людей.
Ну а скажем при том принципиально другом бы раскладе те вот самые безграмотные следователи НКВД разве что как есть самую черную работу - день за днем чертыхаясь на весь белый свет только и выполняли на всеобщее благо, но революция дала им самое безапелляционное право отфильтровать общество от наиболее изобретательных и инициативных людей.
То есть теперь благодаря грубой общественной встряске этакие бравые людишки до чего только смело вооружившись светлым именем отменно бредовой идеи, и могли разом творить буквально-то все, что чьей-либо черной душонке и впрямь окажется ныне угодно.
Правда что есть, то есть загодя так заранее предположить данное развитие событий, было вот будто бы никак и близко вовсе-то совсем нельзя.
Всякие возвышенные личности, «бездумно благоухавшие» мечтами о всеобщей грядущей революции, попросту блаженно вот спали на ходу и видели при этом розовые сны, буквально из ничего разом создав бесклассовое, вполне справедливое общество безо всяческих нищих и полностью совсем же безропотных рабов.
Да только чего тут вообще же попишешь - насущная действительность далеко не всегда бывает сколь целеустремленно соразмерна исключительно наилучшим нашим пожеланиям, а кроме того она вообще может упереться рогом в землю и весьма сурово воспротивиться до чего деятельному своему преображению, в нечто и вправду отныне абсолютно вот вовсе значит иное…
И все это может случиться разве уж только, поскольку, что всяческим нашим идеалистическим духовным запросам ее законы нисколько никак совершенно так попросту явно не подчиняются…
А все это как раз потому, что вящие ее постулаты вполне соответствуют одному лишь не столь и широкому фарватеру истинно объективных жизненных обстоятельств, а никак не всей той вере в силы беспричинно взъерошенных серых масс простого народа разом внести самые коренные изменения в ту от века весьма несчастливую свою судьбину.
И это именно те ведь сколь этак многозначительные экономические рычаги, что сколь реально могут постепенно изменить жизнь всего общества хоть сколько-то к чему-либо безупречно так самому еще наилучшему, более чем строго подчинены довольно длинной цепочке следствий и обстоятельств, основанных на той как-никак и впрямь же весьма ведь неумолимой практической сметке.
А именно потому и близко там не было места для всяческих полубредовых теоретических выкладок, враз превращающих вещество слепого и наивного духа в массу пустопорожних и совершенно беспочвенных аргументов.
Да и сам тот заклятый дух суровой и прогоркло идейной всеобщности, фактически разом и создавал из полностью надуманного общественного блага одно лишь то более чем подобострастно только-то к самому себе безумно же льстивое черное недобро…
А впрочем, были и посреди братии большевиков, конечно, так и те безупречно настоящие всею душой верующие в свою миссию фанатики…
И это они до чего только яростно вот блистали эрудицией на редкость высушенного схоластикой заумного разума, совсем при этом, не понимая, что все его смачные выкладки - только лишь сладкий сон сущей отрешенности от всех тех вполне доподлинных реалий ныне существующего века.
Буквально уж сразу все видоизменяя никак вот нельзя было сходу не подавиться всеми теми более чем немыслимо страшными пережитками всего того осатанело несветлого прошлого…
И это разве что, только загодя начав с чего-либо действительно малого, и можно было постепенно так еще реформировать чего-либо необъятно-исполински непомерно большое.
И эта заклятая истина принципиально во всем разом же отличается от всех тех всеблагих начинаний, ведущих самой прямой дорогой во всеобщий ад, безусловно-то, никак не беспочвенно лишь затем ведь разом по всех нашу душу весьма беспросветно последовавшего сталинского безвременья.
Причем все, то неисповедимо верное следование в самые глубины багровой мглы новых времен вполне могло быть и сколь считай уж полностью так националистически противоположным интернационал социализму правым, а никак не левым…
И все тут дело было разве что только в том, как - это именно затем на деле еще уж сложатся все те более чем безмерно разнообразные исторические обстоятельства.
Но при абсолютно любом раскладе довольно-то резко добиться буквально всеобщего процветания без самого что ни на есть постепенного насаждения основ настоящей демократии вовсе вот ни у кого попросту именно что никак так нигде и близко не выйдет.
То есть, как есть исключительно вот совсем ничего хорошего явно не может разом уж явно случиться вследствие совершенно бестолковой и полностью безнравственной попытки до чего мгновенно же сходу преобразовать общество в нечто, куда и впрямь более светлое и глубокомысленно праведное…
И кстати, само по себе на редкость безалаберное хирургическое вмешательство, сколь произвольно производимое над почти бездыханным (во время революции) телом всего общественного организма, безусловно-то, заранее было обречено на безукоризненно полнейшую и вот совсем еще неизбежную неудачу.
Или удачу весьма вот явно чреватую безнадежно мнимым и чисто так вовсе блажным же успехом.
Поскольку тот вот, к примеру, бывший пес Шариков в профессорской квартире - это и есть та наиболее емкая аллегория, что до сих самых пор и не понята в ее самом-то, как есть безупречно простом и крайне житейском смысле.
Можно ведь фактически сколько угодно говорить о том самом варварском и ничтожном существе, что и впрямь-таки до чего еще беспардонно разом испортило жизнь двум культурным и образованным людям…
Однако точно тем никак незыблемым фактом так и останется именно то отчаянно немаловажное обстоятельство, что это как раз им и довелось послужить самой изначальной первопричиной для появления Шарикова на свет в квартире всемирно известного профессора, а не сам он туда проник, найдя себе защиту под крылышком управдома Швондера.
Да и вообще Шариков не в едином глазу и близко вот не был именно тем еще наиболее главным общественным злом, а разве что оказался он вынут из своей собственной, вполне для него естественной среды обитания, совсем ненароком появившись там, где ему быть было совсем ведь никак не положено.
Бессовестная спекуляция его образом - это не более чем самооправдание для всей той чисто своей полнейшей же отстраненности от всяких тех больших общественно полезных дел.
И вот, на наш сегодняшний день вовсе нет ни малейшего недостатка в тех интеллектуально развитых, однако при всем том социально недалеких людях, что просто-напросто бесперебойно (словно ярлык) используют само имя «Шариков», будто бы оно и впрямь безбожно нарицательное, сколь воинственно делая из очеловеченного пса Шарика некий тот еще чудовищный жупел.
Причем если бы его подлое злодейство и впрямь-то действительно включало в себя целую цепь самых отвратительных и беззастенчиво циничных интриг…
И именно уж как раз-таки в результате их он и оказался бы на той истинно должной высоте положения в профессорской прихожей…
Нет, это как раз тогда вся та до чего остро сложившаяся в книге ситуация и вправду как-никак, а вполне ведь выглядела бы абсолютно вот вовсе более чем до конца однозначно иначе.
А между тем довольно многие из весьма бравых на словах интеллектуалов (тех милых людей, которые никогда ни в жизнь никак вот не бросились, как доктор Борменталь, под дуло револьвера) по всей на то видимости, начисто запамятовали, как это именно зловредный пес Шариков вообще вот сумел очутиться в квартире знаменитого профессора.
А между тем вполне надо бы как раз про то весьма сходу сколь вальяжно заметить, что по всему же видно, что профессор Преображенский как тот еще, несомненно, умный, да и в наивысшей мере интеллигентнейший человек никак не мог узреть в приведенной им с улицы дворняге своего наиболее отъявленного, заклятого врага.
Поскольку всем тем до чего широко образованным и умудренным жизненным опытом людям, и близко никак обычно так вовсе несвойственно ненавидеть то, что было создано их же руками, причем на совершенно как есть полностью добровольной основе.
Исключением тут могут быть разве что интеллектуалы до самой последней крайности амбициозные и никак не в меру восторженно эгоистичные.
А профессор Преображенский, и близко был вовсе-то явно совсем не таков, раз уж он имел жизненную опытность никак не от одних тех разве что чисто общеевропейских, и сколь донельзя подчас ведь скудных умом стандартов.
И кто - это вообще осмелится на самом том еще корню отрицать буквально аксиомный факт его безмерно лютой ненависти к управдому Швондеру?
И это притом, что она была начисто лишена всякой черносотенной окраски!
А ведь это именно Швондера профессор Преображенский вполне вот грозился сначала пристрелить, а затем и повесить на первом же суку.
Причем, как то думается автору, в том, как раз и выражалась не только слепая ярость, но и самая конкретная, совершенно так искренняя целеустремленность всей его высокой и светлой души.
Именно Швондер вручил в руки Шарикова маузер, как и безмерно окрыляющие всякую серенькую личность великие полномочия.
Не заручившись помощью услужливого управдома, Шариков, если чего и сумел бы сколь расторопно же привести в исполнение, так это довольно-то быстро (пинком под зад) сходу как есть разом вот занять вполне для него приемлемую ИМЕННО ЖЕ свою социальную нишу.
Однако ему подставили лесенку, а потому он и смог перепрыгнув через несколько социальных ступенек выбиться в довольно серьезное городское начальство.
Причем тот, кто его продвинул, никак не сделал это для своих или чтобы прищучить чужих, а просто есть типы людей, которые могут, как следует развернуться только когда наверху самое откровенное дерьмо день за днем заседает и правит бал…
Ну, а, следовательно, тот революционно самоуправствующий управдом Швондер, безусловно, олицетворяет собой крайне вот низменную натуру, во всем-то своем подходе к жизни неизменно опиравшуюся на безапелляционно властные авторитеты тупоголового (а в том числе и от чрезмерного хитроумия) дьявольски кровавого большевизма.
Причем без своих весьма рьяных учителей, Швондер - всего-то лишь чистый лист бумаги, весь буквально вкривь и вкось «исчерканный грязными чернилами» имперского шовинизма.
И подобное отношение никак не было «привилегией одних евреев», но в той или иной степени относилось и ко всем тем прочим, чужим инородцам.
Достаточно припомнить мытарства Тараса Шевченко в его уральской ссылке.
Великого украинского поэта всячески уж постарались совсем этак извести как творческую личность, причем исключительно из-за того, что он и впрямь ведь ненароком осмелился развивать довольно независимую украинскую национальную идею.
Причем вовсе тут не имело ровным счетом ни малейшего значения, пытался ли он противопоставить ее русской национальной идее или он о том никак так не помышлял.
Сам по себе подобный факт был наитягчайшим преступлением в глазах царских чиновников, которые во всем том национальном вопросе были именно что самыми уж еще завзятыми и заклятыми шовинистами.
«Бей чужих, чтобы свои боялись» - было их основным
