к красному знамени».
«- А помните толстовское: образуется.
- Вот оно-то и сгубило нас. Приучило к пассивности, к тупому фатализму…»
Однако и у Достоевского нисколько никак совсем не отнять абсолютно ничего из того как есть донельзя суверенного его права на те самые весьма ведь сколь деловито безнравственные оправдания довольно-то деятельного и последовательного уничтожения никому в дальнейшем и близко вовсе ненужных, вредных людей.
И все, то, как есть значительно худшее и большее во всем своем отвратительно смрадном и злом начале в любом случае подчас до чего еще неприметно вот начинается с чего-либо относительно весьма и весьма уж мизерно малого…
А как раз-таки в связи этим далее и последует тот более чем на редкость доходчивый пример именно этакой скользкой, узкой и прямолинейной логики, причем данная цитата нисколько не вырвана с мясом из всемирно известного романа Достоевского «Преступление и наказание»
«Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем, и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: "преступление, преступление!" Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот… Порфирий!..
- Брат, брат, что ты это говоришь! Но ведь ты кровь пролил! - в отчаянии вскричала Дуня.
- Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении, - которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества. Да ты взгляни только пристальнее и разгляди! Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче…»
335
А между тем надо бы на редкость откровенно и сколь еще искренне прямо вот разом и заявить, что стоит лишь ненароком пустить кое-кому ту крайне ведь до чего липкую кровь во имя в единый миг затем и покрывающихся едкой плесенью словоблудия, блекло светлых возвышенных идеалов…
И это как-никак, а все, то до чего еще безоглядно так и чарующее низменные души кровопролитие и приобретает тогда чисто же совсем хронический характер, ДА И СКОЛЬ всеобъемлюще оно при всем том будет весьма явственно самооправдываемым всяческими необычайно лучезарными дальними далями.
А они полностью так еще эфемерны и никак несбыточны без приложения к действительности всяческих позитивных моментов, в которых будет заложена правда, а не источающая запах тлена фарисейская ложь, тех, для кого день никак не красен, если он не окрашен обильной людской кровью.
Причем во вполне искренне полнейшее и донельзя так полностью добротное оправдание всех своих действий они как есть, неизменно использовали именно то совсем же чисто вовсе и немыслимое славословие, что сколь многозначительно лилось нескончаемой рекою во имя крайне сурового приближения именно тех невообразимо ныне далеких времен изумительно светлого грядущего бытия.
Ну а именно дабы по мере сил до чего еще старательно нечто подобное совсем не на словах, а на деле всецело ведь ныне приблизить, и нужно было совсем вот безжалостно уничтожить всех тех врагов так и стремящихся отобрать у трудящихся масс те самые истинно новые и великие их славные завоевания…
Да только те безликие завоевания стали одной-то причиной для того чтобы массы завыли как волки в лесу в котором из-за удара молнии случился страшный пожар уничтожающий все живое на своем пути и оставляющий после себя одно напрочь выжженное пепелище.
Причем ясное дело в том лесу много было чего сухого и захламляющего тот единственно прямой и верный путь, а потому его и следовало начисто расчистить, а иначе вековых грехов было никак этак вовсе и близко совсем не смыть.
Да и вообще до чего еще раздольно везде ведь вокруг разом уж тогда и воцарится всеобщее молчаливое оцепенение в путах всесильно ведь чудовищного вездесущего страха.
А тех самых никак ему непокорных попросту и должно будет разом ведь сходу, и раздавить, словно вшей.
Ну, а кровь тех, кто пал во имя всеобщего усреднено серого единства явно этак разве что и послужит, одному тому, собственно, делу весьма и весьма сколь еще последовательного, как и безмерно насущного очищения нации или даже всего человечества, причем как раз во имя его же более чем величайшего явного блага…
И это как раз-таки именно во имя всеобщего «добра и света» на ту до чего отчаянно и смело лихую свободу из черной и подвальной тьмы глубокого подполья разом и вырвались все те истинно ведь принципиально суровые мыслители-практики, разудалые ваятели по людской живой плоти внутри всего того необъятнейше огромного общественного организма.
И это именно они бодро и всезнающе играючи словами столь бесподобно и провели межу весьма этак сколь аморально слепого уравнивания яростной войны между противоборствующими государствами и войны внутренней, еще изначально нацеленной на то самое беспощадно яростное уничтожение проклятых угнетателей… и можно подумать, что это и впрямь действительно одно то же.
336
И это именно та безнадежно обескровливающая лица Гражданская война, да и распри внутри Белого движения во всем том конечном своем итоге и привели к появлению на общемировой политической карте той самой краснознаменной империи зловещего же большевизма.
Ну а нечто подобное само собой и повлекло то самое именно так разве что только последующее затем возникновение именно той чисто империалистической и буржуазной антитезы в виде итальянского фашизма и германского нацизма.
А к тому же и сама как она есть строгая отгороженность буквально ото всех немыслимых бед своего народа, слепая ненависть к нему за всю его сущую безыдейность точно также весьма явственно порождает атрофию всяческой хоть какой-либо вообще активной сопричастности ко всем сразу общественным начинаниям в необычайно широкой родной своей отчизне.
Ну а что до той бестолковой и чванной чиновничьей братии, то ведь она неизменно во всех своих делах сколь еще чутко руководствуется одной сухою, вычурною целесообразностью, куда и впрямь значительно поболее приемлемой тупому, варварскому механизму, всецело нацеленному на самое отчаянное и неистовое противодействие и предотвращение, нежели чем действительно живому человеку.
А между тем все это некогда возникло совсем не на пустом же месте.
Все эти цветы общественного зла расцвели на могиле доподлинно житейски светлого духом, а также и никак всею своею плотскою сутью и близко так нисколько не выхолощенного рационализма, в котором главное было заключено не в идее, а только лишь в самой же наглядной личной выгоде буквально каждого члена общества.
И был он уж никак вовсе вот недалек от вполне полностью праведного западноевропейского восприятия жизненных реалий текущего века.
Там вся жизнь большого общественного организма экономически значительно лучше именно потому, что во внутренних делах тамошней бытовой сутолоки и близко никак не было всего ведь того отчаянно же истошного пафоса, а еще и сущей свистопляски откровенно тупого идейного маразма.
Западный уклад государственного обустройства всегда был прост и открыт для всего того, что безыдейно, но вполне уж как есть более чем естественно полностью логично.
Причем чисто из-за того, что чего-либо подобное в России попросту умерло, толком и не родившись, все те донельзя скрюченные своей исконной правотой правые и стали до сущей нелепости отчаянными ретроградами, а вслед затем возникшее социалистическое полусуществование при этом явно оказалось во всем похоже на чудовищно кошмарный и никак нескончаемый сон.
И главное все это производное того, что людям, которые неизменно придерживались восторженных, а еще и густо посыпанных перцем радикализма умозрительно либеральных взглядов вполне всерьез свойственно думать, что это в России, и можно будет, спешно сдобрив землю навозом светлых философских абстрактов, вырастить на ее почве немыслимые по красоте плоды добрейшего добра.
Хотя их и близко вовсе вот никак не вырастить, не посеяв предварительно зерна всеобщего народного образования…
Да только зачем это их как следует сколь еще тщательно сеять, если можно истинно сразу довольно-таки резво жать жатву всего того на редкость безумно светлого и хорошего?
Раз и впрямь столько всего того всемогуще волшебно же книжного, и вправду вот ныне на деле имеется во всем том считай этак вовсе вот многозначительно вовсе вот необъятно широком мире.
И это где-то как раз именно отсюда и возникли все те донельзя вкрадчивые откровения беса Белинского.
Ну а также именно от этакого рода чисто ведь до чего еще наспех неброско начертанных пером реалий, собственно, и берут свое нравственное начало все те нисколько вот неуемно проникновенные мысли, коие были и впрямь сколь наглядно и верно отображены в «Бесах» Достоевского.
«Шигалев слишком серьезно предан своей задаче и притом слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса - разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться в роде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, в роде как бы первобытного рая, хотя впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, - весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны. Можно не согласиться с иными выводами, но в уме и в знаниях автора усомниться трудно. Жаль, что условие десяти вечеров совершенно несовместимо с обстоятельствами, а то бы мы могли услышать много любопытного. - Неужели вы серьезно? - обратилась к хромому m-me Виргинская, в некоторой даже тревоге. - Если этот человек, не зная куда деваться с людьми, обращает их девять десятых в рабство? Я давно подозревала его. - То-есть вы про вашего братца? - спросил хромой. - Родство? Вы смеетесь надо мною или нет? - И кроме того работать на аристократов и повиноваться им как богам, это подлость! - яростно заметила студентка. - Я предлагаю не подлость, а рай, земной рай, и другого на земле быть не может, - властно заключил Шигалев. - А я бы вместо рая, - вскричал Лямшин, - взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому».
337
И вот как раз именно этакого рода безмерно яростное уничтожение всех тех нисколько совсем необразованных масс и есть наиболее легкий выход во имя решения буквально любой прямо-таки до чего острым гвоздем в
