Spoudogeloion. История Европы в романах

вы, сидящие в трактире! Чего вы разорались, будто помешанные?  - закричал рослый солдат из проходившего по площади отряда наемников.
– А тебе какое дело? – ответил ему Франческо. – Иди своей дорогой, и нападай лишь на тех, на кого тебе укажут твои командиры, заводной болванчик!
– Болваны это вы, если не понимаете, что вам говорят! – парировал солдат.
– Послушай, герой, мы находимся не в церкви, не на мессе; мы сидим в трактире. Где же еще веселиться, как не здесь? – сказал ему Антонио.
– Слышишь? Они, оказываются, веселятся! – солдат толкнул локтем одного из своих товарищей. – В их городе это называется весельем, а я-то думал, глядя на эту сходку, что тут собрались тронутые умом!
– Они все тут тронутые, - проворчал его товарищ.
– Чего ты к нам пристал? Чем мы тебе помешали? – прокричал солдату Бенвенуто.
– Недоумки, молокососы, сопляки! – выругался солдат. – Разорались, как ослы, впрочем, вы и есть ослы; даже  не ослы, а мулы!
– Ах ты, безмозглый баран, вонючая собака, грязная свинья! – ответил ему Франческо. – Иди сюда, я отрежу твои большие уши!
Солдат остановился, сдвинул каску на затылок и, опершись на свою длинную шпагу, с самым наглым видом проговорил:
– Иди ты сюда, сучий сын! Я отправлю тебя к Аврааму.
Франческо вскочил и схватился за шпагу, но Бенвенуто загородил ему дорогу.
– Предоставь его мне! – сказал он. – Твоя голова еще не зажила. Пусть этот наглец уйдет с площади, я его проучу в безлюдном месте… Не отвечайте ему, – прибавил он, обращаясь к друзьям. – Я расправлюсь с ним сам.
– Ну что, смелости не хватает сразиться? – продолжал издеваться солдат. – Да и как с вами, сосунками, сражаться; высечь вас, как следует, - вот и всё!
– Твой отряд уже ушел, - сказал ему Антонио.
– А, хочешь меня поскорее спровадить?  Значит, нет желающих сразиться? Так я и думал; вы храбры лишь на словах. То-то же. В вашем дурацком городе все трусы, трусы и импотенты, поэтому ваши бабы предпочитают нас, настоящих мужчин, -  а уж мы-то их ублажим, можете не сомневаться! Прощайте, щенки, не смейте больше задирать свои сопливые носы, а то останетесь совсем без носов! – солдат презрительно оглядел собравшихся в трактире, смачно плюнул в их сторону и затем неспешно покинул площадь.
– Каков наглец! – сказал Антонио, усмехнувшись.
– Чему ты смеешься? – нахмурился Франческо.
– Да разве он не смешон в своей наглости?
– Мне все это не показалось смешным.
– Как бы там ни было, но последним посмеется не он, – Бенвенуто сбежал с балкона и помчался за солдатом.
– Будь осторожен, Бенвенуто, – сказал Антонио.
– Задай ему, как следует! – крикнул Франческо.
– Разберись с ним и возвращайся! Мы ждем тебя, Бенвенуто! Приди рассказать, что ты с ним сделал! Всыпь ему по первое число! – закричали остальные юноши.
Бенвенуто вошел в переулок. Здесь обычно прогуливались шлюхи, поджидавшие клиентов, и солдат успел уже завязать знакомство с одной из них. Обняв ее за талию, он сговаривался с девицей о цене, когда к нему подскочил Бенвенуто.
– Это ты тот самый нахал, который сейчас ругался с нами? – спросил он солдата.
– А ты, что, ослеп? Я тот самый и есть! – насмешливо ответил солдат.
– Ну, так вот, - если бы ты оскорбил только нас, то и тогда тебя следовало бы проучить, пустив тебе кровь. Но ты оскорбил Флоренцию; многие поколения моих предков жили в этом городе, обустраивая его, прославляя своим мастерством, защищая от врагов. И я не допущу, чтобы какой-то хам поносил мою Родину!
– Да? – ухмыльнулся солдат. – И что же будет?
– А вот что! – Бенвенуто со всего маху влепил ему пощечину.
Девица, стоявшая рядом с солдатом, взвизгнула и бросилась бежать; вместе с ней убежали и ее коллеги по ремеслу, так что переулок вмиг обезлюдел.
– Ах, ты, мерзавец! – возопил солдат, пытаясь ударить Бенвенуто.
Тот выхватил свою шпагу и направил ее в грудь солдату:
– Я не желаю с тобой драться на кулаках, я убью тебя на дуэли. Вынимай шпагу и сразись со мной!
– Я заколю тебя, как поросенка! – трясясь от злости, просипел солдат.
– Хватит болтать! Сражайся, черт возьми! И знай, что ты не уйдешь от меня живым.
– Получи, сопляк! – сделал выпад солдат.
– И ты получи, негодяй! – отбив удар, Бенвенуто уколол противника в руку.
Солдат, взревев от боли, стал лихорадочно делать выпад за выпадом, стараясь сразить юношу каким-нибудь хитроумным ударом. Но Бенвенуто успешно отражал все атаки и, наконец, изловчившись, нанес укол солдату в шею.
– Дьявольщина, – прохрипел тот, пошатнулся и упал на землю.
Бенвенуто встал возле него, растерянно размышляя, что делать дальше. По законам мести следовало добить побежденного врага и правила дуэли, ведущейся на смерть, тоже это допускали, но по законам милосердия нельзя было бить лежачего; к тому же, существовал еще полузабытый этикет рыцарского поведения, одно из положений которого гласило, что сражаться с поверженным противником неблагородно.
Пока Бенвенуто размышлял подобным образом, солдат, уловивший его колебания, жалобно взмолился:
– Прошу пощады! О, доблестный юноша, - пощади! Боже, какая боль! Моя рука! Моя шея! Сколько крови! Пощади меня! Я признаю, что был не прав во всем, но имей снисхождение: я изувечен в боях, на моем теле сто или двести ран, я был трижды контужен пушечными ядрами, десять раз меня обливали кипятком с крепостных стен и восемь раз топили во рву с водой. Иногда, я просто не понимаю, что говорю. Пощади меня, мой победитель!
Бенвенуто вспомнилась картина Микеланьоло.
– А голым тебе приходилось воевать? – спросил он солдата.
– Голым? Нет, голым не приходилось, а вот голодным – сколько угодно. Знаешь, как тяжело воевать с пустым желудком или питаясь одними окаменелыми сухарями?
– Ладно, - сказал Бенвенуто. – Я оставляю тебе жизнь, но упаси тебя господь снова оскорбить мой город или моих друзей!.. Скоро здесь пройдет патруль, он подберет тебя. Прощай, и помни обо мне!
– О, благодарю тебя, великодушный юноша! Я закажу молебен о твоем здравии.
– Ладно, не болтай зря! Я пошел. Прощай.
Бенвенуто отвернулся от него и быстро зашагал по переулку, чтобы скрыться до появления патруля. Солдат, скривившись в злобной гримасе, погрозил ему кулаком, но Бенвенуто этого не заметил. Он спешил к друзьям, чтобы рассказать им о поединке и своей победе.

Часть 3. Несговорчивая девица. Необычный поступок – лучший выход из затруднительного положения. О том, какой восторг вызывает юноша, переодетый в женское платье

– Пойдем со мной в воскресенье на ужин к моему другу, Пантасилея. Пойдем, там будет веселая компания и хорошее угощение. Ты не пожалеешь.
– Что это ты вдруг запел соловьем, Бенвенуто? А еще недавно бегал от меня, как от зачумленной. Хотя я любила тебя больше жизни, ты отдал меня своему приятелю Верди, негодник! Что же ты теперь от меня хочешь?
– Не сердись, солнце мое!
– Ты спрятался от солнца в тень, а когда выглянул из тени, - солнце уже скрылось за тучами.
– Тучи разойдутся, и солнце вновь будет светить мне.
– Солнце светит всем.
– Всем, значит, и мне?
– Тебе не больше чем другим.
– А мне не надо больше.
– Потому что больше не будет.
– Что ж, прощай… Но знай, ты многое теряешь.
– Прощай, бессовестный и бессердечный Бенвенуто, и не смей больше ко мне приставать!
– Не стану, если сама не попросишь.
– Я?! Ни за что!
– Посмотрим, сколько продлится твое «ни за что»…
«Но кого же я поведу к Антонио? – думал Бенвенуто, расставшись с Пантасилеей. – У всех красивых куртизанок в городе есть постоянные дружки, которые исправно платят им денежки и следят за верностью зорче, чем мужья, - ни одна из них не захочет из-за одного вечера лишиться регулярного заработка. Дешевых шлюх, правда, у нас предостаточно, но не могу же я привести в блестящее собрание курицу с ободранными перьями. Где же мне найти милую подружку на вечер?»
За раздумьями он не заметил, как пришел на свою улицу.
– Привет, Бенвенуто! – окликнул его Диего, сын медника, живущего по соседству.
– Привет, Диего! – отозвался Бенвенуто и пошел было дальше, но внезапно остановился, вернулся к Диего и принялся осматривать его с головы до ног.
– В чем дело? – смутился тот.
– Слушай, Диего, ты не согласился бы мне помочь кое в чем?
– Конечно, Бенвенуто, я готов! Знай, что мы все восхищаемся тобой! Ты – гордость нашей улицы.
– Тебе сколько лет исполнилось? – спросил Бенвенуто.
– Шестнадцать.
– Шестнадцать? Я думал меньше. На твоих щеках ни пушинки, они чистые и гладкие, как у девушки. И над верхней губой у тебя нет ни тени усов.
– Не растут еще, - покраснел Диего.
– Ах, как покраснел! Зарделся маковым цветом, точно невинная девица. А если переодеть тебя в женскую одежду, то, пожалуй, никто не поймет, что ты мальчик.
– Ты смеешься надо мной, Бенвенуто?
– Ничуть. Я хотел попросить, чтобы ты сходил со мной в воскресенье на ужин к моему другу Антонио. Но поскольку мы с приятелями сговорились, что каждый из нас приведет с собой девицу, то ты должен будешь изобразить мою подругу. Если ты сыграешь свою роль талантливо, мы здорово над всеми посмеемся, а когда обман раскроется, мои товарищи, полагаю, тоже посмеются вместе с нами… Ты согласен? Помимо того, что ты окажешь мне большую услугу, ты еще сможешь пообщаться с лучшими скульпторами, художниками, ювелирами, музыкантами и певцами нашего города. Довольно тебе прозябать в одиночестве и бедности, поддержка друзей даст тебе возможность подняться наверх.
Диего потупился и некоторое время не решался проронить ни слова; потом поднял голову и застенчиво промолвил
– Хорошо, Бенвенуто, я пойду с тобой.
– Вот и чудесно! Завтра после обеда загляни ко мне домой. Я приготовлю для тебя женское платье и украшения. Пока мой отец будет спать, мы примерим все это на тебя. До воскресенья остался один день и мы должны успеть приодеть тебя как следует.
***
Воскресным вечером, когда Бенвенуто и Диего шествовали к дому Антонио, прохожие на улицах останавливались, чтобы посмотреть на эту красивую пару. Бенвенуто в городе знали многие, но его спутницу не знал никто. Она была поразительно хороша собой и превосходно одета. На ней было бархатное темно-вишневое платье с узкими рукавами, имеющими прорези с подкладкой из серебристой парчи. Из такой же парчи была мантилья с оторочкой из белого меха, накинутая на плечи девушки и скрепленная золотым шнуром (эту одежду Бенвенуто взял напрокат у обедневшей баронессы, которая зарабатывала себе на жизнь сдачей внаем своих апартаментов, мебели, столовых приборов и платьев). На голове у девушки был алый шелковый берет, из-под которого выбивались густые черные кудри (берет Бенвенуто позаимствовал у знакомой дамы, для которой изготавливал иногда золотые безделушки, а порой оказывал ей еще кое-какие услуги). На шее у спутницы Бенвенуто висел на массивной золотой цепочке крупный кулон из рубина, в ушах были вдеты золотые серьги тоже с рубинами, а на пальцы нанизаны кольца и перстни с драгоценными камнями (всё золото и все камни были фальшивыми).
– Бенвенуто! – кричали прохожие. – С кем это ты идешь?
Он не отвечал.
– Послушай, Бенвенуто, взял бы ты портшез для своей синьорины. Да и охрана не помешала бы: гляди, сколько на синьорине драгоценностей!
Он не отвечал.
– Ишь, как заважничал! Смотри, как бы твоей синьорине не стало плохо, - она тащится пешком, в жару, в