Spoudogeloion. История Европы в романах

что пустая трата денег греховна?
– Да, и еще добавил, что деньги лучше вкладывать в развитие наших мануфактур, производящих необходимые товары, а также хорошим вложением денег является размещение их в наших банковских конторах.
– Правильно. А сейчас давайте еще раз посмотрим планы и смету по строительству Евангелической школы.
– Одну минуту, герр Гийом. Я скажу секретарю, чтобы он принес все необходимые бумаги…
– Чудесный вечер сегодня! – бургомистр остановился в дверях Городского Совета, щурясь на золотое закатное солнце. – Помнишь, Клаус, как мы ездили когда-то с девицами к озеру? Тогда тоже был теплый, солнечный май, но вода была очень холодная, а мы все равно купались, и девицы последовали нашему примеру. А после мы сидели, закутавшись в плащи, – ты со своей девушкой, а я со своей, – пили вино, болтали бог знает о чем и хохотали до упаду. Господь милосердный, неужели с тех пор прошло уже больше тридцати лет?
– Еще мы с теми девицами занимались любовью, Франц.
– В самом деле? – бургомистр закашлялся и огляделся по сторонам. – Что же, когда весна и молодость соединяются, рождается любовь.
– А когда соединяются весна и старость, то рождаются одни лишь воспоминания. Эх, калека-старость, сколько ты не проси подаяния от жизни, – не получишь! Твой удел питаться отбросами, кряхтеть от боли и жадно ловить затертый медный грош, который тебе, может быть, бросит судьба из жалости.
– О, Клаус, опять ты со своей мрачной философией! – сморщился бургомистр.
– С правдой, Франц, а она всегда мрачная. Где ты видел смеющуюся правду?
– Ладно, герр привратник, я пойду, а то разговаривать с вами – одно удовольствие… Вот вы ворчите на всех и на вся, а между тем, Совет форменную одежду пошил для вас совершенно бесплатно и жалование вам прибавил; если бы вы не злоупотребляли вином, могли бы откладывать деньги на черный день.
– Покорно благодарю, герр бургомистр, – привратник поклонился до земли. – Премного довольны вашими щедротами.
– А ты не издевайся, Клаус. Ты сам выбрал свое место в жизни: стоя на дверях, ни богатства, ни славы не добьешься.
– Не нужны мне ни богатство, ни слава. Я лучше буду привратником, как апостол Петр.
– Ну, сравнил! За подобное кощунство тебя Духовная Коллегия быстро к ответу притянет. Да и Петр, прежде чем встать к райским вратам, многое сделал в жизни: апостолом Спасителя стал, слово его проповедовал и мученическую смерть за Христа принял.
– Преподобный герр Гийом даже вас выучил проповеди читать.
– Он, кстати, женился, – ты слышал? И так быстро, в один час, – бургомистр хихикнул.
– Слышал. Видно, невмоготу стало терпеть.
– Тише, Клаус! Я не раз тебе говорил: я многое прощаю тебе по старой дружбе, но не переходи допустимые границы, если не хочешь потерять свою работу.
– Простите, герр бургомистр, – привратник сделал донельзя виноватое лицо.
– И опять от тебя пахнет, как из винного погреба. Учтите, герр привратник, наше терпение не безгранично.
– Знаю, герр бургомистр. Ценю ваши заботы и обещаю исправиться. Пить собирался бросить еще на Пасху, но причастившись вином, не могу остановиться до сего дня.
– Доброй ночи, герр привратник, – отвернулся от него бургомистр.
– До свиданья, герр бургомистр. Эй, там, подавайте повозку герра бургомистра! Герр бургомистр желает ехать домой… А ты куда?! – прикрикнул он на пегую собаку, выскочившую из дверей и залаявшую на карету. – Сколько раз тебе говорить, что этого нельзя делать? Учти, наше терпение небезгранично…

Часть 7. Труды и дни

Готлиб

Накануне Рождества у Готлиба выдались безумные дни. Казалось, у каждого жителя города вдруг нашлось неотложное дело к председателю Совета. Десятки людей приходили к нему, и часто бывало, что последнего посетителя он принимал уже ночью. Таким образом, доступность Готлиба для горожан стала тяжелым испытанием для него самого, но он стойко переносил это испытание.
Люди приходили в Совет с жалобами на соседей, с просьбами о денежном вспомоществовании; они приносили предложения по коренному исправлению городских порядков, прожекты постройки новых удивительных зданий, трактаты с углубленным и неповторимым исследованием религиозно-политических проблем; требовали наказать мусорщика с Кузнецкой улицы за то, что он плохо относится к своим обязанностям (в частности, два дня не обращал внимания на дохлую кошку, валявшуюся около дома Мариетты); сообщали о ведовстве и чернокнижной магии (особенное подозрение вызывали цыгане, приехавшие на рождественскую ярмарку); грозились побить угольщиков, если те снова поднимут цены на свой товар; приходили с чистосердечными стремлениями выразить благодарность за работу Совета или высказывали свои замечания по его работе в уходящем году, – и многое, многое, многое другое.
Помимо приема посетителей надо было еще заниматься текущими проблемами городской жизни, поэтому перед сном у Готлиба не хватало сил даже на то чтобы прочитать до конца «Отче наш» – он засыпал на словах «и прости нам долги наши».
…В ночь перед праздником метель, бушевавшая два дня подряд, стихла, небо прояснилось, на нем заблистали яркие звезды. В эту ночь, святую ночь, бесилась нечистая сила в преддверии своего неизбежного конца. По народному поверью, легион чертей выходил сегодня на землю с наступлением темноты, чтобы смущать христианские души, а потом, с первыми лучами солнца, кануть в преисподнюю.
Готлиб передернул плечами и остановился. Он посмотрел на небо и огляделся по сторонам. В небе не было видно никакой нечисти, на светлой от снега улице – тоже. Но за черными окнами домов могло скрываться все что угодно. Как знать, может быть, вон в том доме живет ведьма, а в том – человек, продавший душу дьяволу. Однажды, во время обучения в университете Готлиб был свидетелем злобы сатаны. Князь Тьмы искушал студентов богословского факультета довольно часто, преимущественно вином и женщинами. Некоторые из будущих богословов не могли устоять и поддавались, но Готлиб держался крепко, – и тогда сатана решил испугать его. Ночами в маленькой темной комнатушке Готлиба стал сгущаться воздух, и в этой тяжелой густоте угадывалось присутствие чего-то невыразимо страшного.
Готлиб творил молитву, очищал комнату огнем церковной свечи, даже (стыдно сказать!) кропил святой водой и развешивал на стенах кусочки реликвий. Помогало мало – дьявол продолжал свирепствовать. В одну из осенних ночей он едва не напугал непокорного студента до смерти: вначале мучил его жуткими кошмарами во сне, а когда Готлиб проснулся в холодном поту, то сатана с диким грохотом обрушил на пол книжный шкаф.
Дрожащими пальцами, чувствуя присутствие нечто ужасного, затаившегося в комнате, Готлиб высек из огнива искру, запалил трут и зажег свечу. Едва она загорелась, как Готлиб увидел, как это нечто скользнуло в угол и испарилось. Тем не менее, следы нечистой силы были налицо: посреди комнаты валялся опрокинутый шкаф, книги рассыпались по полу, но самое странное, что ваза, стоявшая на шкафу, не упала, а непостижимым образом плавно опустилась на стол, как будто была там все время. Эта не разбившаяся ваза являлась знаком того, что здесь покуражился дьявол; наутро в комнату Готлиба приходили многие студенты, профессора и священники, и все были единогласны: без сатаны здесь не обошлось…
«А что же удивительного в том, что нечистая сила искушает и мучает христиан, и устраивает свои гнусные проделки? Чем еще и заниматься ей до Страшного Суда, когда исчезнет она из мира на веки вечные?» – писал в своих трудах Афанасий еще десять столетий назад. Ведь и сам он познал проделки дьявола, который являлся к нему в разных обличиях, а особенно досаждал в виде блудницы – искусительной, срамной и озорной. Летала она по моей келье, расказывал Афанасий, и сокрушала мою утварь, и разбрасывала вещи и книги (вот, тоже книги, не любит книги сатанинское отродье!). Кидал в нее отшельник камнями, но не попал, – увертлива, нечистая сила!..
Готлиб всем телом вздрогнул от громкого собачьего лая, внезапно раздавшегося в переулке. «Ночная стража, ночная стража… Спите спокойно… Ночная стража…» – раздался монотонный голос одного из караульных, и вслед – жалобный визг собаки,  которую, видимо, ударили.
Готлиб плотнее запахнул плащ и направился к своему дому…
 Утром Готлиб проснулся от нежного и щекотного прикосновения к своему виску губ Аннеты.
– Ты встанешь поздравить детей? – прошептала она.
– Да, конечно, – Готлиб поднялся и стал одеваться.
Аннета, уже одетая, налила ему чистой воды в тазик для умывания и положила рядом полотенце.
– Спускайся вниз, я там все приготовила. А я подниму детей, и приду с ними, – сказала она.
– Угу, – пробурчал Готлиб, с наслаждением плескаясь в ледяной воде.
Аннета ушла. Готлиб вытер лицо и шею грубым полотенцем, отчего кровь сразу прилила к коже, и, чувствуя прилив сил и бодрости, кубарем, как мальчишка, скатился вниз по лестнице.
Дом Аннеты состоял из трех комнат: две крошечные мансардные были наверху, а внизу – одна большая, с очагом, служившая и гостиной, и кухней, и гардеробной, поскольку в верхних комнатах ничего, кроме кроватей, не вмещалось.
В одной из верхних комнат спали дети, в другой – Готлиб с Аннеттой. Утром, проснувшись, Лизетта стучала по перегородке кулачком, чтобы проверить, встали папа с мамой, или нет (Готлиба она уже давно называла и считала своим папой). Аннета поднималась очень рано, а Готлиб, если он еще лежал в постели, стучал в ответ, а потом начинал скрести по стене и глухим голосом, с завыванием, говорил: «Я – злой, ужасный Маргадон. Я пришел забрать Лизетту. Отдайте мне ее!». Лиззетта вскрикивала и затихала, а Готлиб снова, с такими же словами, скреб ногтями по прегородке.
Заканчивалось все тем, что Лизетта со смехом и визгом прибегала к нему в комнату, залезала под одеяло, крепко обнимала его своими маленькими ручонками, и он слышал, как бьется ее сердечко. «Ты ведь не Маргадон, ты – папа?», – спрашивала она. «Да, я папа. Не бойся, мы же играем», – успокаивал ее Готлиб. «А Маргадон, он какой?» – расспрашивала Лизетта, которой было и жутко, и интересно. «Ну, он большой, косматый…». «А зубы у него есть?». «Есть». «А когти?». «Есть». «А что он кушает?». «Маленьких девочек», – со смехом отвечал Готлиб, целуя ее.
Она задумывалась. «А я дам ему кашки, и он не будет девочек кушать. Он, наверно, просто голодный. А еще я его поглажу, и он станет добрым. Да?» «Да, моя птичка!» – Готлиб подхватывал Лизетту, и они вместе, очень довольные друг другом, шли будить братьев девочки, Франсуа и Жана, продолжавших спать…
Сейчас, пока Аннета поднимала детей, Готлиб достал припрятанный им подарок для жены, засунул его в заранее припасенный чулок и положил к очагу, – туда, где лежали четыре других чулка около вылепленных из глины, раскрашенных и одетых в разноцветные тряпочки фигурок Девы Марии с младенцем на руках, Иосифа и ангелов с двенадцатью апостолами, пришедших поздравить Святое Семейство (а почему бы им не придти и не поздравить Богоматерь?). Все фигурки были изготовлены Жаном, Франсуа и Лизеттой; Готлиб вначале хотел запретить это подобие идолопоклонничества, но не смог лишить детей невинной радости.
Вот наверху скрипнула дверь, вот по