Spoudogeloion. История Европы в романах

новоиспеченных отцов? Ну, а я как же? Хоть я отец многих детей, как я полагаю, но меня-то кормить бесплатно никто не собирается. Впрочем, я не в обиде: плата за холостяцкий ужин гораздо меньше цены супружеского обеда.
***
Когда запыхавшийся Джованни вошел в дом, он увидел повивальную бабку, которая несла младенца, завернутого в белые пеленки.
– В первый раз вижу, чтобы ребенок так спешил появиться на свет, – сказала она, смеясь. – Мать еще не успела покричать, как следует, – глядим, а уж дите кричит вместе с ней! Держите подарочек, папаша, которого вы, поди, сегодня не ждали!
– То, что посылает нам Господь, всегда дорого! – произнес Джованни свою любимую фразу и осторожно развернул пеленки. – Бог мой, что это? – вскричал он с восторгом. – Да это мальчик?! Ну, точно, мальчик! Всё на месте… Возьмите моего сына, подержите его, а я воздам хвалу Господу!..  Господи! – Джованни молитвенно сложил руки перед распятием. – Благодарю тебя от всего сердца! Этот ребенок мне давно желанен, а ты не оставь его, Господи, в его жизни!
При этих словах младенец заерзал и издал что-то вроде восторженного возгласа.
Джованни прослезился от счастья.
– Смотрите, сколько в нем радости и силы! – воскликнул он. – Я буду не я, если моего сына не ждет великое будущее! Но чему удивляться? Вспомним, кем были наши предки: мы ведем свое происхождение от храбрейшего военачальника по имени Фьорино, служившего самому Юлию Цезарю. Цезарь настолько ценил доблесть и полководческие таланты Фьорино, что назначил его управлять одной из прекраснейших областей государства.
Другой наш предок по имени Лука тоже был славным воином. Будучи безбородым  юношей, он вступил в состязание с могучим рыцарем, поразившим множество своих  противников, – и убил его с такой отвагой, что привел в восхищение всех наблюдавших за их поединком. О, храбрость и удальство – это одни из главных наших качеств, и они, конечно, перейдут к моему сыну!
А дарования, а таланты, – разве их нет у нас? Только что мой старый приятель хвалил мои успехи в искусстве; ему виднее, я же скромно промолчу о них… Но мой отец – о нем я могу сказать без ложной скромности, потому что тысячи людей подтвердят мои слова, – мой отец был искуснейшим архитектором и живописцем, чья слава гремела далеко за пределами нашего города. Так неужели моего сына Бог не отметил талантом к искусству? Говорю вам, что он превзойдет своими творениями и меня, и моего отца, и многих известных мастеров!
Вот, каким будет мой сын! Дайте дорогу, люди, в мир пришел великий человек!


Глава I. В родном городе

Часть 1. Об удобстве и пользе сарая в саду. О том, как форма произведения оправдывается его предназначением. Положительное влияние ярости на исход уличной драки. О том, как хорошо при разбирательстве судебного дела иметь знакомого судью

Дом был двухэтажным: на втором этаже жили, на первом размещалась мастерская. Одни двери мастерской выходили на улицу, другие – в маленький садик, находящийся позади дома. Стена садика отгораживала его от тихого переулка, спускающегося к берегу реки, вниз по течению которой начинались загородные поля и огороды, а вверх – тянулись кварталы, примыкающие к центру города.
С тех пор, как умерла жена Джованни, а дочь вышла замуж, в доме жили только два человека: сам старый мастер и Бенвенуто – его сын. Он еще с отроческого возраста понял все преимущества расположения своего дома. По тихому переулку было удобно незаметно уходить и также незаметно возвращаться под отеческий кров; помимо этого, в углу садика стоял летний, построенный из толстых жердей сарай для садового инструмента, а в сарае была лежанка, на которой легко можно было разместиться вдвоем. Жизнь в этой части города шла неспешно и размеренно, совсем замирая в полуденный зной и с заходом солнца, – так что с весны по осень сарай представлял собой идеальное место для занятий любовью.
Дело было в полдень: Бенвенуто раздел дочку бочара, которую долго пришлось уламывать, прежде чем она согласилась пойти с ним в сарай. Труды не пропали напрасно, – дочка бочара в обнаженном виде оказалась красивее и стройнее, чем в одежде. Плечи, грудь, бедра, ягодицы, – всё было пропорциональных размеров; фигуру несколько портили ноги, которые были полнее, чем того требовала общая соразмерность тела, но это отклонение не нарушало общей гармонии. Конечно, Бенвенуто нравились все девушки, – просто потому, что они принадлежали к женскому полу, – но дочка бочара нравилась ему теперь больше других.
Он воздавал ей должное на протяжении двух или трех часов, и мог бы продолжать это приятное занятие до вечера, если бы дверь сарая не распахнулась, и в ней не появился отец Бенвенуто – Джованни.
– Ах ты, негодник, – сказал он, зевая и не обращая никакого внимания на взвизгнувшую девицу, - опять ты здесь закрылся! Я спустился в мастерскую, смотрю - тебя нет. Ну, думаю, надо идти к сараю; где же ему еще быть, этому шалопаю?
– Бенвенуто привел меня сюда, чтобы показать свои работы, - пояснила дочка бочара, поспешно одеваясь.
– Я так и понял, - кивнул Джованни. -  Хорошо, что тебя тянет к прекрасному, девочка, но, боюсь, что твой папаша может не оценить этого. Если он прознает о том, чем ты тут занималась, то, пожалуй, сам выступит в роли живописца и мастерски распишет ремнем твои ягодицы. Да и твоему будущему мужу вряд ли понравится, что его жена уже прошла курс обучения под руководством другого мужчины. Этого, однако, теперь не поправить, - то, что ты потеряла, не вернешь, - но, по крайней мере, постарайся сохранить свое доброе имя. Иди, девочка, и остерегайся дурной молвы, - она портит девушек больше, чем мужские ласки… Ну, сынок, - обратился он к Бенвенуто, - скажи мне, а когда ты будешь работать? Конечно, проводить время с девушками приятнее, чем трудиться, но это время тратится напрасно, - вот какое дело!
– Нет, отец, не напрасно! – горячо запротестовал юноша. – Ты сам знаешь, что занятия любовью освежают мозг и в нем рождаются десятки новых идей, а без любовной разрядки он сохнет, и в нем не появляется ни один росток мысли. К тому же, я не понимаю, как я могу изображать прекраснейших богинь, шаловливых нимф и томных наяд, не зная женского тела, не прикоснувшись к каждой его складке, не проведя пальцами по его изгибам, не ощутив всех его округлостей? И  как мне  передать выражение лица женщины, одержимой страстью, если я не видел женщину в страсти? Как мне творить без этого, ответь, отец?
– Кто спорит, любовь – это основа искусства, - сказал Джованни. – Но если любовь станет мешать твоему творчеству, то ты прогневишь Господа, который дал тебе талант не для того, чтобы ты разменял его на мелкие удовольствия.
– Любовь мешает творчеству?  - Бенвенуто загадочно посмотрел на отца. – Пойдем, я покажу тебе свою работу, что успел сделать за эту неделю, пока ты гостил у Липераты и нянчил моих племянников.
– Но я заходил в мастерскую после приезда, и не увидел там ни одного нового изделия, - удивился Джованни.
– Я специально спрятал от тебя, - засмеялся Бенвенуто. – Идем, отец, мне не терпится услышать твое мнение!
В мастерской он отбросил валявшиеся в углу старые тряпки и достал из-под них восковой ящичек.
– Это модель того серебряного ларца, который заказал нам синьор Грациано, - сказал Бенвенуто. – Размеры точь-в-точь такие, какие желательны заказчику, а отделка моя. Ну, как?
Джованни придирчиво рассматривал изделие сына. Слов нет, ларец был хорош: его углы были скрыты стройными колоннами, стенки украшены изящным растительным орнаментом из виноградных лоз, а на выпуклой крышке размещены четыре пары обнаженных сатиров и нимф.
– Фигуры, колонны и орнамент будут позолоченными, а окантовку крышки и короба я сделаю темно-синей, - пояснил Бенвенуто. – Таким же цветом, наверное, обозначу углы за колоннами, но точно еще не решил, - надо посмотреть, как это будет выглядеть на серебре. Ну, что скажешь, отец?  Нравится или нет?
– Не слишком ли это пикантно – нагие обнимающиеся сатиры и нимфы? Не отпугнет ли это заказчика? – с сомнением произнес Джованни.
– Нет, можешь не волноваться. Он сам просил, чтобы было, как он выразился, «поживее», - ухмыльнулся Бенвенуто. – Вспомни, ларец нужен синьору Грациано для того чтобы хранить в нем разные любовные безделушки и баночки с возбуждающими средствами; таким образом, фигуры на крышке призваны разгорячить воображение и придать дополнительные силы для амурных забав.
– Да, правда, – кивнул Джованни. – В данном случае форма оправдывается предназначением. Но ты уверен, что у тебя получится отливка фигур? Да и растительный орнамент, пожалуй, слишком сложно будет вырезать.
– Не сомневайся, отец. Когда я делал модель, то думал над каждой деталью, – я прикидывал, как  смогу изготовить всё это в металле. Я уверен, что у меня получится, – гордо сказал Бенвенуто.
– Ну, дай бог, дай бог, – пробормотал Джованни, расплываясь в довольной улыбке.
– Эй, Бенвенуто! Бенвенуто! – закричали на улице. – Бенвенуто! Ты дома?
– Да, я здесь! – завопил он в ответ. – Кому я понадобился?
– Беги скорее к воротам святого Галия! Там напали на твоего друга Франческо. Ему приходится туго: он один отбивается от нескольких человек. Беги скорее, Бенвенуто, если хочешь спасти его!
– Проклятье! У Франческо так много врагов, что ему не следует гулять без друзей! Извини, отец, я должен помочь ему! – прокричал Бенвенуто уже на бегу.
– Но возьми же с собой хоть какое-нибудь оружие! – воскликнул Джованни. – Эй, сынок! Слышишь, что говорю!.. Убежал… Боже, спаси его! У нас в городе столько убийц, бандитов и воров свободно ходят по улицам, что к нормальным людям давно пора охрану приставлять. Боже, спаси моего сына!
***
Когда Бенвенуто прибежал к воротам святого Галия, он увидел, что его товарищ падает на землю от сильного удара камнем по голове.
– Франческо, они убили тебя! – отчаянно возопил Бенвенуто. – Ну, подлые бандиты, я отомщу вам за него!
Подхватив шпагу Франческо, он с такой яростью набросился на убийц своего друга, не разбирая, сколько их – три, пять, десять или сто человек, - что они дрогнули перед таким неистовством.
– Дьявол! Это сам дьявол! – испуганно закричали убийцы и бросились врассыпную.
Бенвенуто побежал за ними, но они разделились на малые группы и скрылись в окрестных переулках. Тогда он перевел дух и вернулся к тому месту, где лежал Франческо. Упав перед ним на колени, Бенвенуто горько сказал:
– Мой бедный Франческо! Как рано ты оставил этот мир! Ты был лучшим среди нас, никто не мог превзойти тебя в искусстве фехтования; ты стал бы великим воином, если бы не погиб в уличной драке. О, мой бедный Франческо, не добыть тебе теперь бранной славы!
Франческо шевельнулся и слабо застонал.
– Ты жив?! – обрадовался Бенвенуто. – Вот хорошо! А я уже начал оплакивать тебя. Дай-ка я перевяжу тебе голову; просто чудо, что ты выжил после такого удара.
У ворот появилась рота городской стражи во главе с капитаном. Солдаты вели с собой несколько задержанных из числа тех, что напали на Франческо.
– Вот он! – сказал один из них, указывая на Бенвенуто. – Это он набросился на нас и искромсал до полусмерти. А мы порядка не нарушали…
– Что?! – возмутился Бенвенуто. – А кто же, спрашивается, едва не убил моего друга? Или