Spoudogeloion. История Европы в романах

были последним криком моды: до этого носили разных цветов правые и левые чулки (Бенвенуто любил одевать один белый, другой – красный), но галантерейщик сказал, что разноцветные чулки носят теперь только провинциалы, и Бенвенуто пришлось приобрести полосатые, заплатив за них цену серебряного подноса.
Закрепив чулки шелковыми подвязками, Бенвенуто надел короткие штаны из черного бархата с большим ярко-желтым гульфиком, украшенным по краям золочеными пуговицами, а по центру – парчовым бантиком. Яркий широкий гульфик на коротких штанах – это тоже было модное нововведение, и стоили подобные штаны недешево.
Далее были надеты: камзол из такого же черного бархата, что и штаны, но расшитый золотой нитью; плащ из парчи апельсинового цвета; сафьяновые красные туфли с позолоченными пряжками; алый бархатный берет со страусиным пером, прикрепленным золотой застежкой. Осталось надеть цепочку на шею и перстни на пальцы, и можно было отправляться на свидание.
…На свидании сопровождающим со стороны Бенвенуто был Франческо, вооруженный шпагой и кинжалом, а со стороны Анжелики – Ипполито, сожитель Беатриче, ее матери, грузный, рыхлый, ленивый и трусливый человек, вооружившийся кухонным тесаком.  
Ипполито чертыхался про себя и проклинал навязанную ему обязанность хранителя чести чужой дочери; к тому же, к его полной досаде, Бенвенуто повел гулять Анжелику на старые холмы за городской чертой. Там находились живописные руины древних дворцов, но Ипполито они абсолютно не интересовали. Ругая вполголоса Бенвенуто, Анжелику, Беатриче и даже Франческо, который был уж вовсе ни при чем, Ипполито уныло тащился следом за женихом и невестой.
Франческо, глядя на него, умирал от смеха и, чтобы окончательно добить Ипполито, рассказывал о грабителях, имеющих обыкновение нападать на прохожих в этих местах, а также перечислял со скорбным лицом имена невинных жертв этих злодейских нападений. Ипполито бледнел, закатывал глаза, хватался за сердце, - и сбежал бы домой, если бы не боялся возвращаться в одиночестве.
Пока Франческо и Ипполито таким образом коротали время, Бенвенуто с воодушевлением просвещал Анжелику насчет красот искусства.
– Какие величественные развалины! – говорил он ей, показывая на остатки какого-то строения. - Представь себе, как выглядел этот дворец полторы тысячи лет назад: колонны стояли по фасаду и торцам, придавая ему вид изящества и легкости, а на его фронтонах наверняка располагались превосходные скульптуры. И все это соразмерно, выверено до мельчайших деталей, - а как сочетается с окружающей природой! Кажется, что этот дворец вырос тут сам собой по божьему велению, дабы свидетельствовать о гармонии и красоте мира. Ты понимаешь меня, моя Анжелика?
– Да, - отвечала она, покраснев, ибо смотрела на него и слушала его голос, но не слышала, что он говорит.
– Удивительно, каких высот достигли древние мастера: не перестаю восхищаться их гением! Знаешь, тут находят много старинных предметов и есть люди, промышляющие этим поиском. Они продают свои находки совсем недорого; в конце зимы, например, мне продали за пять серебряников чудесную голову дельфина, величиною в боб, сделанную из чистейшей воды изумруда. Я оправил эту изумрудную голову в перстень и продал его уже за сто серебряников; а тот, кто у меня купил перстень, перепродал потом его еще дороже. Чуть позже я почти даром приобрел топаз размером с грецкий орех, с изображением Минервы, а в прошлом месяце мне досталась прекраснейшая камея, на которой выгравирован Геркулес, заковывающий в цепи Цербера. Камея эта такой красоты и так превосходно сделана, что наш непревзойденный Микеланьоло утверждает, что за всю жизнь не встречал такого чуда. Ему-то можно верить, - он величайший из великих мастеров!
– А правда, что он не любит женщин и предпочитает мужчин? – спросила Анжелика сдавленным голосом, испугавшись своей смелости.
– Ходят такие слухи… Говорят, что из-за этого он охотнее и лучше изображает мужчин, чем женщин. Но гении имеют право презирать мнение толпы и не соблюдать правила, установленные для простых смертных. Земные законы действуют на земле, но не на небе, а гении – сыны неба, а не земли! Гений приносит в наш мир весть с небес и мы должны быть благодарны ему за это. Нельзя судить о гении, как об обыкновенном человеке; не судим же мы о Боге, как о нашем подобии! Ты согласна со мной, ангелочек?
– Вам виднее… Я грамоте не обучена, - рассеяно сказала Анжелика.
– Я научу тебя, я передам тебе всё, что знаю сам, и ты будешь подобна тем славным женщинам древности, которые разбирались в науках и искусствах не хуже мужчин! – воскликнул Бенвенуто с благородным жаром.
– Как прикажете. Жена должна повиноваться своему мужу. Пустите, Ипполито увидит… Какие красивые у вас украшения. И одежда у вас очень красивая. А у меня лишь одно парадное платье - вот это, что на мне. Мама не хочет покупать мне новое, - грустно произнесла Анжелика.
– Что за беда! Ты прелестна в любом одеянии. А после свадьбы мы закажем для тебя дюжину лучших платьев и твоя красота засияет, как ограненный алмаз! – Бенвенуто стал пылко целовать ее руки.
– Пустите, Ипполито увидит, - повторила она.
– Да где ему! Посмотри на него, - вот он уселся в тени и жует что-то, отгоняя мух.
– А ваш товарищ?
– Франческо? Он меня никогда не предаст. Ты не обращай внимания на некоторые странности его поведения, - это последствия удара камнем по голове, полученного в уличной битве… Дай же мне поцеловать тебя, моя девочка, один разочек, на правах жениха… Как ты чиста и целомудренна, - сказал он, с трудом оторвавшись от ее нежных губ. – Признайся, до сих пор ни один мужчина не целовал тебя?
Анжелика зарделась и потупилась.
– Что ты молчишь? Неужели было?! Отвечай! Я должен знать, я твой будущий супруг! – свистящим шепотом вопрошал Бенвенуто, чувствуя, как кровь приливает к его голове.
– Простите меня, я была так молода и не понимала, что творю! – заплакала Анжелика.
– Рассказывай мне всё, как на исповеди!
– Это случилось, когда мне было двенадцать лет, - запинаясь, начала она.
– Так рано?
– Да. Мы с девочками пошли за водой к фонтану. А мимо нас проезжал в сопровождении слуг какой-то богато одетый юноша, видимо, из знатного рода. Увидев меня, он соскочил с коня, взял мой кувшин, наполнил его водой и сам донес до моего дома. По дороге он говорил, что не встречал никого красивее меня, и что его сердце теперь навек принадлежит мне, а на прощание поцеловал меня у всех на виду.
– А дальше?
– Моя мама узнала обо всём. Она выяснила, что этот юноша был из очень хорошей семьи, нам не ровня. Мама сказала, что ничего путного из этого не выйдет, и приказала мне выбросить блажь из головы… Больше я его не видела.
– И это все?
– Да.
– А больше ты ни с кем не целовалась?
– Из мужчин - ни с кем, даже с отцом. Когда я была совсем маленькая, он уехал в чужие страны искать удачу и богатство, и с тех пор о нем никто ничего не слышал.
– О, моя Анжелика! Я буду любить тебя сильно-сильно! Клянусь Пресвятой Девой, ты будешь счастлива со мной!
– Вы опять целуетесь? Какой вы нетерпеливый! Вот поженимся, тогда целуйте, сколько хотите.
– Поженимся, душа моя, кто может нам помешать?
***
Бенвенуто бежал по улице к своему дому. Лицо его было ужасно: двум монахам, встретившимся на пути Бенвенуто, показалось, что это сам дьявол выскочил из преисподней, и они долго потом молились, не в силах сдвинуться с места.
В один миг взлетев на второй этаж, Бенвенуто отбросил корзины с бельем, которое Фаустина собралась нести к прачке, и принялся трясти насмерть перепуганную девушку за плечи:
– Говори, подлая, куда уехала твоя тетка! Где Беатриче, эта гнусная пиявка, ненасытный вампир, куда она уехала? Говори!
– Клянусь, я не знаю! Умереть мне без покаяния! Не ведать милости Господней! Да отлучат меня от церкви! – отчаянно кричала Фаустина, отбиваясь от него и царапаясь.
– Врешь! Ты сговорилась с ней!
– Да нет же! Я ее терпеть не могу, ты же знаешь! Спроси у Анжелики, если не веришь!
– У Анжелики? Ха-ха! Она уехала с ней!
– А толстый Ипполито?
– И его нет!
– Ну, перестань же трясти меня! Посмотри на свои руки, я тебе их в кровь исцарапала!
– Дикая кошка! Куда же уехала твоя тетка?
– Не знаю! Сколько раз тебе повторять! Да что у вас случилось?
– Что случилось? Твоя тетушка вчера начала со мной разговор о свадьбе. Сразу же заявила, что приданного дать Анжелике не может из-за своей крайней бедности - это она-то живет в бедности, бесчестная врунья! Я сказал, что готов взять Анжелику без приданного, хотя мой отец вряд ли одобрит такую женитьбу. Тут Беатриче принялась плакать и жаловаться, что я забираю у нее единственную дочь, помощницу, опору ее жизни, утешение в старости – ну и много еще чего в том же духе. Я понял, к чему она клонит, и сказал, что готов помочь ей в силу своих возможностей. Надо было видеть, как она преобразилась: глаза у нее стали хищными, как у хорька, зубы оскалились, - святые угодники, не женщина, а вампир! Битый час она торговалась со мной за каждый грош, за каждую тряпку, за каждую тарелку, за каждый табурет, – все это я должен был ей купить, - и старалась выжать из меня больше и больше! В результате мы сговорились обо всем, кроме платьев для нее и Анжелики: я не возражал против того чтобы Анжелика получила три новых платья, но не понимал, почему я обязан заказать столько же платьев для Беатриче. Я должен, конечно, содержать свою жену, но не обязан содержать тещу. Бог свидетель, я не скупой, но хорошее платье стоит большого дорогого заказа, над которым мне месяц работать со своими подмастерьями… Беатриче просто взбеленилась, когда увидела, что я твердо стою на своем, и больше одного платья она для себя не получит. Из хорька она превратилась в гадюку: зашипела, что если я такой жадный - это я-то жадный! – то она не отдаст мне свою дочь. Не для того, дескать, она ее рожала и растила, чтобы выдать замуж за скрягу! Тогда я сказал этой змее, что и сам не женюсь на ее дочери, – упаси меня господь от такой родни! Тысячу раз был прав мой отец с его советами! Хорошо же, проскрипела старая ведьма, посмотрим, что покажет завтрашний день. Посмотрим, ответил я, и с тем ушел.
– Вот почему ты вчера вернулся домой за полночь и, как мне показалось, сильно пьяным, – сказала Фаустина.
– Да, от твоей тетки я пошел к Франческо. Он как раз отдыхал после ночного караула. Мы с Франческо выпили, потом зашли к приятелям, потом в трактир; как я вернулся домой, не помню. Сегодня утром я опять направился к Беатриче, - может, она за ночь образумилась? В крайнем случае, думаю, закажу для нее два платья; что делать, придется напрячься с деньгами! Прихожу, а их никого нет: дом заперт, ставни закрыты. Стал расспрашивать соседей, - жестянщик из дома напротив видел, как Беатриче на рассвете уехала куда-то на тележке, запряженной мулом. Ипполито и Анжелика шли рядом. Я побежал к ближайшим городским воротам, потом к следующим и к еще одним: но стражники нигде не заметили, проезжала ли через их ворота на тележке, запряженной мулом, женщина в сопровождении толстяка и молодой девушки. Народу, говорят, много из города выходило и входило, всех не упомнишь… Вот я и решил тебя порасспросить, куда уехала твоя тетка.
– Сумасшедшая