Spoudogeloion. История Европы в романах

свершают именем твоим! Вот отчего теснят нас иноверцы, сотрясают еретики, прельщают бесовствующие! Так нам и надо, забывшим заповеди твои, Господи Иисусе! Скоро, скоро закончится долготерпение Отца Твоего и воздастся каждому по заслугам!
Бенвенуто распростерся перед большим распятием, висевшим на стене, и пылко произнес:
– Господи, люблю тебя и всей душой своей предаюсь тебе! Я всегда буду верным сыном церкви твоей, и сгнить мне заживо от проказы, а на том свете гореть в адском пламени, если отступлю от веры и впаду в какую-нибудь поганую ересь! Грешен я, Господи, - моя вина, моя вина! – знаю, что грешу, а не могу удержаться! Прости меня, Господи за слабость мою! Моя вина, моя вина, моя вина!
– Господь услышит тебя, Бенвенуто, - ласково сказал аббат. – Искреннее раскаяние дороже ему, чем мнимая непогрешимость. Я знаю, что ты верный сын церкви; знаю, что зло не живет в твоем сердце, и никогда ты не станешь служить злу, - за то тебя и люблю. Встань, я благословлю тебя.
– Падре, чем я отблагодарю вас за участие?! – со слезами на глазах воскликнул Бенвенуто.
– Ты уже меня отблагодарил, - ответил аббат, тоже вытирая слезы.
Бенвенуто поцеловал ему руку, а после, еще раз взглянув на распятие, сказал:
– Но откуда у вас такое страшилище? На редкость безобразная работа! Вы посмотрите: ноги у Христа короткие и кривые, зато руки такие длинные, что не будь они прибиты к кресту, свисали бы ниже колен. Тело тщедушное, слабое, грудь больного чахоткой в последней стадии, но бедра широкие, как у женщины, родившей десятерых детей. А лицо? Разве это лицо бога? В нем нет не только божественного совершенства и красоты, но и обычной людской приятности оно начисто лишено. Нос скосился набок, одна щека выше другой, глаза выпучены, будто от сильной потуги, а губы почему-то сжаты в трубочку, от чего кажется, что Христос вот-вот засвистит. Падре, откуда у вас этот урод?
– Право, не знаю, сын мой, - смутился аббат Джеронимо. – Это распятие всегда тут висело и мне как-то не бросались в глаза те недостатки, которые ты заметил, хотя я молюсь перед ним несколько раз в день.
– Ну, что вы, отец мой! Нельзя молиться такому уродливому Христу. Клянусь, я изготовлю для вас самое прекрасное распятие на свете, пусть оно станет моим скромным даром вашему монастырю! – Бенвенуто сделал широкий дарственный жест рукой, как бы вручая аббату Джеронимо свою еще не существующую работу.
– Спаси тебя бог, Бенвенуто, за твою щедрость! – аббат снова всхлипнул и перекрестил его.
– В ворота постучался какой-то мирянин. Он спрашивает вас, отец, - сказал монашек, вошедший в келью к Джеронимо.
– Приведи его ко мне, брат Джан Доменико Себастиано Пьетро Джисмонда Луиджи Аугустино, - кротко и просто ответил аббат, а потом прибавил, обращаясь к Бенвенуто: – Иди во внутренний дворик и укройся там в беседке. Кто бы ни был этот человек, если он пришел за тобой, он тебя не получит.
***
Внутренний двор монастыря был тенистым и прохладным. Вдоль узких, ровных, чисто выметенных дорожек росли невысокие широколиственные деревья, названий которых Бенвенуто не знал. Между ними сидели причудливо постриженные кустарники с необыкновенными пятнистыми листьями, а на крохотных лужайках были разбиты живописные клумбы с цветами. По гранитным валунам, лежащим здесь же, струилась вода; ручьи пронизывали сад и стекали в небольшой бассейн. Около этого бассейна и стояла мраморная беседка, в которой укрылся Бенвенуто.
Ждал он недолго, но успел задремать, устав от треволнений сегодняшнего дня. Пробудился Бенвенуто от того, что кто-то коснулся его плеча. Не понимая спросонья, где он находится, Бенвенуто выхватил из-за пояса свой маленький нож.
– Осторожнее, сынок! Убьешь родного отца, - услышал он знакомый голос.
– Как ты меня нашел, отец? – удивился Бенвенуто, еще не понимая до конца, сон это или явь.
– Где ты еще мог укрыться как не здесь, не опасаясь подвергнуть приютившего тебя наказанию за твое укрывательство? – Джованни низко склонил голову перед стоявшим рядом с ним аббатом Джеронимо.
Тот осенил его крестом и сказал:
– Я говорил Бенвенуто, что он может быть спокоен за свою безопасность, оставаясь в стенах монастыря.
– Вы святой человек, отец Джеронимо, - Джованни поцеловал руку аббата.
– Никто не свят, кроме Бога, - возразил Джеронимо.
– Что в городе, отец? Меня ищут? – нетерпеливо произнес Бенвенуто.
– Какой сегодня жаркий день выдался, - Джованни нагнулся над бассейном и плеснул себе воды на лицо. – Я спал после обеда, мне снились кошмары. Вдруг влетает ко мне Франческо и кричит, что Бенвенуто зарезал сначала трех братьев-ювелиров, а затем истребил всю их родню числом не менее пятидесяти человек. Я решил, было, что это продолжение кошмаров, перекрестился, перевернулся на другой бок и вновь попытался уснуть. Но твой сумасшедший друг стал отчаянно трясти меня, продолжая орать мне на ухо, что тебя надо срочно спасать, - тут уж волей-неволей пришлось проснуться. Прежде всего, я пошел к прислужникам Городского Суда и вызнал у них подробности твоего дела; прислужники эти всегда в курсе всех дел, разбирающихся в Суде, и понимают их лучше, чем господа судьи. Выяснив, что, благодарение Господу, ты никого не убил и сам не пострадал, я немного успокоился и пошел в зал заседаний, где как раз собралась судейская коллегия, дабы вторично разобрать твои проступки. Я пал перед судьями на колени и принялся умолять не выносить строгий приговор, почтительно указывая на то, что один человек, будь он хоть трижды одержимым, не может дважды за день напасть без всякой поддержки на целый легион своих врагов. Мне ответили, что может, если этот человек – Бенвенуто Челлини. Судьи так разозлись на тебя, сынок, что немедленно приняли постановление о твоем изгнании из города! Особо было сказано, что самая тяжкая кара грозит каждому, кто не донесет о том, где ты скрываешься, или даст тебе убежище…
Джованни многозначительно взглянул на аббата Джеронимо.
– Лишь Бог может покарать человека. Без воли Господа ничего не свершается в мире, - сказал аббат, нахмурившись. – Если я заслужил кару от Бога моего, то приму ее с благодарностью, радостно чувствуя, как его высшая воля, - самая мудрая, самая могучая, самая совершенная, - коснулась меня! Не страшно, когда Господь карает; страшно, когда он оставляет нас без своего внимания. Человек, оставленный Богом, обречен на лютые муки, ибо душа человеческая, божья частица, без Господа подобна листу, оторванному от ветки дерева. Падает тот лист с высоты и кружится, и ветром уносится, и долго может падать, а все же засохнет и погибнет!.. Не смотри на меня так, Джованни, не испытывай меня. Совесть, голос Божий, говорит мне, что я поступаю правильно, укрывая твоего сына. Так неужели решения людей, в гордыне своей взявшихся судить подобных себе, значат для меня больше гласа совести моей?
– Ах, святой отец! О, падре! - выпалили Джованни и Бенвенуто, и нагнулись одновременно, чтобы поцеловать руку Джеронимо.
– Бога благодарите за всё! – отдернул тот руку, не забыв, однако же, перекрестить их.
– Если бы судьи были столь же совестливы, как вы! – вздохнул Джованни, продолжая свой рассказ. – Но они отвергли мои мольбы о помиловании Бенвенуто. А заместитель председателя вскочил со своего места и сказал мне очень злобно: «Встань и убирайся отсюда! Завтра же твой сын будет с позором изгнан из нашего города и отправлен в ссылку в сопровождении стражи, вооруженной алебардами!». Эти слова задели меня за живое. Я поднялся и говорю всем им: «Вы сделаете только то, что повелит вам Господь, и ничего больше».
– А я тут перед тобой распинаюсь! – аббат даже хлопнул в ладоши от удовольствия. – Джованни, если тебе надоест мирская жизнь, милости просим в нашу обитель! В сердце своем ты уже пришел к Богу.
– «Без сомнения, Господу угодно то, что мы хотим сделать с твоим сыном», - заявил мне тогда заместитель главного судьи, - Джованни загнусавил и осклабился, изображая его.
– Что за нахал! – возмущенно воскликнул аббат Джеронимо, смутился и пробормотал: – Прости, Господи, мое прегрешение!
– А я ему в ответ: «Думаю, что вам неведома воля Божия»…
– Джованни! Да ты уже можешь сам стать настоятелем какой-нибудь обители и руководить братией! Дай я тебя обниму! – Джеронимо расцеловал Джованни.
– Ах, святой отец! – расчувствовался Джованни, оба они заплакали.
– Но я-то пока не собираюсь стать монахом, - проворчал Бенвенуто. – Мне-то что делать?
– Бежать из Флоренции, - немедленно откликнулся Джованни, хоть и продолжал всхлипывать.
– Бежать? Из нашего города?
– Да, бежать. Другого выхода нет.
– Твой отец прав, - кивнул аббат. – Ты можешь, конечно, жить в монастыре Святой Марии сколько хочешь, но с твоим характером ты вряд ли долго здесь выдержишь.
– А куда мне бежать?
– В Рим. Ты помнишь, что говорил мой старый друг Петруччио? Он звал тебя к папскому двору, обещая, что ты не останешься там без работы. Видно, пришло время, сынок, тебе отправиться туда, - Джованни с грустью поглядел на Бенвенуто.
– Да, но как я поеду с пустыми руками? Работы, которые я мог бы взять с собой и показать святейшему папе, не закончены, - к тому же, они находятся в новой мастерской, куда мне проникнуть теперь невозможно. У меня нет денег, нет даже оружия для защиты, кроме маленького ножа в поясе.
– Того ножа, которым ты надеялся отпугнуть всех своих завистников? – горько напомнил Джованни.
– И они испугались, отец! Как оказалось, зависть часто сопровождается трусостью.
– Это не удивительно, - вставил аббат. – Хорошее дополняется хорошим, а к плохому липнет плохое.
– Деньги я тебе принес, - Джованни вытащил из-за пазухи кошелек с монетами и отдал его сыну. – А оружие доставит Франческо; я зашел к нему, перед тем как придти сюда. Он обещал принести тебе шпагу и кольчугу.
– Но как мне выйти из города? – нерешительно спросил Бенвенуто.
– Откуда в тебе эта робость? Сегодня днем ты был смелее, - улыбнулся Джованни. – Просто ты не хочешь уезжать. Думаешь, мне хочется с тобой расставаться? Однако, такова наша судьба, - она велит тебе уехать, а мне приказывает отпустить тебя. Езжай, Бенвенуто.
– Бог дает нам возможность выбора пути, и выбор этот обычно труден, - сказал аббат. – Но тебе, Бенвенуто, Господь облегчил задачу: перед тобою только одна дорога. Ступай же по ней, отбросив сомнения!.. Ты спрашивал, как тебе выйти из города? Я дам тебе рясу, ты наденешь ее, накинешь на голову капюшон и пройдешь через городские ворота под видом монаха. Надеюсь, Бог простит нам этот невинный обман.
– Еще один мирянин стучится в наши двери, - подошел к аббату все тот же монашек. – Говорит, что его зовут Франческо. Он  с каким-то большим мешком.
– Впусти его, брат Джан Доменико Себастиано Пьетро Джисмонда Луиджи Аугустино!.. Ты, наверно, не прочь поболтать со своим другом наедине, Бенвенуто? Мы не станем вам мешать. Пойдем, Джованни, я попрошу братьев, работающих на кухне, покормить тебя. Ты, наверное, сегодня не ужинал? И тебе, Бенвенуто, принесут поесть и дадут провизии на дорогу. Позже мы придем проститься с тобой, - добрый аббат взял Джованни под руку, и они ушли из сада.
Вскоре после их ухода во внутреннем дворике появился Франческо.
– Бенвенуто, весь город восхищается твоими подвигами! – закричал он