, Алеша?
-Да, понял.
-Посмотрим, посмотрим. А теперь - проваливай, пока я не передумал!
Скотников открыл глаза и затравленно огляделся по сторонам. Корявые стены, навоз, где-то журчит вода.
-А как?- жалобно простонал Скотников, посмотрел на кувалду и подумал: «Единственный выход!»
Иван Иванович поднял над головой Скотникова кувалду, и тот закрыл глаза, и подумал: «Погиб при исполнении, и никто не узнает, где могилка моя».
-Кому знать, у тебя же никого нет!- сказал Иван Иванович и ударил кувалдой о землю, и в тот же миг бесследно исчез на пару со Скотниковым.
Пылающий чувством Иван Иванович объявился под окном своей возлюбленной. Пахнущий Скотников объявился черт знает где, и скорее не один, а с Елизаветой Петровной, но Ивану Ивановичу было в этот момент пока не до них.
-Матильда! Матильда!- позвал Иван Иванович.
Матильда выпорхнула на балкон.
-Я люблю тебя, Матильда,- закричал Иван Иванович, встал на одно колено и растворился в воздухе.
-Ястреб! Нет - орел! - сказала Матильда и тяжело вздохнула. Печаль разлуки появилась в ее темных глазах, и Матильда обронила тонкую слезинку. «Все, приму душ и – спать», - сказала она, но тут и в дверь раздался стук, и сердце ведьмы чуть не выпрыгнуло из груди.
На пороге стоял Иван Иванович и держал в руках огромною охапку черных роз.
-Иван Иванович! - воскликнула Матильда, задыхаясь от счастья.
-Ровно двести штук, по розе на каждый год, что пришелся на нашу разлуку, - сказал Иван Иванович и протянул даме сердца цветы.
-Иван Иванович,- сказала Матильда и нагнулась, чтобы получить букет, потому что, она была на две головы выше своего ястреба нет, орла!
-Мне нужно идти, моя дорогая Матильда.
-Матильда округлила глаза, так что морщины на ее лице бесследно испарились, и она превратилась в восемнадцатилетнюю красавицу. В чем секрет? Наверно, цветы и настоящие чувства.
-Иван Иванович, разве вы не поможете своей музе расставить по вазонам цветы?!
Иван Иванович вспомнил наставления учителя (никогда не обижать Матильду: если солнце поддерживает жизнь на земле, то женщины и только женщины ее дают и продляют) и взял цветы.
-Куда?- спросил он.
-В спальню, Иван Иванович, в спальню, где же им еще быть?!
Иван Иванович исполнил что-то наподобие звериного рыка, но негрозного, а радостного, и держа одной рукой цветы, другой снял шляпу, повесил ее на оленьи рога и воскликнул:
- Гуляйте, паразиты, минут так двадцать, разрешаю!
-Иван Иванович!
-Хорошо, полчаса!
Матильда надула алые губки и опустила глаза.
-Ну, хорошо, хорошо, целый час!
Матильда нахмурилась.
-Больше никак нельзя, я на задании!
Глава одиннадцатая. Елизавета Петровна.
Гробовая тишина повисла между круглых столиков и высоких стульев со спинками. Сладкая гордость и краса Ростова - самая известная кондитерская города «Золотой колос» была повергнута в шок, Посетители от самых маленьких малышей до почтенных седовласых бабушек и дедушек потеряли дар речи. Музыка с утра до вечера, льющаяся из деревянных громкоговорителей, подвешенных под потолком, смолкла сама собой. Как человек, с ног до головы измазанный навозом, смог пройти в главный храм сладкоежек, никто не знал. Все заметили его, только тогда, когда он уже сидел за столиком и глазел по сторонам своими синими глазами. Высокий худой человек, вероятно, блондин, если его хорошо отмыть, в одежде, не поддающейся описанию, был никто иной как Скотников.
По выражению лица, можно было заключить, что Скотников сам никак не мог взять в толк, что он делает в кондитерской. Но если случай подвернулся, надо им пользоваться на все сто, а то когда еще придется.
-Пожалуйста, молочный коктейль и корзиночку со взбитыми сливками!- попросил Скотников, и кондитерская вздрогнула, как будто через нее пропустили высокое напряжение. – Ну, и кусок торта, пожалуйста, только, чтобы крема побольше!- добавил Скотников, и вокруг началась паника. Посетители вскакивали с мест и со всех ног неслись на выход, сметая на своем пути столики со стульями. Посуда с грохотом падала на пол и под вскрикивания рабочего персонала разбивалась вдребезги. Продавцы все разом потянулись за телефонами. Кто-то звонил в милицию и в скорую помощь, пожарная охрана была оповещена трижды, друзья и родственники - по нескольку раз. Меньше чем за минуту кафе было на себя не похоже. Перевернутая мебель и вдребезги разбитая посуда - полбеды. Один посетитель на все кафе в воскресенье - такого «Золотой колос» еще не видел и, дай Бог, чтобы ни одна кондитерская Ростова больше такого не знала.
Скотников залез в карман куртки неопределенного цвета, достал довольно крупную монету и улыбнулся, но, как оказалось, радоваться было рано.
-Какой прекрасный выбор, не хуже чем при дворе!- раздалось за спиной Скотникова и он, предчувствуя беду, обернулся. Полная женщина с пышным бюстом в белоснежном воздушном платье с глубоким вырезом на груди, с аппетитом в глазах рассматривала витрину и улыбалась. У женщины были круглые щечки, аккуратный маленький носик и волнистые кудри. Ухоженную голову украшал необыкновенный головной убор, а именно уменьшенная в несколько раз корона, которой русские императоры и императрицы короновались на престол.
-Мне, пожалуйста, торт Пражский, Иван Иванович расплатится,- сказала она, и в ту же минуту в кондитерскую вошел Иван Иванович. От злости на нем не было лица, в черных глазах бушевала ярость, которая четко и ясно давала понять, что кому-то несдобровать. Скотников полез под стол, и неизвестно чем бы все обернулось, если бы Иван Иванович не встретился взглядом с женщиной.
Он снял шляпу и поклонился. Молоденькая миловидная продавщица вскрикнула при виде рожек и побледнела, но устояла на месте и своим мужеством заслужила тоже поклон.
-Иван Иванович, окажите даме услугу!- сказала женщина.
-Для меня это честь, Елизавета Петровна, пожалуйста, что только пожелает ваша душа!- ответил Иван Иванович и еще раз отвесил низкий поклон.
-Тогда я еще желаю торт, «Три орешка»!
-Исполнить желание дочери первого императора всероссийского, при которой Россия стало по-настоящему великой державой, для меня в удовольствие, - сказал Иван Иванович и показал кулак Скотникову, трясущемуся от страха под столом. Скотников солгал, что монета находится у него дома в сейфе и понимал, что расплата будет страшной, и это еще мягко сказано.
Иван Иванович с удовольствием выполнил просьбу Елизаветы Петровны, поднял для нее перевернутый стол, помог присесть, еще раз откланялся и занялся подлым обманщикам.
-Вылезай, негодяй, по-хорошему, а-то там, и останешься!- грозно сказал Иван Иванович и надел шляпу, чтобы не смущать продавцов.- Ели бы не присутствующие дамы, я бы тебя съел и кофеем запил. Давай, паразит, монету! За тобой уже приехали.
Скотников оглянулся и увидел за окном подъезжающие к кондитерской машины скорой помощи, милиции и службы газа и спешащих взволнованных родственников.
-Нет, Алексей Константинович, ничего сделать нельзя, ваша песенка спета!- сказал Иван Иванович, взял монету и растворился в воздухе.
Скотникова обступили люди в форме и белых халатах. Никто не решился связываться с человеком в навозе, опасаясь выпачкаться или, того хуже, замарать свою репутацию. Скотников, воспользовавшись замешательством, сиганул в окно. Огромное стекло разлетелось на сотни осколков, которые со звоном обрушились на тротуар. Никто не пострадал. Что же касается каскадера, его задержание было настолько элегантным и эффектным, что о нем и сегодня ходят слухи.
Скотников после довольно удачного приземления вскочил на ноги и собрался бежать, все равно куда, только бы подальше, но не тут то было. Сотрудники газовой службы во главе с бригадиром Силковым накинули на навозного хулигана сеть и затащили Скотникова в желтый автомобиль «ГАЗ».
Глава двенадцатая. Гребешков.
Один единственный звонок перечеркнул выходной день Гребешкова, а профессия и занимаемая должность намертво связали его с этой историей.
Из невнятной речи дежурного врача он узнал, что доставлен человек, на вид сорока лет, без документов, в очень странном состоянии. Когда Гребешков спросил, в чем заключается особенность пациента, что без него не могут обойтись, ему ответили, что больной ржет как лошадь и скачет на четвереньках.
Гребешков ничего не ответил и уже меньше, чем через полчаса, был на работе.
Юрий Петрович с детства обладал пронзительным взглядом, крепкими нервами и любопытной чертой характера: от души смеяться, когда никому не смешно, и плакать, когда, по идее, должно быть очень весело. К сорока годам он уже имел глубокие залысины и обладал необыкновенным голосом, когда надо успокаивающим, а если необходимо то и убаюкивающим. На работе он всегда ходил только в черных галстуках, а за ее пределами в ослепительно красной бабочке.
-Ржет и скачет. Мы к нему - и так, и эдак. Не подберешься! - расстроено сказал Рубашкин, молодой дежурный врач с глубоко посаженными глазами и с какой-то несуразной фигурой. У него были костлявые длиннющие руки, грудь колесом, а ноги маленькие и крепкие, похожие на большие поленья.
-Кто доставил?- спросил Гребешков.
-Никто!- растеряно сказал Рубашкин и остановился посреди длинного коридора со скрипучим паркетом.
-Сам прискакал?- сказал Гребешков и внимательно посмотрел на Рубашкина, который был неплохим врачом, но очень впечатлительным. Не самая желательная, даже можно сказать, опасная черта характера для врача непростой больницы.
-Да, именно так, как вы и сказали.
-Очень любопытно. Ну что вы стоите, ведите меня к нашему кентавру!
Если существа из древнегреческой мифологии вполне сносно разговаривали и вели благопристойный образ жизни, а некоторые так вообще учили людей с мировыми именами, то наш кентавр был в корне другим.
Кирилл Яковлевич носился по палате как угорелый, ржал как конь, и за все время пребывания в непростой больнице не произнес ни единого слова. Несколько докторов, столпившихся возле железной двери с окошком, похожим на глухую форточку, только разводили руками, и недоуменно переглядывались друг с другом. Вступать в контакт с пациентом никто не решался. Кирилл Яковлевич был очень крепким на вид мужчиной и имел внушительные кулачищи.
-Юрий Петрович!- зашептались доктора, завидев главного врача, и когда тот подошел к палате №1, расступились.
Сохраняя необыкновенное спокойствие Гребешков, взглянул на Кирилла Яковлевича и сказал слова, которые повергли его коллег в оцепенение:
-Он хочет есть, кто-нибудь, принесите травы!
-Травы, Юрий Петрович?- растеряно переспросил Рубашкин.
-Да, вы не ослышались!
-Хорошо,- сказал Рубашкин, сделал шаг и спросил:
- А листья подойдут?
-Лошади едят листья?- спросил Юрий Петрович.
-Молодые листочки!- тихо ответил Рубашкин.
Гребешков по-дружески улыбнулся.
-Я хотел стать ветеринаром, Юрий Петрович,- смущенно пояснил молодой врач.
-А что же не стали?
-Папа
