Spoudogeloion. История Европы в романах

мужское начало больше проявляется в облике противоположного пола, чем в своем собственном, и мы дивимся тому, чего раньше не замечали!

Часть 4. О силе зависти. О том, как три бывают меньше одного, а один – больше двенадцати. О неподкупности и честности правосудия. О том, как была жестоко избита и погибла ни в чем не повинная куртка. Душеспасительные разговоры в монастыре. Рассуждения об искусстве на постоялом дворе. Теплое прощание с родным городом

– Зря, говорю тебе, зря ты открыл вторую мастерскую. Разве тебе этой мало? Я старею и скоро совсем не смогу работать, ты станешь полным хозяином здесь, - зачем тебе еще одна мастерская? – недовольно ворчал Джованни.
– У нас много заказов, надо будет нанять подмастерьев, а где их разместить? Нам обязательно нужна вторая мастерская, - возразил Бенвенуто. – Я не понимаю, чего ты беспокоишься? Наша корпорация дала разрешение.
– Только благодаря моим связям. Во Флоренции и без того избыток мастеров.
– Избыток ремесленников, хочешь ты сказать, а мастеров можно по пальцам перечесть.
– Вот-вот! Именно поэтому ремесленники готовы с потрохами съесть настоящего мастера: его искусство показывает их бездарность и отнимает у них заработок.
– Но оно дает им пример для подражания; сами-то они не способны создать ничего нового и талантливого.
– Это верно, но ремесленники предпочли бы, чтобы мастера жили подальше от них и не составляли им конкуренцию, а ты открыл мастерскую в самом центре города, рядом с банком, куда ходит много людей.
– О чьих интересах ты заботишься, отец, – о наших, или об интересах тех бездарей, что не могут толком изготовить даже простое серебряное блюдо?  
– Не болтай глупостей! Конечно, мне нет никакого дела до их интересов, но я боюсь их зависти и злобы. Зависть и злоба - сильнейшие человеческие чувства, и тот, кто одержим ими, способен на многое.
– Не волнуйся! Нашим врагам меня не одолеть, - Бенвенуто поправил маленький нож, вложенный в кожаный пояс, потом поцеловал отцу руку и вышел на улицу.
– Много ли ты навоюешь своим ножичком против завистников, число которых будет все умножаться и умножаться вместе с ростом твоей славы, - печально сказал Джованни, глядя вслед сыну.
***
Белоснежные стены домов, их красные черепичные крыши, золоченые шпили старых церквей и разноцветные ажурные купола новых; темно-зеленые верхушки кипарисов и салатово-желтые кроны акаций, бронзовые скульптуры на площадях и мраморные статуи на крышах дворцов – все колыхалось и плыло в синем горячем воздухе, наполненном нестерпимым огненным сиянием. Пусты были улицы, и в домах воцарилась тишина; лишь изредка из-за прикрытых решетчатых ставен доносилось всхлипывание и старческое кряхтение младенца, измученного жарой.
Бенвенуто спешил в свою новую мастерскую, чтобы укрыться там от зноя и поработать над эскизом двух больших напольных канделябров, заказанных ему епархией. Он задумал сделать один канделябр в виде Минервы, рассеивающей тьму невежества светом премудрости; другой - в виде Аполлона, озаряющего мрак варварства сиянием муз.
Минерва уже была готова в воображении Бенвенуто: она, обнаженная, должна была замереть в движении, собираясь сделать шаг правой ногой и подняв вверх правую же руку, в которой должен был разместиться подсвечник. Тело ее соразмерно; изящная голова, повернутая чуть влево, увенчана шлемом, кокетливо сдвинутым на затылок так, чтобы показать милые кудряшки волос на лбу и ушах (ведь женская натура присутствует и в богине). Левой рукой Минерва поддерживает у своего бедра покров, соскользнувший с ее тела. Что же касается лица богини, то Бенвенуто вначале собирался придать ему суровое и холодное выражение, но передумал. Личико ее должно иметь наивный полудетский вид: во-первых, наивность привлекательна; во-вторых, с философской точки зрения, мудрость всегда по-детски наивна и вопросительна.
Вроде бы с Минервой получалось неплохо, – оставалось поскорее зарисовать ее на бумаге, и можно было поразмыслить об Аполлоне…
Бенвенуто, всё ускоряя шаги, почти уже бежал по безлюдным переулкам, но добраться до мастерской ему так и не удалось. Он встретил Сальвадоро и Микеле, которые стояли под навесом в дверях своей лавки и сонно таращились на пустую улицу. Бенвенуто замедлил шаги: Сальвадоро и Микеле были его врагами. Они занимались ювелирным делом, но, хотя были старше Бенвенуто, так и не смогли прославиться, а с тех пор как Бенвенуто открыл мастерскую у них под носом, Сальвадоро и Микеле стали терпеть значительные убытки и поэтому ждали удобного случая, чтобы посчитаться с дерзким юнцом.
Завидев его, Сальвадоро и Микеле оживились.
– Гляди-ка, Бенвенуто идет, - сказал Сальвадоро.
– Торопится, – сказал Микеле.
– Ну, как же! Он у нас такой известный. Работы у него навалом, – сказал Сальвадоро.
– Открыл мастерскую у нас под боком, чтобы переманить к себе наших заказчиков, – сказал Микеле.
– За такие вещи проучить его не мешало бы, - сказал Сальвадоро.
– Имеем полное право, - сказал Микеле.
Бенвенуто встал напротив них и ответил:
– А кто вам мешает отбить у меня заказчиков таким же образом, каким я отбил их у вас?
– Ишь ты, он еще вздумал нас наставлять! – сказал Сальвадоро.
– Какой наставник нашелся! – сказал Микеле.
– Вас наставлять? Да сохрани меня господь от этого! – презрительно фыркнул Бенвенуто. – Если бы вы были почтенными людьми, - людьми, достойными уважения, - я бы мог смиренно посоветовать вам, как можно, по моему разумению, улучшить ваши работы. Однако поведение ваше свидетельствует о том, что вы люди низкие и недостойные, а потому не только наставлять вас нет у меня ни малейшей охоты, но и связываться с вами я вовсе не желаю. Если же вы вынудите меня защищаться и прибегнуть к силе, то после вините в этом лишь себя, но отнюдь не меня!
Пока Бенвенуто таким образом препирался со своими врагами, в переулке показался  Герардо, двоюродный брат Сальвадоро и Микеле. Он погонял осла, нагруженного кирпичами. Услышав перепалку, Герардо направил осла так, что тот прижал Бенвенуто к стене, а кирпичи посыпались юноше на ноги. Бенвенуто вскрикнул от боли, а Герардо нагло расхохотался, глядя на него. Тогда Бенвенуто мигом обернулся к нахалу и ударил его в висок. Герардо охнул, закатил глаза и упал, как мертвый.
– Вот как надо поступать с такими бесчестными негодяями, как вы! – закричал Бенвенуто, обращаясь к Сальвадоро и Микеле.
– Ах, ты, гаденыш! – завопил Сальвадоре, вытаскивая стилет.
– Убьем его! – заорал Микеле, вынимая кинжал.
Тут же на шум выскочили их домочадцы и подмастерья, готовые наброситься на Бенвенуто, как стая волков на оленя.
Бенвенуто разъярился:
– Как, все на одного?! Где же ваша честь, где ваша доблесть?! Ну, всё равно!
Он выхватил свой маленький нож и вскричал, бешено сверкая глазами:
– Кто первый?! Уложу на месте! А остальные пусть бегут за священником, ибо врач тут уже не понадобится!
И хотя Бенвенуто был один, а их было много; и хотя своим маленьким ножичком он вряд ли причинил бы кому-нибудь вред, - но никто из них даже не шелохнулся. Бенвенуто, выставив нож, попятился в переулок; медленно отступая, прошел его до половины, а потом развернулся и отправился восвояси.
Весь клан Сальвадоро и Микеле по-прежнему стоял у лавки, застыв в полной неподвижности. В это время осел, оставшийся без хозяина и растерявший кирпичи, начал вдруг истошно кричать, видимо, осознав свои потери, - и разбудил обитателей окрестных домов, мирно дремавших после обеда. Ставни стали открываться, в окнах появились заспанные физиономии:
– Господь милосердный, Пресвятая Дева, святые угодники! Что происходит? Что за крики? Да угомоните же этого проклятого осла! Что у нас сегодня творится?!
– Черт его знает, что у нас творится! – выдохнул Сальвадоро, очнувшись от столбняка.
– Дьявол ведает, что у нас происходит! – пробубнил Микеле, приходя в себя.
– Защиты! – хором выпалили они через секунду. – Защиты и справедливости! В суд!
– В суд! В суд! – подхватили их домочадцы.
***
Не успел Бенвенуто успокоиться, как его вызвали на судебное заседание. Когда он туда явился, то  предстал, к своему великому удивлению, перед коллегией из восьми человек, обычно собиравшейся для рассмотрения особо важных дел.
– Ну-с, любезнейший, - сказал ему председатель, - твои бесчинства давно будоражат весь город. Один раз ты уже привлекался к суду за избиение ни в чем не повинных людей, но, видно, того урока тебе было мало! Теперь ты совершил нечто невообразимое: напал на этих достойнейших граждан,  - председатель показал на Сальвадоро и Микеле, - прямо в их лавке. Причем, ты специально готовился к этому нападению, поскольку, как следует из свидетельских показаний (а свидетелей по делу много), ты был вооружен до зубов. В результате, ты чуть не до смерти убил двоюродного брата этих почтенных людей, который пытался, на свою беду, урезонить тебя добрым словом, - бедняга не смог даже притащиться на наше заседание! Ты совершил серьезное преступление, и ответишь за него по всей строгости закона. Есть ли у тебя какие-нибудь оправдания? Хотя, вряд ли они могут быть для такого вопиющего безобразия!
– Ваша честь… - начал говорить Бенвенуто, но заместитель председателя перебил его:
– Господин главный судья, обратите внимание, во что одет этот проходимец! Что за одежду он на себя напялил?  Какая-то немыслимая куртка со шнурками и капюшоном, а где головной убор?  Может быть, он снял его при входе в зал заседаний? Где твой головной убор, юноша? Нет его? Я так и знал! Господин главный судья, я считаю, что подсудимый своим внешним видом бросает вызов обычаям, принятым в нашем городе!
– Погодите, коллега! Что вы смешиваете всё в одну кучу? – недовольно проговорил третий судья,  Джулиано, для возлюбленной которого Бенвенуто делал как-то перстень и серьги, и от которого получил недавно еще один заказ. – Господин главный судья приказал подсудимому высказаться по существу дела. Мы слушаем тебя, юноша, но помни, что каждое твое слово будет взвешено на весах правосудия.
– Ваша честь, уважаемый суд, всё было совсем не так, как рассказали эти двое, –  Бенвенуто кивнул на Сальвадоро и Микеле. – На самом деле, я не собирался нападать на них. Я шел в свою новую мастерскую, которая находится недалеко от лавки и мастерской этих людей. Когда я проходил мимо, они стояли на улице, и я, клянусь Распятием, не задел их ни взглядом, ни словом, ни прикосновением! Они сами начали меня оскорблять, а после появился их брат Герардо, который специально толкнул на меня своего осла, нагруженного кирпичами, так что у меня отдавило ноги, а это наглец Герардо еще и насмехался надо мной.
– Врет он, ваша честь! – выкрикнул Сальвадоро.
– Всё это - ложь! – подал голос Микеле.
– Помолчите! – оборвал их Джулиано. – Вас мы уже выслушали!
– Но это он атаковал нас! – не унимался Сальвадоро.
– Напал внезапным образом! – присоединился к нему Микеле.
– Набросился! – добавил Сальвадоро.
– Накинулся! – вставил Микеле.
– Господин председатель! Потерпевшие проявляют неуважение к суду! – возмутился Джулиано.
– Соблюдайте тишину в зале, иначе я оштрафую вас! – грозно сказал председатель. – Итак, юноша, - продолжал он, обращаясь к Бенвенуто, - ты утверждаешь, что не