Spoudogeloion. История Европы в романах

повторить то, что уже говорил тебе: будь я предназначен для земной жизни, я не мог бы желать для себя лучшей спутницы, чем ты.
– А в другой жизни? В той, что за гробом? – почти выкрикнула она.
– Может быть, – сказал он. – Нам не дано знать.
– Мы будем вместе, – с отчаянной убеждённостью проговорила Кларисса. – Мы будем счастливы – там, у Господа.
– Может быть, – вновь сказал он. – Прощай же, мне пора идти.
– До свидания, – возразила она. – Мы встретимся в иной жизни, я это чувствую.
Франческо пошёл по дороге, ведущей к горному перевалу. Кларисса долго, пока он не скрылся из виду, смотрела ему вслед.

Эпилог

Кончина Франческо вызвала глубокую скорбь братии. Собравшись вокруг его останков, они оплакивали его, как сироты. Тем не менее, им было чем утешиться: тело Франческо стало таким прекрасным, оно сияло такой великой чистотой, что видом своим доставляло утешение. Все его члены, поначалу окоченелые, стали мягкими и обрели гибкость, свойственную телу младенца.
Когда в Ассизи узнали о кончине Франческо, там зазвонили колокола; известие о его смерти, переходя из уст в уста, мгновенно разнеслось по окрестностям. Жители Ассизи хлынули к Кривой речке поклониться его телу. Приоры города даже выслали отряд солдат, чтобы оградить останки Франческо от чрезмерных проявлений благочестия.
В огромной толпе, собравшейся здесь, рассказывали о том, как Франческо провёл последние месяцы жизни. Покинув братию, он вначале ушёл на высокую гору, где жил в пещере в полном одиночестве. Господь даровал ему последние испытания, дабы Франческо смог совершенно очиститься от грехов и предстать перед Отцом Небесным с ничем не запятнанной душою. Болезнь глаз ужасно мучила Франческо, так что он должен был прервать своё уединение и обратиться к лекарю.
Лекарь сказал, что болезнь опасна и надо прибегнуть к крайней мере – мучительной операции, которая состояла в лицевом прижигании, согласно последним достижениям хирургии.  Тот, кто испытал на себе нож хирурга, знает, что это за пытка, но Франческо без колебаний согласился на неё как на новое доказательство любви к Христу. Хирург долго водил раскалённым железом по щеке, ища вену. Раздавалось шипение, едкий дым наполнял комнату, но Франческо терпел всё это с улыбкой.
После операции братья всматривались в лицо больного, надеясь, что здоровье его поправится и совершится чудо, которого все так желали. Однако скоро надежды угасли, как угасает луч, случайно прорвавшийся через завесу туч. Человеческими средствами не одолеть болезнь от Бога. Кто насылает болезнь, тот ей и хозяин, захочет – возьмёт обратно, захочет – оставит, лучше уж положиться на Божью волю.
Франческо явно слабел, началось кровотечение, однако, несмотря на телесную муку, он пел. Братья, служившие ему, были изумлены – не покажется ли радость Франческо чрезмерной и неуместной? Не сочтут ли её дерзкой перед лицом строгой смерти? Но Франческо отвечал им: «Позвольте мне, братья, радоваться в Господе и восхвалять его в моих недугах».
Дням его жизни приходил конец, встреча с избавительницей смертью была недалеко, однако истинный рыцарь не может умереть, как лавочник, в четырех стенах дома. Его душе нужен простор, там она возвратится к Богу. Франческо попросил доставить его в пещеру в горах, где в тишине он мог бы напоследок послушать пение птиц и шум листвы. В этой горной пещере Франческо ждала блаженная кончина. До последних минут возле него находилась его братия, а также Кларисса и бедные затворницы обители святого Дамиана, горько его оплакивающие. Это плач тронул бы и камни – это был плач дев о человеке, за которым они пошли в совершенной преданности ему, привлечённые его примером и силой воздействия. Франческо послал им благословение и краткое увещание – хранить верность бедности.
Потом мысли его улетели далеко. Он вспомнил Рим и некую женщину, благочестиво давшую ему приют в своём доме. Франческо просил написать ей благодарственное письмо, но у него не хватило сил на последний рыцарский жест, – слишком ослабла плоть...
Пробил последний час на Божиих часах. Была пятница, но Франческо утратил представление о времени: ему казалось, что ещё четверг, и он просил прочитать ему то место из Евангелия, где говорится о Страстях Христовых, потом благословил хлеб и раздал его присутствующим в память Тайной вечери.
В субботу смерть, наконец, явилась за ним. Солнце заходило, пылал закат, яркой серебряной лентой вилась внизу река. Шумела листва, миром дышала вся равнина, пребывавшая в трепетном ожидании.
Франческо запел 141-й Псалом: «Господи! к Тебе взываю; поспеши ко мне, внемли голосу моления моего, когда взываю к Тебе». В этот миг он снова ощутил в себе борения, которые, как он надеялся, давно утихли в нем. Страх напал на него, он почувствовал отвращение к смерти. Умирание бренной плоти, которого он так желал в прошлом, сам же её умерщвляя, сейчас предстало ему как нечто ужасное и сотрясающее. Лукавый прилагал все силы, чтобы вызвать в Франческо отчаяние, чтобы представить ему, как бесполезные, все перенесённые страдания, всё содеянное добро, все заслуги перед Господом и частые, ощутимые встречи с Богом; всю свою злобную волю лукавый употреблял на то, чтобы сломить сопротивление Франческо.
Франческо в скорби стенал: ««Я воззвал к Тебе, Господи, я сказал: Ты прибежище мое и часть моя на земле живых. Избавь меня от гонителей моих, ибо они сильнее меня». После этих слов искушение, внезапно напавшее, так же внезапно исчезло. Смерть предстала Франческо как избавительница, едва лишь он увидел, что перед ним тот же путь, которым прошёл Христос, вознёсшийся к славе Отца. И тогда мир сошёл в душу Франческо, он почувствовал, что возносится в высшие пределы, куда не достигает земная суета. Ему казалось, что он идёт по цветущей тропе к свету, сияющему все ярче…
Сердце его перестало биться – и внезапно в сумерках послышались движения многих крыльев: это жаворонки слетелись к пещере Франческо и запели свою песню. В тот же миг в чистой синеве неба зажглись первые звезды.
***
На следующее утро тело Франческо перенесли в Ассизи. В церкви святого Руфина отслужили панихиду, тело уложили в углубление в массивном камне, поверху плотно привинтили узкую решетку, – после чего опустили под алтарь.
Около Кривой речки скоро возник большой монастырь, который сделался центром ордена нищенствующих братьев. По всем провинциям Италии и в других странах и даже у сарацинов возникли общины ордена. В самом непродолжительном времени он сделался столь влиятельным, что с ним считались епископы и кардиналы, графы, герцоги, короли и даже сам император.
Новый папа, им стал кардинал Ринальдо, утвердил орденский устав, согласно которому братья могли избрать генерального министра для принятия решений по текущим делам. В уставе особо подчёркивалось, что генеральный министр обещает послушание и почтение папе, который является руководителем, покровителем и наставником этого братства; прочие же братья обязаны подчиняться генеральному министру.
Первым генеральным министром ордена нищенствующих братьев был избран Паоло, способствовавший столь славному возвышению этого ордена. Помимо всего прочего, Паоло написал воспоминания, легшие в основу жития Франческо.
Сабатино занимался материальным обеспечением ордена, братья в шутку называли его отцом-казначеем.
Филиппо ушёл из общины, утверждая, что Франческо учил жить по-другому. Филиппо ничего не написал и ничем не прославился, его след затерялся во времени.  


Савонарола или проповедь против богатства

За городской заставой в сторону от большой дороги уходил едва приметный просёлок, заросший жёсткой травой и полынью. Он шёл через заброшенное кладбище, мимо развалин старинного монастыря к глухому лесу, – и там терялся среди колючих кустов шиповника и валяющихся на земле полусгнивших дубовых стволов. Дальше только тот, кто знал путь, мог пробраться на поляну, на которой стояла сложенная из толстых жердей, покрытая дёрном и валежником хижина. В ней собирались нищие, бродяги и прочие вольные люди, они здесь сбывали добычу, пили и гуляли; нередко  между ними случались драки и поножовщина, бывали и убитые, – их зарывали в лесу.
В хижине постоянно жил лишь один человек, – верзила по имени Марио, чьё лицо было выжжено палачом, а правая рука отрублена. Он был здесь и сторожем, и кашеваром, и вышибалой; его авторитет подкреплялся невероятной силой – левой рукой Марио управлялся не хуже, чем когда-то правой, так что имеющие обе руки не могли с ним справиться. Вольные люди отдавали ему часть добычи, зная, что всегда найдут в хижине кров и стол, а в случае опасности Марио укажет такое убежище, где беглецов сам чёрт не сыщет…
– Эй, Марио! Откуда ты узнал, что мы придём сегодня? – войдя в хижину, крикнул рыжий Пьетро. – Запах мяса разносится по всему лесу, мы чуть не захлебнулись слюной, пока шли сюда. О, да у тебя и вино приготовлено! Ну, ответь, как ты узнал, что мы придём?
– Тоже мне, загадка, – проворчал Марио. – Нынче базарный день, торговлю начинают с восхода, – стало быть, к полудню вы уже обчистили простаков и стащили то, что плохо лежало. Значит, к обеду надо вас ждать; кроме твоих ребят ведь никто не работает на базаре.
– Пусть попробуют сунуться, – с угрозой сказал Пьетро, – костей не соберут.
– Это ваши дела, – возразил Марио, – меня они не касаются… Что ты мне принёс?
– Держи, – Пьетро протянул ему холщёвый мешочек.
Положив мешочек на стол, Марио зубами развязал его и достал янтарные чётки с серебряным крестиком на узелке.
– Я взял их у немецкого монаха, – сообщил Пьетро. – Святой отец так увлечённо спорил о чём-то с нашим монахом на своей проклятой латыни, что не заметил, как чётки оказались у меня. Я дал ему урок смирения: если бы он умерил свою гордыню и не вступил в спор, то не лишился бы своего сокровища.
– Мне плевать, откуда ты взял чётки, но вот куда я их дену, – об этом ты подумал? – недовольно проговорил Марио. – Они такие заметные, что трудно будет их продать. Разве что сделать из них бусы?
– Не боишься божьего гнева? – расхохотался Пьетро. — Осквернить священную вещь?
– Нечего зубы скалить, – с вашими дарами одни проблемы, – сказал Марио. – Лучше бы вы приносили звонкую монету.
– Эти чётки дорого стоят, – заспорил Пьетро.
– Они стоили бы дорого, будь они куплены, – Марио бросил чётки обратно в мешок.
– В следующий раз я принесу тебе деньги, клянусь преисподней, – заторопился Пьетро. — А сейчас дай нам поесть и выпить: мы голодны, как собаки, и валимся с ног от усталости.
– Я когда-нибудь отказывал вам? – Марио засунул мешочек с чётками под крышу. – Зови своих ребят.
Пьетро вышел из хижины и свистнул. Через несколько минут вся шайка сидела за столом.
***  
В разгар пирушки, под громкий смех и непристойные возгласы весёлой компании кто-то завозился в куче тряпья, валявшейся в углу. Нечёсаный оборванный, грязный старик поднялся оттуда и, потирая глаза, уставился на сидевших за столом.
– Это что за чучело? – с удивлением спросил Пьетро. — Из какой он шайки? Я его никогда раньше не видел.
– Никудышный человек, – презрительно проговорил Марио. – Он не из шайки, сам по себе. Одинокий бродяга, ничего не